Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2014
САБЛЯ
Я купил саблю. У
старьевщика. Самую настоящую. У меня никогда не было сабли. Даже игрушечной. И
ни у кого из моих друзей. И просто знакомых. Ни детских, ни взрослых. Все люди,
которых я встречал, прожили свою жизнь без сабли. Так и доживут.
В детстве я был
героем. Все мои друзья были героями. Мы могли стрелять из пулемета по врагам.
Спасать любых, даже не слишком заманчивых, женщин. Без права на возмещение.
Скакать на коне и рубить головы саблей. В этом есть прелесть и сила детства.
Я вырос и купил
саблю. У старьевщика. Недорого. Она никому не была нужна. Вышел на улицу и
сразу отрубил голову какому-то пешеходу. Даже не какому-то, а первому, который
мне понравился. Проходившая рядом бабулька завизжала.
Очень противно так завизжала. Зачем визжать, если тебе девяносто лет и приятно
визжать уже не получается? И я сразу отрубил ей голову. Мимо шел усатый
мужичок. Бессмысленно так шел. С бессмысленными усами. Я сразу понял, что он
носит усы без всякого смысла. Видно было, что жил он без всякого смысла, и
голова его покатилась так же – без всякого смысла. Пришел милиционер и
попросил документы. Сказал, что я порядок нарушаю. Я показал справку из
поликлиники и отрубил ему голову. Видно ведь, что человек без души живет и по
улицам ходит.
Когда никого не
осталось, меня сломила усталость. Я лег, положил саблю рядом с собой, обнял ее.
Холодное истерзанное лезвие стало теплым.
ПРАЗДНИК
К Петру Петровичу на
новый год пришли гости и стали веселиться, а ему стало скучно.
Он пошел на улицу и
сел на скамейку. Сидеть было скучно.
Петр Петрович
закурил.
– Какая скучная
сигарета, – сказал он и прикурил другую.
Мимо шел прохожий и
спросил:
– Который час?
– Скукота, –
ответил Петр Петрович и решил повеситься.
Он нашел веревку и
пошел искать подходящее дерево.
Прибежал хулиган в костюме
Деда Мороза, забрал у Петра Петровича кошелек, часы, сигареты и веревку. А
взамен дал в морду.
– Вот так
праздник, – сказал Петр Петрович.
УТРО ХЛЫБЗИКОВА
К полудню сил
продолжать спать дальше решительно не осталось, и Иван Петрович Хлыбзиков скинул с себя одеяло.
Он прошлепал на
кухню, прилипая, отлипая и вновь прилипая необутыми ногами к серому вязкому
линолеуму. Накануне Иван Петрович отмечал юбилей и вылил полбутылки крепленого на пол.
На плите муторно сипел чайник. Жена Ивана Петровича, Алина Карловна,
сидела за столом, намазывая булку маслом.
Хлыбзиков зажег сигарету и засмотрелся на перекосившееся
отражение кухни в старом никелированном боку чайника. Тлеющий огонек съедал
сигарету, превращая ее в удушливый гадковатый дым.
Иван Петрович глубоко затянулся, выперхнул из себя
вместе с остатками сна сизое облачко и глухо закашлялся.
Чайник закипел.
Хлыбзиков почувствовал, что задыхается, и вспомнил детство. В
глазах его проплыло далекое летнее утро, еще одно, еще, еще.
Но кашель вдруг
ушел. И детство тоже ушло.
Наваждение осыпалось
на пол теплым пеплом сигареты. Иван Петрович наступил на него ногой и открыл
окно.
Внизу под окном
оранжевый дворник Галактион сливаясь с оранжевой листвой, сметал ее в кучи. Но
ветер приносил новую листву, и все опять становилось оранжевым.
Иван Петрович
выбросил окурок в окно и с интересом посмотрел, как он летит. Когда тот упал, Хлыбзиков сардонически засмеялся.
Зазвонил телефон.
Иван Петрович взял трубку. Это был его начальник Степан Степанович, который
интересовался, почему Хлыбзиков позволяет себе свинство не явиться на работу. Иван Петрович еще более сардонически засмеялся и выбросил телефон в окно.
Голос Степана Степановича полетел вниз и разбился на тысячу уродливых осколков.
Галактион смел осколки, а на их место тут же нападали оранжевые листья.
Хлыбзиков сел на табурет, огляделся по сторонам, увидел Алину
Карловну и улыбнулся ей. Она увидела, что он увидел ее, и завизжала в
контральто, о чем-то догадавшись.
Иван Петрович
схватил ее и тоже выбросил в окно.
Но она не полетела
вниз. Ветер подхватил ее, как сорванную афишу или кусок обоев, и понес на
деревья. Там она и застряла. И долго еще висела, держа в руке булку с маслом,
пока Галактион не стряхнул ее. Лишь после этого ветер унес ее совсем уж
неизвестно куда.
Иван Петрович
сначала ходил по квартире, с липким треском ступая по линолеуму и сардонически
смеясь, но потом проголодался.
Он сгреб крошки со
стола и съел их, запив чаем.
После чая ему стало
тепло и захотелось испытывать возвышенные чувства. Он пошел на бульвар и
познакомился там с Агдой Карповной,
которая ощущала в себе благосклонность к возвышенным чувствам.
Иван Петрович и Агда Карповна сидели на кухне Хлыбзикова, Агда Карповна мазала булки маслом, а Хлыбзикков
кушал их и запивал чаем.
Насытившись сполна,
Иван Петрович Хлыбзиков выкурил сигарету, посмотрел в
ночное небо, лег в кровать и накрылся одеялом. Наутро он умер.
ПАРТИЯ
Корешков и Петушков
сели играть в шахматы в парке.
– Я все правила знаю,
меня не обжулишь, – сказал Корешков и двинул
пешку влево.
– А вы сильный
игрок, – ответил Петушков, подставляя свою ладью под удар. И открыл
иллюстрированный справочник дебютов для ролевых игр.
Корешков задумался.
Пока он думал, пешки подкрались к белой королеве и на лакированном боку
нацарапали «вика-шлюха».
Три белых офицера приволокли бубнового короля и вмиг стали красными.
Петушков заскучал,
налил два стакана чудесного бургундского из алюминиевой банки и предложил Корешкову выпить за победу. Они выпили, закусили луком, и
Петушков тут же скончался, поврежденный цианидом.
Черный конь забил
копытом, бессердечно заржал, превратился в жирафа и откусил голову Корешкову.
Кто-то подпалил
ладьи.
Сидевший на дереве
ворон посмотрел на вылезшего на шум червячка и прежде,
чем его сожрать, по-дружески спросил:
– Зачем нам правила,
если у каждого своя партия?
ПАМЯТЬ
Однажды Сидоров
придумал, как жить вечно. И начал жить вечно.
Но потом он пошел в
рюмочную и выпил там больше обычного. И без памяти влюбился в Элоизу Львовну.
Сидоров, потеряв
память, забыл, как жить вечно. И сразу умер.
В Элоизу Львовну влюблялись только те, кто пил в рюмочной
больше Сидорова. Но они не умирали, потому что перед этим ничего не
придумывали.
А Элоиза Львовна жила еще долго. И любила Козлова, Жеребцова и даже Валерьяна Трофимовича, а некоторые из них
любили ее. Но про Сидорова она иногда вспоминала, особенно когда заходила в ту
рюмочную.
ПРОПАЖА, ИЛИ ЛОШАДИНАЯ ИСТОРИЯ
Сферический конь
зацепился копытом за небесную ухабину и вывалился из вселенского вакуума прямо
в наземное пространство где-то на окраине Твери. Он огляделся по сторонам, метаморфировался в мятый мусорный бак и сразу же начал
соединяться с кислородом, осыпаясь красной ржавчиной на вонючую
землю.
Вследствие сего
происшествия дворник Сидорчук из Саранска, будучи
мертвецки пьян, встал, вышел из запоя и заговорил на редком диалекте арабского.
Три монахини Свято-Духова монастыря испытали неземное блаженство непорочного
зачатия. Ревизор Хреков открыл банку собачьих
консервов и обнаружил внутри иностранные деньги.
Гражданин Веретейников нашел в своем плаще три мятых червонца.
В расплату за такое
повреждение космического равновесия случилось несколько растрат в пространственно-временном
континууме. Растворились в небесном эфире два депутата московской городской
думы. В городе Барнаул исчез проспект Ленина весь целиком вместе с примыкающими
тупиками. От Хрекова ушла собака. Сидорчук
перестал понимать русский слог. Да и у монахинь обнаружился свой неочевидный
ущерб.
Но самая ужасная
пропажа осуществилась у гражданина Веретейникова. Он
потерял веру в человечество. И никак не мог найти.
НА БЕРЕГУ
Виктор Петрович
Вилкин сел на берегу реки и начал ждать.
В авоське у него
была бутылка шампанского, банка шпрот и праздничная хлопушка.
Он подождал пять
минут, но никто не проплыл.
– Что за
волокита, – сказал Вилкин и открыл шампанское и шпроты.
Недоуменно допив
шампанское, скушав шпроты и никого не дождавшись, Виктор Петрович понуро
бабахнул хлопушкой в небо и пошел домой.
А по реке проплыл
мертвый Кондратюк, сослуживец Вилкина, взявший год назад в долг сто рублей и
переставший здороваться. За ним плыл столь же мертвый Носков, сосед, он рисовал
мелом некрасивые слова на двери Виктора Петровича. Следом, сразу вчетвером,
проплыли Воронцов, Торцов, Борцов и Аджарян, знакомые
жены Вилкина. Эти плыли особенно пикантно. И потом, не спеша, еще сто пятьдесят
три не менее мертвых человека.
Но Виктор Петрович
ничего этого не увидел, потому что очень торопился. Его мутило от шпрот.
ПАДЕНИЕ
До падения
оставалось всего ничего.
Елизавета Алексеевна
Комфоркина очень спешила на работу и поскользнулась.
Но не упала. Только залезла ногой в лужу и забрызгала чулки. Везде, куда ни
глянь, была слякоть. И даже трамваи, которые ходят по ровно положенным рельсам,
и те обдавали мир чем-то мутным.
Когда Елизавета
Алексеевна поднималась на третий этаж, навстречу выскочил стажер Пинчук, весь в
каких-то пятнах, и она выронила из рук сумочку. Сумочка упала, вещички из нее
вывалились прямо на затоптанные ступени. А Пинчук сразу убежал.
Артур Тигранович тоже поднимался по лестнице. Он увидел, как она
собирает свое подмаранное имущество, остановился и
переждал. А когда Елизавета Алексеевна выпрямилась и оглянулась, он подмигнул
ей.
Видевшая все
Генриетта Петровна, поднимавшаяся за Артуром Тиграновичем,
сказала Елизавете Алексеевне, что поступок ее безмерно скверен и даже непристоен.
И что, наверное, ее теперь уволят.
Елизавета Алексеевна
весьма огорчилась. И потому весь день у нее все валилось из рук и падало. А,
когда вышла на улицу, повторно поскользнулась. И точно бы упала, но ее
подхватил Артур Тигранович и не дал упасть.
Она испугалась и
побледнела, но Артур Тигранович оказался
исключительно почтителен и имел обходительность предложить подвезти ее на
автомобиле.
А по
настоящему Елизавета Алексеевна Комфоркина
упала, когда запуталась в своих чулках в гостях у Артура Тиграновича.
И даже повредила себе ногу и тут же стала хромать. Артур Тигранович
посмотрел на ее хромоту и сказал, что в таком виде ей лучше уехать. На трамвае.
Падающим женщинам в его доме не место. Тем более увечным. А сам от всей этой негармоничности тут же уснул.
Елизавета Алексеевна
вернулась домой в своих обляпанных чулках и с сумочкой. Муж ее, Андрей
Михайлович Комфоркин, сидел с очень зеленым лицом.
Потому что за час до этого почувствовал себя совершенно неблагополучно, когда с
потолка упала тяжеленная штукатурка и поцарапала ему голову. Он натер голову
зеленкой. И сам весь измазался.
/ Москва /