Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2014
Три случая, о которых стоит рассказать. О не ускользании бытия, но о его мгновенности, пустотности и ничейности.
I
Привокзальная площадь города Иваново, какое-то небольшое кафе со стойкой, где отпускают водку в розлив. Человек передо мной в очереди заказывает сто грамм бесцветным голосом. Скорее даже, беззвучным образом, привычным очертанием губ. Сам он также невзрачен, «без свойств», но именно поэтому человек вообще.
Взяв стопочку, он никуда не отошёл – в сторонку ли, к столику ли, к окну. Я не понял, что произошло. Но момент бытия был, было бытие, сосредоточенное в руке рабочего человека.
Возможно, так стреляли из кольта на Дальнем Западе, я не знаю – пытаюсь найти сравнение. Это и не показ фильма в ускоренном виде. Что-то было, но – как ничто.
Человек поставил на стойку пустой стопарик и отошёл. Буфетчица даже не успела распихать полученную мелочь по своим денежным местам. Но у неё был свой мир, в котором опустошённый водочный стопарик вкупе с прилаженной к нему временно рукой из-за прилавка был, наверное, просто природой, фоном, средой.
II
То было в Москве, на выходе из метро «Нагорная», ранней весной. Время к вечеру, люди с работы, пригревшее солнышко, анонимность коробочно-спально-промышленного пейзажа.
Народ кучковался вдоль линии торговых киосков, у автобусных остановок, всё время что-то менялось, подходили и уходили автобусы, менялись люди. Не менялся один человек.
«Офисный планктон», костюм с галстуком без имени и судьбы, он запрокинул голову вверх, к солнцу. В рот вставлялась время от времени бутылка пива. Голова, соответственно, опускалась, потом поднималась вновь, кадык медленно передёргивался.
Он всё же стоял в стороне, хотя и невдалеке от парочек, соображавших на троих или же семейных группок. И его не было здесь.
Я не знаю, что было в его жизни, кроме вечера этого дня на выходе из метро «Нагорная» с бутылкой пива. Глаза его были не пустыми, а игольчатыми. Может быть, он медитировал глазами.
Единственная реальность, которая обозначала место для него – мерно, автоматически циркулировавшая вверх-вниз бутылка. Пустынные очертания клерка фиксировали дальнейшую нигдейность, ненайденность потустороннего пятачка у окраинного метро.
III
Домашний кот порой не менее силён в телекинезе, нежели завзятый визионер. Так как-то случилось, что кот был в передней, входная дверь на мгновение – открытой, а в её проёме, на лестничной клетке, в полуметре – слюнявая морда пожилой бульдожихи из соседней квартиры, шествовавшей к себе после дворового моциона.
Ещё здороваясь с соседкой, я ощутил спиной необратимые изменения в строении Вселенной, пространство было уже не то.
Не было ни истошного мяуканья, ни «пулемётного» ахающе-хрипящего рычания. Бульдожиха вместе с хозяйкой чинно прошла к себе, я же, обернувшись, закрыл, уходя, свою дверь.
Закрыл, да не закрыл. Мне казалось, что пространство квартиры стало параллельным миром, или зеркальным, или анти-миром. В любом случае, он был создан моим домашним котом без какого-либо участия земного времени. Это было укрытие уничтоженной вечности двух случайно встретившихся взглядов.
/ Москва /