Русская карикатура во Франции в период между двумя мировыми войнами
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2014
Красноармеец, избивающий женщину, олицетворяющую собой Россию. Ленин, гордо возвышающийся над горой трупов. Гигант-безумец Сталин, превративший людей в послушных муравьев… В 20–30-е годы нашего века такие забытые сегодня рисунки взывали к читателю со страниц русской эмигрантской прессы, «перекрикивая» советские пропагандистские афиши и ещё не успевшие стереться из памяти открытки на тему Первой мировой войны. Вдохновившись эстетикой последних, эмигрантские карикатуры продолжили начатую ещё в России борьбу с единственным, но крупнейшим врагом – большевизмом…
В конце 1917 – начале 1918 года в России прекратили существование более тысячи крупных и мелких периодических изданий, представлявших так называемую «буржуазную прессу» (от популярных, «центральных», как «Новое время», «Биржевые ведомости», «Копейка», до малоизвестных, «провинциальных», как «Одесский листок» или «Екатеринославские губернские ведомости»). Для большинства их авторов – редакторов, журналистов, иллюстраторов – эмиграция стала логическим следствием неприятия новой власти, а также единственной возможностью спасения не только собственной жизни, но и жизни своих «творческих детищ» – газет и журналов, возрожденных за границей.
Во Франции в межвоенный период выходило около 300 периодических изданий (при том, что многие из них просуществовали совсем недолго). Свыше 2000 сатирических рисунков, созданных более чем 30-ю художниками, увидели свет на страницах этой разноформатной прессы, не считая многочисленных карикатур, циркулировавших в виде открыток и отдельных рисунков. Основными темами данных, вполне заслуживающих определения «шедевры», произведений, актуальность и острота которых ощутимы до сих пор, стала Советская Россия, а также жизнь в эмиграции. О некоторых из них и пойдёт речь ниже…
Возрождение русской политической карикатуры в изгнании
(«Общее дело», «Бич»)
8 июня 1920 года французская ежедневная газета правого толка «Ля Виктуар» (
До конца 1920 года политические карикатуры МАДа, ставшего ведущим художником газеты, регулярно печатались в «Общем деле». Их темами были – голод в России (образы обездоленных крестьян в лохмотьях), большевистский террор (поддерживаемый Троцким, Ленин выступает в роли самого главного палача, кровожадного тирана-самозванца, восседающего на троне и развешивающего красные флаги на кладбищенских крестах), крах промышленности и сельского хозяйства (заводы в руинах, обманутый голодный рабочий, крестьянин в лохмотьях посреди неурожайного поля). МАД высмеивал также лживость внешней политики большевиков. Его красноармеец, полная противоположность советским плакатам того времени, – безграмотен, бесчувственен, представлен не иначе как вор и убийца, выстилающий черепами дорогу для палачей русского народа – Ленина и Троцкого. Большевистский голубь мира высиживает боеголовки, а большевик рубит шашкой дерево мира. МАД разоблачал также напускную мощь большевиков: в карикатуре «Большевистский меч» из огромных ножен («Эй, вы! Видите, какой у меня огромный меч?») большевик вынимает сломанную рукоятку. В августе того же 1920 года из-под руки МАДа появился на свет первый персонаж русского эмигранта: в русском беженском лагере в Египте, прислонившись к своей палатке, сидит, изнемогая под солнцем, беженец в лохмотьях под пристальным наблюдением облизывающегося льва. Этот образ противопоставлялся художником соседней картинке, изображающей, по принципу «а тем временем», роскошный прием, организованный в Лондоне в честь большевиков.
Тема изгнания и политическая сатира МАДа нашли свое продолжение и в первом в эмиграции сатирическом журнале-еженедельнике «Бич», издаваемом в Париже с августа по октябрь 1920 года уроженцем г. Николаева, близким другом МАДа, художником и журналистом Михаилом Линским (М. Шлейзингером). Мастер шаржа, М. Линский уже успел зарекомендовать себя как один из авторов киевского «Зрителя» и одесского «Крокодила». В рубрике «Наши в эмиграции», открывающей парижский «Бич», он опубликовал ряд юмористических портретов политических деятелей: А. Руманова, А. Коновалова, генерала Врангеля, А. Чермоева, а также сатирические портреты Маркова 2-го, Махно, Петлюры. В разделе «Те, о которых говорят» – шаржи на Ленина, Троцкого, Красина, Буденного, Чичерина и др. Особенно показательна карикатура М. Линского «Святой Ленин и его «архангелы»», одновременно раскрывающая отношение эмигрантов к советскому правительству и антигуманную природу политических идей Ленина и его «блаженных», «непорочных» и «херувимоподобных» соратников, расположившихся возле святых скрижалей с заповедями, выправленных на «новый» лад: «I. Не укради. II. Не убий. III. Не прелюбодействуй. IV. Не чти отца и мать своих… V. … VI. Не пожелай жены ближнего своего, ни дома его… VII. Помни день субботнийК…».
Помимо криминальной сущности большевиков, Линский разоблачал также шаткость их внешней политики и террор, царящий в СССР («Вы русскую газету читаете? – Да. Как вы догадались? – По волосам видно…»).
МАД, «Россия». «Бич» №1, август
В карикатуре «Царские генералы за работой» художник высмеял предательство белой идеи («Так это просто: нужно только перешить генеральскую шинель красной подкладкой вверх, а черным сукном вовнутрь…»). Досталось от Линского и беженцу-эмигранту за его несовершенный французский, за бескомпромиссность, за пустословие и за утопичную надежду на скорое возвращение на родину. В своем прогнозе на 1925 год, данном еще в 1920-м, художник настаивал на том, что все останется по-прежнему: «…генералы откроют контрольные пункты для беженцев, хотя дальше уже некуда бежать… дельцы будут пытаться устроить вторую закладную под свой шалаш… <...>, и по-прежнему кадеты будут устраивать совещания с целью координировать действия членов партии».
А. Шарый (Ю. Анненков). «Апокалипсис». «Сатирикон» №1,
Что же касается МАДа, то его карикатуры в «Биче» продолжали выделяться беспощадной критикой советского строя и жестокостью в изображении персонажей. Особенно это коснулось образа России, превратившейся на страницах журнала из процветающей страны (представленной в виде красивой сильной женщины в национальном костюме) в иссохшуюся старуху в лохмотьях, избитую и изуродованную большевиками. Россию у МАДа символизировали также руины (сухое дерево, развалины города, домов, заводов), часто изображаемые как детали на заднем плане большинства рисунков, но также и как основная аллегория в центре ряда карикатур. Смерть, черепа, скелет с косой, кровь и виселицы символизировали террор и голод. Композиция этих рисунков, а также манера представлять угнетателя – угнетенного, врага – жертву, жизнь – смерть напоминали антинемецкие сатирические открытки, циркулирующие в Европе во время Первой мировой войны (рисунки художников П. Шатийона, А. Фэвра, А. Зислэна и др.). Подобно немецкому солдату, в вороньем порыве грозно нависшему над телами своих жертв, на рисунках МАДа взгромождается кровожадный тиран-большевик, подчеркивая тем самым тезис о том, «что самый переворот 25 октября 1917 года, свергнувший власть Временного правительства и установивший власть Советов, был совершен немцами через их агентов, на их деньги и по их указаниям», и стал логическим следствием «великой войны».
Уделяя много внимания изображению русского беженца-эмигранта, МАД сохранил все тот же резкий тон: «Те, кто не хотели служить, – охотно прислуживают!»; «Те, которые безропотно дают опустить себя под землю в России, брюзжат, когда им приходится спускаться под землю (в метро) в Париже». Но не обошлось в его рисунках и без сопереживания эмигрантам. Его беженец робок, поджар и успел обежать вокруг света: «Астрономы открыли новое тело, вращающееся вокруг земного шара. Наблюдать можно только невооруженным глазом – вооруженного оно не любит». В сатирической трактовке МАДа, «интернационал» – не коммунистическое объединение, а русские беженцы, военные и гражданские, разного происхождения, возраста и пола, рассеянные по свету и надеющиеся на скорое возвращение в покинутую ими Россию.
Помимо сатирических рисунков Линского и МАДа в «Биче» публиковались карикатуры М. Александрова, Н. Яловикова, М. Михайлова, В.Белкина, Н. Сушкова, А. Горкина, А. Савицкого…
«Последние новости»:
20 лет политической хроники в карикатурах
Ежедневная общественно-политическая газета «Последние новости» была основана в Париже в 1920 году бывшим лидером кадетов, историком и публицистом П. Милюковым. Она оказалась одним из немногих эмигрантских изданий-долгожителей, просуществовавшим до 1940 года. С 1925 года в «Последних новостях» печатались карикатуры, основными авторами которых стали уже известные М. Линский и МАД, а также А. Шеметов (Шем) и Ф. Рожанковский. Перепечатывались в «Последних новостях» также сатирические рисунки из советской прессы.
Что же касается перечисленных выше художников-сатириков, то их перьям или карандашам принадлежали в газете и политическая карикатура, и смешные сценки из жизни эмигрантов. Острому осуждению подвергалась идеология большевиков (так, в карикатуре «Неделикатный вопрос», М. Линский сымпровизировал интервью Чичерина: «Чичерин: “…и еще отметьте, что мы заключили дружественный союз со всеми народами Европы!”. Интервьюер: “Кроме русского?”»), буквальное порабощение большевиками интеллигенции, НЭП и голод. Линский продолжил здесь начатую им в «Биче» «портретную галерею нынешних правителей России» (Калинина, Бухарина, Сталина, Каменева, Зиновьева…), а МАД обратился к уже затронутым им в «Общем деле» и «Биче» темам большевистского террора, бедности и дефицита, прилагая к этому тему безграмотности, хулиганства, беспризорничества и иронизируя над феноменом «пятилетки». Большевик МАДа туп и бесчувственен к любому, даже малейшему проявлению красоты, а русская культура – это удел эмигрантов, а не Советов. С гневом МАД возвратился и к аллегории руин, говоря о разграблениях и разрушениях большевиками русских церквей.
Основной упор в карикатурах МАДа для «Последних новостей» был сделан на деформации лиц, на подчеркнуто гиперболизированном уродстве, на уничижительных сравнениях. Так, к примеру, советская Фемида – тучная одноглазая женщина, Троцкий – то мнимый больной, то лохнесское чудовище, а ряд советских политиков – либо маленькие наполеоны, либо послушные марионетки в руках Сталина. Речь идет о политике безрассудства, сотворяемой кучкой глупцов, живущих в страхе перед так называемыми «вождями» – Лениным и Сталиным, а также перед постоянной угрозой доносов («Надо показать разницу: при прежнем режиме насилия Пушкина убили, а при свободном советском строе Маяковский мог сам застрелиться…»). В сатире МАДа наблюдается эволюция от осуждения сталинского террора («Когда табличка с фамилией какого-нибудь товарища снимается со стенки, это значит, что товарищ с этой фамилией уже поставлен к стенке») до откровенного публичного обвинения Сталина («Судите меня! Я застрелил Аллилуеву! Я зарезал Фрунзе! Я убил Кирова! Я…». «Что случилось? Что это такое?..» – Доктор по ошибке впрыснул ему не то средство из аптеки ГПУ»). МАД не удержался и от высмеивания культа личности Сталина («Это – лучший проект памятника Лермонтову, удостоившийся первой премии». «Позвольте… Ведь это – товарищ Сталин». – «Да, конечно, но у него в руках томик стихов Лермонтова»).
Ф. Рожанковский. «Даёшь “charme slave!”…». «Ухват» №2,
Приход к власти Гитлера и предчувствие войны также нашло свое отражение в карикатурах МАДа для «Последних новостей». Художник неоднократно сравнивал Сталина с Гитлером и политику советских коммунистов с политикой немецких национал-социалистов – фашистов («Юлиус Штрейхер назвал Гитлера величайшим врачом. Какая досада!..» – «Почему досада? Какое вам дело до них?..» – «Досада, что мы не догадались раньше назвать так товарища Сталина»), открыто обвиняя обоих, объявляя их преступниками («Нас сравнивают с гангстерами…» – «Какой абсурд. Гангстеры свою карьеру в тюрьме кончают, а мы её там начали…»).
Затрагивая тему эмиграции и эмигрантской жизни, М. Линский и МАД увлекали читателя в «русский Париж» многочисленных кабаре, ресторанов и лавок, в то, что французы нарекли «mode russe», задавшей тон парижским увеселениям первой половины 20-х: «Скажите, где здесь русский ресторан?» – «Видите, вон там старинная церковь? Так там русского ресторана нет, но зато во всяком другом здании вы найдете сколько угодно…». Не забыли они и о мировом рассеянии русских эмигрантов («Моя жена – латышка, мой старший сын – поляк, моя дочь – эстонка, мой второй сын – литовец, а я сам – румын»), и о проблемах адаптации и социальной трансформации в изгнании («Чем ниже мы опускаемся [по социальной лестнице], тем выше приходится подниматься [по лестнице обычной]!..»), о таком желанном и «дорогом» виде на жительство – carte d’identit? («Улыбаться!? Я снимаюсь для карт д’идентитэ, за которую надо заплатить сто франков»), и о неугасающей надежде на возвращение в Россию («Вы увидите: через полгода мы будем в России!» – «Вы это говорите уже десять лет». «И еще десять лет буду повторять, потому что я в этом уверен!..»).
Карикатуристы с присущим им юмором и иронией изображали ностальгию эмигрантов, их затруднительное материальное положение («декаданс») и их общественную деятельность («Союз возвращения на родину», к примеру, представлен как мельничный жернов в виде спасательного круга, а «Союз национальной молодежи» – не что иное, как собрание стариков). При яростной борьбе с денационализацией, которую русские эмигранты вели с самых первых дней изгнания, очаровательно выглядит их языковая «ассимиляция»: «Тут, визави вашего антрэ, есть гарсоньерка мебле с комфор модерн, кабинэ де туалетом, шоффажем, ассенсером и дешевым луайе без бая»… – «Не говорите при консьержке…» – «Ах, она ведь не понимает по-русски!..». Здесь же и напускная франсизация имен и фамилий «для пущего благородства», переросшая в анекдот: «Не знаю, должен ли я явиться в префектуру, когда вызывают на букву “Д” или на букву “С”: моя фамилия – де Сидоров». Не забывали художники-сатирики и хозяев-французов, абсолютную несхожесть их картезианского мышления с широкой русской душой (причем, французская консьержка чаще всего изображалась пожилой тучной длинноносой дамой, совершенно бесчувственной к «charme slave»: «Я ничего не понимаю в русском календаре: Новый год у них через тринадцать дней после нашего, Пасха – через семь дней, а терм иногда через неделю, иногда через две, а иногда они сами не знают когда!..»).
«Иллюстрированная Россия» – летопись изгнания
«Иллюстрированная Россия» – «самый большой и самый распространенный еженедельный литературно-иллюстрированный русский журнал за рубежом», как о нем заявляла сама редакция, выходил в Париже с 1924 по 1939 годы, сначала как двухнедельный журнал, а затем как еженедельник. Его редактором и издателем был М. Миронов, публицист либеральных взглядов, бывший сотрудник дореволюционных изданий «Биржевые новости», «Русское слово» и «Наш путь». За 15 лет существования журнала было выпущено 748 номеров, представляющих собой историко-культурный и общественно-политический слепок жизни русской эмиграции во Франции и в мире. Над его созданием трудились не только талантливейшие журналисты и литераторы (И. Бунин, 3. Гиппиус, Б. Зайцев, И. Шмелев и др.), но и художники (К. Коровин, М. Добужинский, А. Яковлев, Ф. Рожанковский, И. Билибин, А. Бенуа, П. Матюнин (ПЕМ) и др.).
Сатирический рисунок впервые появился на страницах «Иллюстрированной России» в 9-м номере журнала 15 декабря
С января
Помимо плутоватых Ивановых и любителя крепких напитков Синюхина, М. Линский создал на страницах «Иллюстрированной России» ещё одного героя эмигранта – Ивана Ивановича Беженцева, несколько раз Беглецова. Внешне этот персонаж походил на героя-эмигранта МАДа – тощий, грязный, в лохмотьях и потрепанной шляпе, сгорбленный от страха перед неизвестностью и от неловкости из-за шаткости своего эмигрантского положения. Несколько раз оба художника называли его Иваном Ивановичем Оптимистовым, намекая на веру эмигрантов в возвращение на родину и в одночасье высмеивая эмигрантскую бездеятельность в этом направлении («Мы всегда лезли в воду, не спросясь броду. Море нам было по колено. Мы не остерегались девятого вала. А теперь мы сидим у моря и ждем погоды»). Особым сюжетом выступала политическая и идейная разрозненность «русского Парижа», главного средоточения русских беженцев: «В Париже десятки тысяч русских эмигрантов. Вы видите их везде. На рю де Моску вы можете встретить тоскующих. На «Национальной площади» – надеющихся. На «Дороге восстания» мечтающих. На «Бульваре дворца» – вспоминающих. Но «Площадь согласия» русские эмигранты тщательно избегают».
В 1928 году в «Иллюстрированной России» из-под карандаша МАДа родился образ ребенка-эмигранта Пети Беженцева. В 1931 году успевшего подрасти Петю сменил Кока Мад. И Петя, и Кока – дети, растущие
в эмиграции, то поколение, которое быстрее всего рисковало потерять свои корни. На страницах журнала рассказ велся от лица этих детей, и рисунок был стилизован под детский. Основная тема этих карикатур-комиксов – русский язык, столь важный в борьбе против денационализации: «Мой папа сказал, что подрастающее поколение ничего не знает из русского языка, и что это последняя злость дня в газетах, и он мне объяснил, как надо разговаривать на нашем собственном языке, и какие слова настоящие русские. По-русски не говорят «ажан», по-русски надо говорить «полисмен». По-русски нельзя сказать «ассенсер», по-русски это называется «лифт». <...>Еще говорят «синема», а надо по-русски сказать «кино». По-русски нельзя сказать, что Жорж живет «анфас», надо сказать, что он живет «визави». Я сказал, что папа любит пить «фин», так он рассердился, потому что русское название этого – «коньяк». А когда я ему сказал «merci bien» за урок, он еще раз рассердился и сказал, что по-русски говорят просто: «Merci!» В этих рисунках отражалось также восприятие ребенком-эмигрантом русской культуры и её соотношение с французской: «Позавчера мы видели на рю Дарю настоящего француза. Ей богу! Все очень удивились. <...>У французов принято христосоваться не на Пасху, а в будние дни. Я видел в метро, в кафе, на улицах везде». И бесконечные проблемы, с которыми сталкивались взрослые эмигранты в повседневной жизни: «Папа не знает, можно ли заложить в ломбард карт д’идентитэ. Это самая дорогая вещь, какую он теперь имеет. <...>Папа написал своё подоходное заявление и сказал, что это очень выгодно, что он так мало зарабатывает».
Сатира на «Советы» или «Совдепию», как презрительно называли СССР карикатуристы-эмигранты, была представлена в «Иллюстрированной России» в рисунках МАДа, П. Кандаурова и М. Линского. Как и в случае с беженской тематикой, эти карикатуры состояли, как правило, из нескольких небольших рисунков, объединенных общим сюжетом и занимающих целую страницу. В них сквозила надежда на временность большевистской власти и прочитывалось неприязненное отношение к ней эмигрантов. Художники развенчивали большевистский террор и безбожничество, критиковали бескультурье большевиков (аппаратчик, солдат, служащий), их глупость и безнравственность: «Граждане, новая жизнь требует перемены старых названий и в шахматах. Королей больше нет, поэтому эта фигура должна называться «наркомом». Вместо королевы будет «содком» (на советском жаргоне – содержанка комиссара). Слово «офицер» нам ненавистно. Вместо офицера будет, конечно, «военком».
А не лучше ли, вместо ладьи будет «Балтфлот»? Пешка? В СССР нет пешек. Пусть вместо пешек будут «товарищи». «А вместо коня? Что будет вместо коня?» – «Ну, конечно, осел, товарищ инструктор!..» Или другая карикатура, с еще большим презрением изобразившая большевика и ту непреодолимую пропасть, отделявшую его от мира цивилизации и разума: «Жил-был русский интеллигент и был большевик. Пришел большевик к интеллигенту, отнял у него одежду, обувь. Отнял книги и пенсне.
И спросил тогда большевик свою жену: «Ну, что, похож теперь я на интеллигента?» – «Ах, нет», – ответила жена, – «ты забыл отнять у него лицо…». Что же касается советской женщины, то она изображена как некрасивая, грубая, лишенная шарма и вкуса.
Особенностью карикатур МАДа для «Иллюстрированной России» стало фантастическое представление советских политиков в роли эмигрантов.
К примеру, в эмиграции, опираясь на свои «качества», «тов. Сталин-Джугашвили будет украшением Монмартра, тов. Чичерин будет торговать нотами. Тов. Стеклов откроет, конечно, institut de beaut?. Тов. Зиновьев пристроится при интернациональной компании. Тов. Дзержинский займется разменом. Тов. Радек найдет себе место на Foire de Neuilly. Тов. Луначарский устроится в единственном красном театре Парижа (Moulin Rouge). Тов. Красин получит место на автомобильном заводе, где он сможет надувать хотя бы шины. Тов. Троцкий поселится на острове св. Елены».
Художники-эмигранты также неоднократно сравнивали жизнь в изгнании с жизнью в СССР. Несмотря на многие лишения, жить в эмиграции оказалось все же безопаснее. В этом ключе МАД создал первые портреты потенциальных невозвращенцев, как, к примеру, товарищ Ячейкин: «Тов. Ячейкин, член компартии, получил командировку в Париж для ознакомления со всеми отрицательными сторонами гнусного буржуазного режима. В Париже к нему был прикомандирован тов. Гипсун с rue de Grenelle, который должен был сопровождать его повсюду. «Тьфу!» – плюнул тов. Ячейкин, увидя богатые магазины, наполненные роскошными товарами. «Тьфу!» – плюнул он, увидя рабочих, похожих на буржуев, сидящих в кафе за рюмкой вина. «Тьфу! Тьфу!» – отплевывался он, глядя на хорошо одетую, нарядную публику на бульварах. «Тьфу!» – при виде огромного ресторана, где кормят до отвала. «Тьфу! Черт!» – снова плюнул он, посмотрев на чистые улицы и высокие частные дома. И с особой злостью сплюнул тов. Ячейкин, когда ему показали самодовольного гражданина, несущего свои сбережения в сберегательную кассу. «Я вижу, дорогой товарищ, как вам противна гнилая европейская буржуазная культура», – сказал тов. Гепсун. «Да нет же!» – ответил тов. Ячейкин, – «я плююсь потому, что вижу теперь, какая гадость у нас в СССР!».
Социальная карикатура («Ухват» и «Сатирикон»)
С марта по июнь 1926 года в Париже вышло 6 номеров сатирического журнала «Ухват» под редакцией поэта Д. Кобякова. Каждый новый номер журнала был посвящен определенной проблеме: жизни в эмиграции, charme slave, семье и детям и т.д., и был богато иллюстрирован сатирическими и юмористическими, как черно-белыми, так и цветными, рисунками А. Шема, А. Ремизова, Ф. Рожанковского, П. Минина, Б. Пикельного, N. Nico (Ю. Анненкова). В журнале печатались произведения Н. Тэффи, Дона Аминадо, Саши Чёрного, А. Яблоновского и других авторов.
Центральной темой, пронизавшей номера «Ухвата», стали «золотые двадцатые» – с их страстью к развлечениям, куда органично вписалась экзотическая русская культура, нашедшая пристанище в шумной и многоликой столице Франции. Русская культура подавалась французам ? la carte – во многочисленных кабаре и ресторанах – часто в упрощенном, схематическом виде: цыгане, водка, балалайка… Это нравилось потребительскому французскому обществу того времени, ставшему неоднократно объектом критики русских художников. Так, Ф. Рожанковский в карикатуре «Даешь charme slave!» изобразил европейского буржуа-обжору, окруженного танцовщиками-джигитами, и «русскими» атрибутами – самоваром, балалайками, красавицей в кокошнике и красной икрой.
Что же касается героя-эмигранта, то для художников-сатириков «Ухвата» его «политическая физиономия» была сопряжена с образом мечтателя-болтуна, присевшего в калошу, пустослова, неспособного освоить французский (а для карикатуристов-«сатириконовцев» – это еще и спиритист). Б. Пикельный в карикатуре «Свободомыслящие» вывел на сцену двух ложных патриотов: «И вот я и говорю: каждый эмигрант, имеющий меблированную квартиру с удобствами или без, волен спасать родину по своему усмотрению». Та же идея встречается и в фельетоне К. Лоренского «О русских изобретениях (Популярные заметки для детей, профессоров и шоферов)», также опубликованном в «Ухвате»: «…Патриотизмом называется такой случай, если кто-нибудь уехал в иностранную страну, а потом много плачет и рассказывает иностранцам, что он очень несчастный, и что в Москве совсем нет трамваев, а все ждут вождя. Иностранцы сначала очень слушают, а потом им не хочется больше слушать. Патриоты просят, чтобы иностранные жители вооружились и пошли завоевывать Россию, где и насадили бы хорошие порядки, как раньше».
Многие карикатуры «Ухвата» посвящались семье. В эмиграции жизнь продолжалась, заключались браки, иногда про расчету (эмигрант-киностатист: «Передо мной лежали два пути – либо в киногении выйти, либо на этой голландской вобле жениться… Рубикон брошен!»), рождались дети (бабушка при виде новорожденного внука: «Если мне не изменяет память – это мальчик»). Молодые семьи ощущали на себе наступление финансового кризиса (молодой отец, просматривая газеты: «Tiens! Хорошо, что мы с Мариетт от второго ребенка воздержались… Цены на детскую присыпку вдвое подскочили!») и безработицу («От труда на бирже до биржи труда – один шаг»). Но жизнь в эмиграции, какой бы несчастной она ни была (к примеру, эмигрантская квартира у Ф. Рожанковского: на стене – одинокий портрет царя, из окна видна Эйфелева башня, на столе стоит пустая тарелка, а на примусе грустно жарится яичница), казалась все же лучше, чем в советской России, погрязшей в алкоголизме и «грешащей» чрезмерным раскрепощением нравов.
Многие их этих тем были продолжены их авторами в возрожденном в эмиграции одном из самых популярных в дореволюционной России сатирических журналов, еженедельнике «Сатирикон». Он выходил в Париже с августа по октябрь 1931 года (28 номеров) под редакцией М. Корнфельда и при участии литераторов И. Бунина, А. Куприна, В. Ходасевича, Дона Аминадо, Саши Черного, а также художников Ф. Рожанковского, Е.Лурье (Лори), М. Добужинского, В. Белкина, Б. Пикельного, Ю. Анненкова (псевд. А.Шарый, Р. Шварц, Н. Ильин), Г. Шилтяна, и др.
Помимо традиционной линии, посвященной жизни в эмиграции (тяжелое финансовое положение эмигрантов, эмигрантские профессии, ностальгия, шаржи на видных деятелей эмиграции), карикатуристы журнала обращались к проблемам бедности в советской России, к вопросам внешней политики большевиков и отношения к ним Европы, а также к «столпам» советского строя, которые художник А. Шарый (Ю. Анненков) подытожил двумя словами: «морг» и «крематорий». Не остались без внимания «сатириконовцев» и такие светские темы, как женская красота и коварство, чувства или их отсутствие («Напрасно ты беспокоишься, он вернется!» – «Это-то меня и беспокоит!..»), а также психология обоих полов («Подумай, еще каких-нибудь двенадцать дней назад я была влюблена в него, как кошка… А теперь я его видеть не могу!» – «Да, я тебя понимаю… Мужчины, они страшно непостоянны!..»).
МАД. «Наш Париж. Что мы слышим о нём и что видим».
«Иллюстрированная Россия» №2 (87),
Особенно остро в журнале ставился вопрос о сохранении русской культуры в изгнании и о борьбе с денационализацией (из ироничного разговора эмигрантов в метро: «Двенадцатый год под землей ездим,а они еще говорят, что мы от земли оторваны!..»). Многие карикатуры «Сатирикона» и «Ухвата» объединяли в одном рисунке символы русской и французской культур (к примеру, березки, избы и деревенская баба в национальном костюме рядом с Эйфелевой башней; или еще: балалайщик, красавица в сарафане с длинной косой и самовар на фоне Сены и Собора Парижской Богоматери), противопоставляя их в ностальгическом порыве друг другу. Впрочем, постепенно карикатурные герои-эмигранты хоть и болезненно (и не без иронии своих создателей-художников!) свыклись с мыслью о том, что их очаг отныне в изгнании («Так как волею судьбы наш Николенька должен стать парижанином, то я решила пригласить Марью Ивановну давать ему уроки французского языка: она очень недурно говорит по-французски!», – восклицает мать милого ребенка в русской косоворотке). Герои-эмигранты 30-х осознают, что прежней Россия уже никогда не станет, и что «домой» они больше не возвратятся, как, впрочем, и те, кто послужил прототипами этим образам…
* * *
Современному читателю трудно представить творческий размах и популярность русских художников в эмиграции и, тем не менее, многие из них оставили неизгладимый след как в жанре газетной и книжной графики, живописи, так и в передовой в то время области – кинематографе. Что же касается М. Дризо (МАДа), то за всю свою долгую, почти 40-летнюю карьеру в эмиграции, его карикатуры увидели свет в 12 русскоязычных и в 25 французских газетах и журналах. М. Линский, помимо «Бича», «Последних новостей» и «Иллюстрированной России», сотрудничал как карикатурист в газете «Еврейская трибуна» и в литературно-политическом еженедельнике «Звено», рисовал театральные афиши, создавал учебные фильмы, писал сценарии к художественным фильмам.
С киноиндустрией, а после и с телевидением, связал свою жизнь «сатириконовец» Е. Лурье (Лори), эмигрировавший в 1940-м в Америку.
Внучатый племянник К. Брюллова П. Минин работал художником-постановщиком на парижских киностудиях. Ю. Анненков (А. Шарый) иллюстрировал книги и журналы, для французских театров оформил более 60 пьес, балетов и опер, а также декорации и костюмы более чем к 50 кинофильмам. Во французских изданиях часто печатались репродукции его пейзажей, портретов и интерьеров в характерной декоративно-плоскостной манере, со свободой цветовых пятен и цветных контуров. Карикатурист-«сатириконовец» Г. Шилтян, уехав в Италию, писал жанровые и аллегорические картины в манере, близкой к сюрреализму, оформлял книги и оперы. А. Шеметов (Шем) помимо активного сотрудничества в эмигрантской прессе, заведовал отделом графики в рекламном журнале компании Air France, иллюстрировал книги, в том числе детские, рисовал плакаты и декорации к фильмам. Как художник-иллюстратор Ф. Рожанковский долгое время сотрудничал с французским издательством «Фламмарион», а затем со многими американскими издательствами. Оформил более 130 книг для детей, иллюстрировал книги для взрослых, выпустил несколько сборников эротических рисунков.
/ Париж /