Продолжение
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2014
Голос молодой незнакомой женщины взволновал Спенсера Стоуна. Он решительно не мог вспомнить, когда в последний раз женщины звонили ему и просили о встрече. И дело было не в памяти, память он сохранил, несмотря на солидный возраст, а просто это действительно было давно. Очень давно.
– Интересно, какая она, – думал Стоун, машинально глядя в телевизор, – хорошо бы красивая. Так надоели эти жопастые кубинки. И живет в другом штате. Что же вам от меня надо, мисс Маккин? – мысленно обращался он к ней. – Должно быть, что-то важное. Для вас, не для меня. Мне давно на все наплевать, крошка, – и он улыбался, предвкушая предстоящую встречу.
Разочарование, промелькнувшее на лице старика при ее появлении, не укрылось от Джуди.
– Кого он ожидал увидеть? Элизабет Тэйлор? – вдруг рассердилась она и принялась с ответной бесцеремонностью рассматривать Стоуна, сидящего напротив нее в кресле. Конечно, людям с такими средствами, а они были немалые, судя по шикарной квартире на берегу Атлантического океана, не место в заведениях, принадлежащих Аззи Ковальски. Джуди придирчиво осмотрела залитую солнцем гостиную. Чистота. Комфорт. Бесшумные кондиционеры охлаждают воздух. За креслом старика она заметила баллон с кислородом.
– Астма, – опередил он ее вопрос. – Приступы не частые, но продолжительные. Поначалу ужасно мешали жить, но постепенно я привык. Не самая худшая болезнь на старости лет. Согласитесь, мисс Маккин.
И Джуди не только согласилась, но и пустилась в длительное плаванье разговора о старческих болезнях и недомоганиях. Постепенно выяснилось, что у Спенсера Стоуна проницательный ум и прекрасная память. В свою очередь, Стоуну все больше нравилась гостья. Он пригласил Джуди отобедать вместе с ним и, получая удовольствие от ее болтовни, терпеливо ждал, когда же она перейдет к тому, ради чего появилась в его гостиной. Как и положено времени, оно пролетело незаметно. Солнце уже стало клониться к западу, и Джуди решила, что пора выплывать к интересующей ее теме.
– Говорят, вы входили в «Созвездие Щита», – наконец, начала она.
– Было такое дело. Ничего особенного эта организация из себя не представляла. Скорее, это был клуб встреч людей с определенными интересами. Я, видите ли, заядлый холостяк, никогда не был женат, и друзья заменяли мне семью. Спорт, охота, гольф, покер, нечастые поездки на бега и в Лас-Вегас – вот, пожалуй, и все наше совместное времяпровождение. – Старик с еще большим интересом стал рассматривать Джуди. Он увидел ее плохо скрываемое волнение, вдруг похорошевшее лицо и красивые полные руки с длинными пальцами.
– Значит, вы дружили с нашим покойным губернатором. Кстати, я работаю у Аззи Ковальски…
– Вот как? Аззи появился у нас еще совсем молодым человеком. Думаю, Харрисон был чем-то вроде его наставника. А что же вы, дорогая, делаете у Аззи?
– Он владелец нескольких домов для престарелых. Я управляю одним из таких заведений.
Мои подопечные – люди бедные, их старость не обеспечена так, как, скажем, ваша…
Они снова сидели в креслах друг напротив друга. Джуди допивала свой кофе, а Стоун с видимым удовольствием потягивал диджестив[1].
– Должно быть, вы помните и мистера Дорнера. Собственно, его вдова Элейн и направила меня к вам, – продолжала Джуди.
– Конечно, помню. Дорнер был отличным мужиком, а об Эйлен я вообще молчу. Белокурая красавица. Она мне ужасно нравилась, лет так сорок тому назад. Так что же вы хотели выведать у меня, дорогая мисс Маккин? Что-то важное для вас, да? Не стесняйтесь, спрашивайте. Буду рад вам помочь.
– Хорошо, Спенсер. Я хочу знать, что скрывается под названием «Одинокая звезда» и какое это имеет отношение к Александру Флинту.
– Подождите, подождите. Это кто ж такой? Знакомое имя. Уж не тот ли это алкоголик, о котором заботился Дорнер? Там еще была какая-то история с госпиталем…
– Ну, да! – обрадовалась Джуди. – Как хорошо, что вы его вспомнили! – И она вкратце пересказала историю Ромео, не жалея красок на описание его болезни.
Значит, вы появились в Майами только затем, чтобы расспросить меня про этого идиота? – искреннее удивление прозвучало в голосе старика. – Подумать только: Дорнер умер много лет назад, а этот Флинт до сих пор жив. Вы меня разволновали, дорогая. С каким удовольствием я выкурил бы сейчас сигару, да нельзя. Я давно живу во Флориде, и до меня редко доходят вести из ваших краев, а тут сразу столько событий в моей жизни: сначала появляетесь вы, моя дорогая гостья, а потом рассказываете мне об этом несчастном Флинте. Конечно же, я припоминаю кое-что с ним связанное. Дорнер страшно переживал эту историю. Подождите, да ведь он же обращался к вашему Аззи за советом.
Упоминание имени Аззи вызвало достаточно сильную реакцию Джуди:
– Я с самого начала подозревала, что здесь не обошлось без этого сукина сына, – не удержалась она.
– Вам так идет, когда вы сердитесь, радость моя, – и Стоун снова уставился на Джуди, но на этот раз было в этом взгляде что-то такое, что напомнило ей рассказ Элейн о «старом безобразнике».
– Ну что ж, хоть кому-то я еще нравлюсь – усмехнулась она.
– Мне нужно маленькое одолжение с вашей стороны, – продолжал старик, приблизив вплотную кресло к своей собеседнице и касаясь коленями ее колен, – Услуга, так сказать, за услугу. Не уверен, впрочем, что вы пойдете на это. Не скрою, ваше присутствие возбудило меня. Вы можете сами в этом убедиться, – он взял руку Джуди и положил ее на свои гениталии.
И поскольку Джуди молчала, но и не отдергивала руку, лежащую на подрагивающем бугорке, продолжал:
– Дело в том, что на старости лет мне стало не хватать не только любимых кубинских сигар, но и женской ласки…
– У вас неплохая эрекция для вашего возраста, Спенсер, – констатировала Джуди с вполне деловой интонацией.
Конечно, она могла возмутиться и послать похотливого старика куда подальше, но ей был нестерпим его жалобно-просящий взгляд, к тому же, он мог что-то знать. В конце концов, ей было совсем не трудно оказать ему подобную «услугу».
– Так не годится, милая. Немного нежности. Все-таки я не ваш подопечный.
– Ну, хорошо, – рука Джуди стала проделывать движения, приносящие старику видимое наслаждение. – Где у вас бумажные салфетки?
Стоун дернулся и, вскрикнув, выплеснул слизистый комочек в салфетку, вовремя подставленную Джуди. Потом затих, откинувшись на спинку кресла и, кажется, уснул.
– Как бы не помер, – обеспокоенная Джуди проверила пульс старика. – Вроде все в порядке.
Делать было решительно нечего. Пройдясь по квартире, она включила телевизор и свой телефон. По телевизору обещали безоблачное небо над Флоридой до конца недели, на мобильнике светился значок автоответчика. Прослушав сообщение от Пэт, Джуди решила, что перезванивать ей не будет. Родители забрали из барака Хайди Хантер.
«Ну что ж, будем надеяться, родители знают, что им делать с двадцатилетней дочерью, страдающей байполар[2], – подумала Джуди. – Главное, следить, чтобы она пила свои таблетки».
День подходил к концу, а у мисс Маккин было всего три выходных. Один из них ушел на вдову Дорнера, второй – на перелет в Майями и посещение Стоуна. Завтра утренним рейсом она должна была вернуться домой. Старик все спал. Похоже, ничего путного не вышло из ее попытки что-либо от него разузнать. Осталось только найти сумку и потихоньку прикрыть входную дверь.
– Куда же вы, Джуди? А ведь я все вспомнил. Не уходите.
Она обрадовано бросилась назад в гостиную.
– Учтите, что Дорнер ничего не знал, – Стоун сидел все в том же кресле, но на этот раз лицо его не выражало похоти, оно было осмысленно и сосредоточенно. – Он очень переживал за этого человека – Флинта. Чувствовал свою вину перед ним. Поэтому-то и обратился к Аззи с просьбой взять Флинта в один из его пансионов. Видите ли, «Созвездие Щита» было своего рода братством. Люди, входящие туда давали клятву помогать друг другу. Конечно же, Ковальски обещал пристроить Флинта где-нибудь у себя, но как-то все тянул. Скорее всего, ему было невыгодно брать такого больного. Насколько я понимаю, с «Медикэйда», или что у него там было поначалу, много не получишь на уход за вашим Ромео. Ситуация изменилась после суда. У этого калеки появились деньги. Видимо, большие деньги. Дорнер был просто счастлив. Он-то был уверен, что теперь Флинту хватит денег до конца жизни под надежной опекой вашего босса.
– И Аззи поместил его в «Одинокую звезду»? – прервала старика Джуди.
– Да откуда вы это взяли, душенька?
– Ну, вообще-то мне кажется, так записано в истории его болезни. Правда, я в этом не уверена.
– Вот и правильно. Потому что «Одинокая звезда» совсем не название заведения, а прозвище. И узнал я это давно и совершенно случайно, невольно подслушав разговор Харрисона с Ковальски. Кажется, дело было в Висконсине. Там отличная рыбалка, да и охота неплохая. Я, знаете ли, люблю, вернее, любил эти маленькие радости. У меня был прекрасный пойнтер, – но Стоун осекся и не стал развивать тему охоты, заметив нетерпение в глазах Джуди. – Так вот, в тот раз, о котором я вам начал рассказывать, они называли «одинокими звездами» инвалидов типа вашего Флинта. Понимаете, да? Деньги у человека есть и немалые, а близких – никого. Кажется, они обсуждали возможность опеки над такими людьми. Вполне возможно, что именно Флинт своей судьбой натолкнул Аззи на эту идею и ему нужно было узнать, как Харрисон к этому отнесется. И, насколько я помню, одобрение губернатора он получил.
– Одобрение на что? Они что, так прямо и говорили прямым текстом, хорошо бы обобрать несчастных одиноких придурков?
– Я уже не помню всех подробностей их разговора, милая, но смысл был примерно такой. Идея-то как раз и была в том, чтобы создать заведение для подобных людей, ну а Харрисон заверил Аззи, что тут всё законно. Я думаю, они просто обирали этих калек, какие у Аззи условия, вы знаете лучше меня, а когда деньги кончались, переводили их в заведения типа вашего барака, на «Медикэйд».
– Неужели все так просто? Обворовать и все…
– Да. Так просто. Обворовать и все. Семьи-то у вашего Флинта нет, а сам он, как понимаете, не особенно вдается в подробности своего материального обеспечения. Конечно, пока был жив Дорнер, Флинта содержали довольно сносно.
– Сукин сын, я засужу его вместе с губернаторской шайкой, – с яростной отчетливостью произнесла Джуди, покрывшись красными пятнами.
– Надеюсь дожить до процесса, но боюсь, он распадется от несостоятельности обвинения, а вернее всего, никогда и не состоится. В чем преступление? Доказательств-то у вас, дорогая, нет никаких. На моих откровениях ничего нельзя построить. Я – дряхлый, выживший из ума старик, старающийся привлечь к себе внимание молодой симпатичной особы, – осклабился Стоун.
– Аззи живет и процветает, я соберу данные о его финансовых махинациях.
– Сделайте одолжение, соберите. Меня это даже развлечет на старости лет. Только о каких махинациях вы говорите, дорогая?
– Насколько я знаю, Александр Флинт прибыл в наш дом для престарелых из заведения под названием «Одинокая звезда», которого, как сейчас выяснилось, никогда не существовало.
– Вы видели этот документ своими глазами? Аззи запросто докажет, что это какая-нибудь ошибка, или что такое заведение было, да разорилось. Он много чего сможет доказать, а вот вы просто потеряете работу. – Стоун увидел какое-то сомнение, пробежавшее по ее лицу.
– Мне просто до смерти жалко людей, вынужденных там жить. Большинство из них больны и не в состоянии обеспечить себе даже мало-мальски приличного существования. Я, по крайней мере, забочусь о них. Что с ними будет, если он меня уволит, – появившиеся слезы на глазах Джуди сменили вспышку ее бурного негодования.
– Вот видите, – Спенсер позволил себе опять дотронуться до ее руки, – вы просто потеряете работу, нисколько не облегчив жизнь вашим подопечным. Я всегда не любил Аззи, но если разобраться, он не так уж и плох. Никому неохота возиться с больными и нищими стариками, включая их собственных детей и внуков. Прибыли от его бизнеса почти никакой. Одни затраты да неприятности. А он нашел для стариков такого человека как вы, а вы привели с собой еще парочку бескорыстных дурочек, работающих на него за гроши. Ведь так?
Джуди оставила этот вопрос без ответа.
– Ну вот, – на этот раз с нескрываемым сочувствием и нежностью, Стоун взял ее руку в свою покрытую старческими веснушками руку. – Все мы в своем роде «одинокие звезды» на вечернем небосклоне, мисс Маккин. Да вы и сами это знаете. Лучше посмотрите на прекрасный вид с моего балкона и успокойтесь.
Джуди медленно повернулась к окну и увидела последний отблеск опустившегося в океан где-то далеко за горизонтом солнца. Величественность картины успокоила и одновременно как-то подавила ее.
– Что это я, в самом деле, – она освободила, наконец, свою руку и высморкалась в бумажную салфеточку, протянутую ей Спенсером. – Мне, пожалуй, пора. Завтра я улетаю, а в понедельник возвращаюсь в барак.
– Как жаль, дорогая. Мне будет вас ужасно не хватать, – были последние слова, сказанные Спенсером Стоуном покидавшей его гостье.
Ветер с океана разогнал дневную духоту. Все-таки в Майами было не так душно, как в Мейзон-сити. Джуди открыла балкон и с удовольствием вдыхала ночной воздух. Спать решительно не хотелось, и дело было не только в Стоуне и его рассказе. Она никогда не доверяла Аззи и подспудно догадывалась о его участии в судьбе бедного Ромео. Просто с Флоридой были связаны дорогие для нее воспоминания. Может, поэтому она, не задумываясь, и отправилась сюда на выходные дни, истратив почти все сбережения. Много лет назад, только закончив колледж, она провела в Майами свой самый счастливый месяц в жизни. Со временем боль утраты, мучившая ее многие годы, утихла и сейчас отозвалась лишь легкой грустью. Но не о своем первом возлюбленном думала Джуди, возвышаясь горой на двухместной кровати гостиничного номера. Все ее мысли были устремлены к Джону Эвансу. Рассказ Стоуна дал ей прекрасный повод снова обратиться к нему. И уж не за этим ли она и ринулась на встречу со «старым безобразником», да еще и оказала ему «небольшую услугу». Впрочем, Спенсер Стоун со своим одиночеством и астмой был ей даже симпатичен.
– У него был славный пойнтер, – почему-то вспомнилось ей уже под утро, когда сон и усталость, наконец, одолели ее большое тело.
Ровно в семь утра раздался звонок мобильного телефона, не предвещавший ничего хорошего.
– Бога ради, извините меня за беспокойство, но мне некому, кроме вас, сказать это, – голос Лизы дрожал от волнения.
– Да что случилось, Лиза? – спросонья закричала Джуди.
– У меня в груди опухоль. Я только что случайно ее обнаружила, когда мылась в душе.
– И большая?
– Ну, величиной с грецкий орех.
– Ничего себе. И вы только сейчас обнаружили такую большую опухоль. А маммограмму, когда вы делали маммограмму в последний раз?
– Я и не помню, Джуди… года два-три назад. Все некогда, да и сейчас такое неподходящее время. Я в Энгелвуде со своей группой агитирую за сенатора Эванса. Вот и не знаю, стоит ли мне продолжать кампанию или вернуться домой. Как вы думаете?
– А тут и думать нечего. Сегодня же возвращайтесь. В понедельник я вам позвоню и мы вместе решим, к какому доктору стоит срочно обращаться, – и, сделав глубокий вдох, Джуди отважно спросила тихо плачущую Лизу:
– А ваш муж уже знает?
Вы поняли, как Джордж Буш-младший стал президентом? Не очень. Кажется, там что-то пересчитывали. Правильно. Пересчитывали, пересчитывали – и получилось, что Ал Гор проиграл. Ну да. И не нужно тут удивляться. Это система такая. Избирательная. За тебя голосует большинство населения страны, но ты проигрываешь. А все потому, что у тебя меньшинство выборщиков. Как это так? Да так. Не спрашивайте. Бывает, и все. За двести лет четыре раза случилось.
Гор, естественно, впал в депрессию и сошел с круга, но если честно, была в нем какая-то «деревянность», отсутствие харизмы, что ли. Вот у Клинтона обаяния хватало на двоих, но после истории с Левински оставаться в его тени было уже невозможно.
Надо было бежать. Отрекаться. И всенародно обнимать свою жену, а не какую-нибудь практикантку Белого дома. Не помогло.
А что, у Буша-младшего с харизмой было лучше? Да, вроде, лучше, но с речью – хуже. То начнет заикаться, как король Георг VI, а то и вовсе слова переставит и оговорится так, что вся страна потом смеется. И, представьте, людям это даже нравилось. Свой парень. Простой и надежный. Гарвард, правда, кончил, но с трудом. Попивал, зато жене не изменял. Вот она – Лора. Тоже простая и надежная. Всегда рядом. Улыбается. Кажется, в семье только она книжки и читает. Все-таки учительницей была или библиотекаршей. Сейчас уже неважно. Но не ей обязан Джордж своей карьерой.
Человек, сделавший Буша-младшего губернатором Техаса, а потом президентом Америки, достоин упоминания. Карл Роув. С виду – провинциальный пастор: очки, круглое лицо с пухловатыми щеками, высокий лоб. Единственный интерес в жизни – политика, причем, с десяти лет, когда еще мама с папой смотрели по телевизору дебаты кандидатов в президенты. Родители болели за Кеннеди, а маленький Карл – за Никсона. С тех пор юный республиканец принимает участие в выборах президентов. Сначала – класса, потом – школы, потом – трех университетов, где он учился, но так ни одного и не закончил. Трудно сказать, была ли у него мечта выиграть главные выборы. Во всяком случае, он сам об этом не говорит, зато ходят упорные слухи о том, что Карл Роув гей. С таким багажом президентом Америки не станешь. Скорее всего, он понимал это лучше других. Ну, а если не власть как таковая, а процесс прихода к власти волновал с детства его воображение? Разве играющих на тотализаторе интересует, что происходит с лошадью, выигравшей скачки, после финиша? Так или иначе, увлечение политикой Роув обращает в профессию, в главное дело своей жизни.
В Техасе он знакомится с Джорджем, белозубую улыбку которого в придачу к кожаной куртке и ковбойским сапогам всегда вспоминает с любовью. А что, если слухи имеют под собой какое-то основание? Бедный Карл. У Джорджа нет ни малейшей наклонности к однополой любви.
Хотя, почему бедный? Их союз длится более тридцати лет. И все-таки, дело не только в кожаной куртке и белозубом обаянии Буша-младшего. Есть в нем что-то, что говорит Карлу «это он».
Ну, во-первых, Джордж Буш человек религиозный. Для него аборт приравнен к убийству и потому греховен, однополый брак неприемлем, а смертная казнь – справедливое возмездие за преступление. Его вера в Джизуса Крайста искренняя и непоколебимая. Неверующему Роуву это кажется необходимым условием для успешной политической карьеры в Техасе. Импонирует ему и простота Джорджа в представлении картины мира. Никаких оттенков, только черное и белое, плохое и хорошее. К тому же, он верный семьянин. Набор достоинств можно дополнить фотографией святого семейства с грудными близнецами на руках у счастливого отца, а потом добавить авторитет, связи и миллионы долларов клана Бушей.
Но и это не все. Роув чувствует перемену настроения избирателей в Техасе – штате, где неизменно выбирали демократов со времен окончания Гражданской войны между Севером и Югом. Он знал, что здесь у республиканцев появился шанс. Ну, а дальше его деятельность можно сравнить с уроками профессора Хиггинса. Того самого, который в пьесе Шоу обучает правильному произношению и манерам уличную цветочницу Элизу Дулиттл. Говорят, Буш заучивал целые предложения по карточкам, приготовленным его учителем. Но одного произношения и хороших манер недостаточно в борьбе с губернатором Энн Ричардс, соперницей Буша-младшего на выборах. Ей, а не ему предсказывают победу все опросы общественного мнения. Она блестящий оратор и открыто потешается над косноязычием Джорджа, троечника и неудачника, возомнившего себя политиком. Самоуверенность губит Ричардс. Ей бы почитать консервативные газеты, где регулярно пишут о гомосексуалистах, работающих в ее администрации, да послушать гневные проповеди протестантских священников, считающих ее лесбиянкой. Она не столько недооценивает Буша, сколько не понимает опасности тактики Роува. Накануне выборов активисты республиканской партии обзванивают техасцев. Они не агитируют за Буша, они просто задают вопрос: «Как вы относитесь к тому, что в администрации нашего губернатора Энн Ричардс работают, в основном, гомосексуалисты?» Отношение оказалось плохое. Дело сделано. Впервые за сто лет губернатором Техаса становится республиканец.
И тут выяснилось, что Джордж не такой уж и троечник. Он неплохо ладит со своим конгрессом, где пока сплошь демократы, и проводит реформы школьного образования. Не зря, значит, жена была учительницей или библиотекаршей. Снижение налогов на собственность и бизнес приносит ему невиданную популярность. К тому же, он поддерживает церковь и социальные программы. Он не только умен, он еще и крут. За годы его губернаторства в Техасе казнили сто пятьдесят два заключенных. Вера в Бога у Буша никак не сочетается с милосердием. Он очень скупо пользуется своим правом помилования. Некоторый ропот, пробегающий в стане борцов за отмену смертной казни, не услышан. Джорджа Уокера Буша выбирают губернатором на второй срок.
Что ж, пора приниматься за дело. Настоящее дело, свое. Карл Роув не собирается сидеть еще четыре года в Техасе, когда открывается путь на Вашингтон. К тому же, здесь больше нечего делать: все ключевые посты заняты республиканцами. Гнездо свито. Штат взят. Пора готовить Джорджа в президенты. Правда, мама так не считает. Барбара Буш женщина прямолинейная и своих сомнений не скрывает. Только кто же будет слушать маму, тем более, если папа молчит.
Гости съезжались на ранчо в Кроуфорде. Акры выжженной земли, покрытой мелким кустарником. Усадьба далеко в глубине. Сюда допускались только близкие люди, которых Джордж знал не один год.
Вы опять забыли Чейни? Его нельзя забывать. Вот он снова появляется в дверях гостиной. Легкая одышка. Все тот же цепкий взгляд из-под очков. Интересно, как он поладит с Карлом. Впрочем, делить им нечего. Если Роув архитектор, то Чейни, скорее, прораб. Пока.
А это кто там, такой подобострастный, прячется за его спиной? Пол Вулфовиц – хороший парень. Чейни приметил его еще в Пентагоне. Большой знаток Ближнего Востока, особенно в области нефтяных разработок. Заходите, Пол. Располагайтесь. Вы любите классическую музыку? Сейчас нам Кондолиза сыграет этюд Шопена. Мисс Райс почти профессиональная пианистка, правда, много лет связана с «Шевроном». Нефть представляет большой интерес для этого кружка.
Здесь каждому есть чему поучить Джорджа. Роув строго следит за расписанием. Идет работа.
Это не просто подготовительные курсы. Это будущий кабинет президента Буша-младшего. Осталось распределить роли. Как ты думаешь, Карл, кому предложить билет на место вице-президента? Карл советует выбирать из людей, работавших с папой. Совет хороший. Только у Чейни с Пауэллом, вроде, как-то разладилось под конец. Это ничего. От Пауэлла нельзя отказываться: он должен принести голоса чернокожих избирателей. К тому же, у него хорошие связи в ООН, его помнят и любят в Пентагоне и, вообще, он популярен. Поставим его госсекретарем. Кондолиза будет советником по национальной безопасности. Остается, вроде бы, Чейни. Слушай, а он согласится?
Вопрос, конечно, интересный. И вот почему: последние пять лет Чейни возглавляет «Халлибертон», а это компания серьезная, поставляющая оборудование для добычи нефти и газа. Впервые к нему приходят настоящие деньги. Согласится ли он жить на жалованье государственного чиновника, пусть и вице-президента? И потом, его дочь немного странно выглядит. Что вы говорите, неужели лесбиянка? Понятно теперь, почему он никогда не высказывается по поводу однополых браков. И все-таки, не это главное препятствие к выдвижению Чейни. К этому времени он перенес уже три инфаркта и коронарное шунтирование. У него высокий холестерин и подагра. Рак кожи не в счет, так как был вылечен без последствий. Достаточно ли он здоров для такого поста? После тщательного обследования врачи дают добро. Остается выяснить мнение самого Дика. Но мы уже знаем, что побывавшему в зоне власти, обладающей особой силой притяжения, трудно преодолеть эту силу. Чейни готов отказаться от миллионных доходов и жертвовать своим здоровьем.
Вот и прекрасно, билет выписан. Пара составлена. Остальное – за Карлом. Выбранная им стратегия кажется примитивной: атака, атака, атака. Помилуйте, да за что же нападать на Гора?
Экономика на подъеме, безработица минимальная. Есть, правда, некоторая усталость от Клинтонов. Как-то надоели бесконечные скандалы этого семейства. Гор пытается, как может, дистанцироваться от Клинтона. Роув чувствует некоторое разочарование среди молодых религиозных избирателей. Слабое место нащупано. Дополнительные голоса должны прийти из штатов, где не сложилась традиция голосования за демократов или республиканцев. В этой кампании Чейни отведена наиболее агрессивная роль. Он много ездит по стране и много выступает. Пока Джордж рассказывает о том, как вера в Бога изменила его жизнь, Дик клянет Гора за все грехи демократов. Особенно тому достается за внешнюю политику Клинтона: неоправданные затраты на необдуманные военные операции, не имеющие отношения к безопасности собственной страны. И вообще… хватит! Надоели. Главный рефрен «Ваше время уходить, господа!» встречает горячую поддержку республиканцев. Пора, наконец, вернуться к простым американским ценностям: верность супругов, верность Богу, верность идеалам, низкие налоги и скромное правительство. Хватит нам высоколобых политиков. От них потом сраму не оберешься. Америке нужен простой и надежный президент.
В ночь подсчета голосов в особняке губернатора Техаса никто не спит. Ни у одного соперника нет явного преимущества. Карл Роув держит наготове команду адвокатов для начала оспаривания результата выборов. Наконец, приходит долгожданная весть из Флориды, где закончили подсчет. У Буша незначительный перевес голосов. Кажется, дело сделано, но победа какая-то неубедительная. По странному совпадению Джеб Буш, младший брат Джорджа, действующий губернатор Флориды. Не помог ли там братец, уж не знаем как. Надо бы посмотреть, как они считали. Команда Гора требует проверить бюллетени. И начинается пересчет.
Оказывается, что разложить на две кучки шесть миллионов бюллетеней совершенно невозможно. Во Флориде множество округов и запутанные правила голосования. Пересчет может затянуться на недели. Может ли оставаться страна без нового президента на длительный срок пересчета? Этот вопрос очень волнует директора ЦРУ Джорджа Тенета. Есть вещи, которые должны решаться немедленно, не дожидаясь прихода новой администрации. Его встречи с Бушем начинаются еще в Техасе. Именно от него Буш впервые услышит имя Усамы Бен Ладена. Директор ЦРУ считает, что терроризм стал главной опасностью для страны, президентом которой собирается стать Буш. Тенет долго и подробно рассказывает об Аль-Каиде и ее филиалах в шестидесяти странах мира. Они близко. Они нас окружили. Они могут быть уже здесь. Его волнение не передается Бушу. Прощальное рукопожатие. Надеюсь услышать от вас что-нибудь более значительное, когда стану президентом. Тенет не понял, что тот имел в виду.
Разбираться им придется позднее.
Между тем, пересчет продолжается. У Буша таки на девятьсот голосов больше. В интересах Гора продолжать пересчет, но в лагере его противника считают, что пора закончить, пока не поздно. Единственный способ остановить пересчет – подать об этом прошение в Верховный суд. Наконец, через месяц после выборов, страна узнает решение Верховного суда: сорок третьим президентом станет не кто иной, как Джордж Уокер Буш. Ал Гор поздравляет губернатора Техаса с победой, доставшейся тому по решению суда с перевесом в один голос.
И снова гости съезжаются на ранчо в Кроуфорде. Опять знакомые лица, только Чейни немного бледноват. В разгар пересчета голосов во Флориде он переносит четвертый, самый опасный, инфаркт. Врачи, вовремя открывшие артерию с помощью стента, спасают его жизнь. Подходящее время остановиться – оглянуться. Ему пятьдесят девять лет. Почему не дать покой своему больному сердцу? Тогда это был бы не Чейни, а кто-то другой. Уже через два дня после инфаркта он заявляет, что не собирается оставлять предложенную ему должность. Разве одного желания тут достаточно? Нужна хоть какая-то гарантия того, что он не скончается скоропостижно на этом посту. Врачи устанавливают ему кардиостимулятор – крошечный приборчик, регулирующий ритм сердца. Жизнь продлена. Тема здоровья становится одной из самых закрытых тем в окружении Чейни, а сам он занят очень важным процессом – вхождением во власть. А что же Роув? Карл может уходить.
Нет, он, конечно, обласкан. Он советник при президенте, но может, наконец, отдохнуть. До следующих выборов.
Пока Буш вырубает кусты на своем ранчо, Чейни занимается подбором кадров. Запомним: Дэвид Эддингтон и Пол Вулфовиц. Это новые имена в большой политике. Оба блестяще образованы и бесконечно преданы Чейни. В свой аппарат он возьмет школьных друзей, бывших коллег по «Халлибертону» и Пентагону. Но главное, он вспомнит Дона Рамсфельда, давнего своего шефа, у которого начинал когда-то работать в Белом доме. Благодарность? Возможно. Скорее – расчет. Дону шестьдесят восемь лет. У него за плечами успешная политическая карьера и прекрасные связи в большом бизнесе. Пока непонятно, куда его пристроить. Немного обождем. Пусть новый президент освоится, примет дела у Клинтона. Портфели поделим позже.
В день инаугурации Дэн Куэйл, вице-президент при Буше-старшем, нанес визит вежливости Дику Чейни. После поздравлений, положенных по этикету, Дэн сказал: «Ну, теперь тебе, Дик, придется мотаться по заграницам, посещать похороны, произносить речи на званых обедах, словом, делать то, что делают все вице-президенты». На что, слегка усмехнувшись, Чейни ответил: «У нас с президентом немного другое представление о моих обязанностях».
Дэн тактично промолчал. А что еще ему оставалось делать? Не расспрашивать же Дика про эти обязанности.
В рапортах секретной службы Чейни значится как «Рыболов». Он начинает свой день в четыре тридцать утра. С шести тридцати до семи получает сводку новостей от своих сотрудников и уже через полчаса, обладая последней информацией, сидит на брифинге у президента. И так каждый день. Независимо от клева. Он держит в тайне численность своего аппарата. У него нет своей электронной почты. Все документы, входящие в его офис, помечаются грифом «Секретно» и уже никогда оттуда не выпускаются. Секретная служба обязана уничтожать журнал посещений «Рыболова». Может, это паранойя? Трудно сказать. Данные о состоянии здоровья Чейни тоже засекречены.
Тем не менее, он пользуется безграничным доверием президента. Раз в неделю Буш и Чейни обедают вместе в специально отведенной для этой цели маленькой уютной столовой, размещенной рядом с Овальным кабинетом. Именно там обсуждаются главные политические вопросы. Скорее всего, меню составляет вице-президент на правах опытного политика, а неопытный президент делает выбор из уже предложенных блюд. Умению выбирать Бушу предстоит научиться. Пока идет обучение, Дик Чейни получает право присутствовать на всех совещаниях, проводимых в Белом доме. Такой привилегии не удостаивался ни один вице-президент до него. Становится понятным, кто будет главным игроком в этой команде. Вице-президент собирается курировать экономическую политику и безопасность страны. Чрезвычайно интересуют его и энергоносители. Позвольте, а чем будет заниматься президент?
Ну-у-у, он может заняться реформой образования. У него, вроде, неплохо получилось в Техасе. Можно отправить Лору в поездку по стране. Пусть посмотрит школы, поделится опытом. Все-таки была учительницей или библиотекаршей. Список составит. Кому что нужно и во сколько это обойдется. Кстати, нам позарез нужен министр обороны. Какая удача. Дональд Рамсфельд как никто сгодится для этой роли. А он не староват на такой пост? Может, найдем кого помоложе? Ни в коем случае. Дику Чейни нужен свой человек в Пентагоне, иначе у государственного секретаря Пауэлла, чрезвычайно популярного среди военных, будет слишком большое влияние в правительстве. Опасается он и Джорджа Тенета. Директор ЦРУ был поставлен на этот пост еще Клинтоном. Демократ в стане республиканцев смотрится как белая ворона. Может, заменим его на кого-нибудь из своих? Но тут, скорее всего, впервые, Чейни встречает отпор президента. Тенет ему нравится, и он хочет с ним работать. Приходится уступить. Вздох. Сдавать Пентагон нельзя. Последний аргумент в пользу Рамсфельда: Дон был министром обороны у президента Форда, знает, как делаются дела в армии, к тому же работает над реорганизацией Пентагона. Вздох. Ну что ж, пусть пообедает с нами на следующей неделе.
Так Дональд Рамсфельд становится министром обороны во второй раз. Опыт у него есть, а умения работать с подчиненными нет. Довольно скоро оказалось, что с ним никто не хочет иметь дела. Он как-то утратил способность разговаривать с людьми, в особенности, слушать. За предшествующие восемь лет генералы отвыкли от такого тона. Стали поговаривать о необходимости его смещения.
Пока скрипучий голос Рамсфельда разносится по коридорам Пентагона, кабинет вице-президента в Западном крыле Белого дома все чаще посещают представители нефтяного и газового бизнеса. Все правильно. Президент поручил ему заняться разработкой новой энергетической политики. С какой стати? Их что, не устраивает старая политика? Конечно, не устраивает. Вы что же думаете, губернатор Техаса стал президентом Америки, пообещав избирателям школьную реформу? Команда Буша, между прочим, летала во Флориду, пока там шли пересчеты, на самолете, принадлежащем «Халлибертон», а вот у команды Гора такого самолета не было. Тем хуже для Гора. Вы это к чему? А к тому, что пришла пора отдавать долги и выполнять обещания тем, кто проплачивал предвыборную кампанию. И такими обещаниями были: бурить всегда, бурить везде и невзирая на законы по охране окружающей среды. Над этим Чейни предстояло серьезно поработать, поскольку бурение на территории Америки ограничивалось всевозможными запретами, принятыми прежними администрациями, а бурение в Иране, Ираке и Ливии, чрезвычайно богатыми нефтью, было и вовсе запрещено. Новая администрация – новая политика. Хлопают дверцами «мерседесы» и «лимузины» у крыльца Белого дома. Нефтяные лоббисты заседают в кабинете вице-президента. Но все-таки Белый дом это не Кремль, а Вашингтон – не Москва. Здесь есть старое правило: прозрачность или обязательное присутствие чиновника на встречах лоббистов при разработке любой государственной программы. Этот чиновник вроде сторожевой собаки – глаза и уши Конгресса. По американским законам Конгресс обязан контролировать действия правительства. Сторожевую собаку Конгресса в кабинет Чейни не пускают. Тогда в офис вице-президента летит вежливый запрос из Управления правительственной отчетности. Там хотят знать, кто приезжает к Чейни и о чем они беседую за закрытыми дверями его кабинета. Ответа нет. Повторный запрос. Молчание. Сначала это вызывает некоторое недоумение в Управлении: Дик Чейни отказался быть «прозрачным». Как странно. Казалось, он умел когда-то работать с демократами в Конгрессе, сам участвовал во множестве комиссий, хорошо знаком с Конституцией и законами государства. Потом недоумение переходит в настойчивое желание выяснить, а, собственно, почему он отказался представить запрошенную информацию. Следующий запрос в офис вице-президента летит уже из Конгресса. И снова нет ответа. Молчание ягнят. Пресса с большим интересом следит за развитием событий. И, наконец, Дик Чейни высказывает открыто свою позицию в интервью корреспонденту ABC: «Получивший мандат доверия у народа вице-президент не обязан отчитываться перед любым членом Конгресса в том, с кем он встречается и по какому поводу». И снова в голосе металл. Очки поблескивают. Похоже, дело дойдет до суда, потому что некоторые члены Конгресса придерживаются другого мнения. Судебная тяжба длится два года. И только после распоряжения федерального судьи офис вице-президента представляет Конгрессу часть требуемых документов.
Как интересно. И что же они так упорно скрывали? Да карту нефтяных месторождений Ирака с пометками.
Они поделили между собой иракскую нефть за четыре месяца до террористической атаки одиннадцатого сентября.
С этого момента, если можно, поподробнее. Тогда процитируем Дика Чейни: «Что нам делать, господа, если всемогущий Бог распределил залежи нефти и газа на Земле так, что они оказались на территории государств, недружественных Соединенным Штатам?»
Вопрос риторический. Ответ напрашивается сам собой. Скромный служащий Пентагона Пол Вулфовиц подготовил план вторжения в Ирак еще при Буше-старшем. Несмотря на всю заманчивость, этим планом тогда не воспользовались. Похоже, время настало.
Не то чтобы нефти дома совсем нет. Одна Аляска чего стоит. Но бурение в Штатах регулируется жесткими ограничениями, а на Аляске и вовсе запрещено Конгрессом. У Дика Чейни накопилась масса претензий к этому органу власти. Надо сказать, что Конгресс вызывал раздражение не только у него. В свое время Ричард Никсон пытался осуществить переворот, лишив Конгресс не только права объявления войны, но и контроля над президентом и его аппаратом, не говоря уже о государственных расходах. Попытка Никсона поставить президента над законом провалилась, но она произвела большое впечатление на молодого тогда Чейни.
А почему не попробовать еще раз? Но одного влияния и авторитета здесь недостаточно. Нужно превосходное знание государственного права. Чейни опытный политик, но не адвокат. Ему нужен человек, разделяющий его взгляды на власть президент и знающий в совершенстве законы. И он такого человека находит. Дэвид Эддингтон. Высокий господин с седеющей бородой. Внешность довольно необычная для сотрудника Белого дома. У него большой стаж работы в ЦРУ и Пентагоне. Говорят, он носит экземпляр Конституции США в кармане. Но интересуют его только определенные статьи. Права президента в случае войны или национальной катастрофы.
Вдвоем с Чейни они попробуют внести дополнения к основному закону государства, наделяющие исполнительную власть чрезвычайными полномочиями и превращающие власть законодательную в неполноценный довесок. Имперское президентство. Похороны демократии. Такие изменения не даются без боя. Что ж. Они готовы объявить войну Конгрессу. Осталось выбрать удобный момент для атаки.
Есть все-таки что-то странное в том, как одно мгновение может перевернуть всю жизнь. Оказывается, тело живет само по себе, независимо от мыслей и чувств, то есть всего того, что называется душой. Что-то там в его глубине нарождается и развивается, подтачивает и разрушает.
Тело, может быть, и посылает душе первые осторожные сигналы о каком-то неблагополучии, только той, занятой чем-то своим, некогда прислушаться.
Лиза была не в силах справиться с отчаянием, навалившимся на нее в момент, когда отдаленно маячившая неизбежность смерти приняла конкретную форму опухоли величиной с грецкий орех.
– Как это некстати. И почему именно сейчас? – вопрошала она таинственную силу, пославшую на нее неизлечимую болезнь.
Еще даже не встретившись с врачом, она знала, что у нее рак и, судя по всему, запущенный. В любом случае, она не собиралась сдаваться, прекрасно понимая, что лечение потребует от нее много сил. Впервые за многие годы Лизе нужно было остановить свой забег на длинную дистанцию под названием «президент Джон Эванс» и подумать о себе. Может быть, поэтому она и не позвонила ему первому, боясь распознать скрытое разочарование в его голосе, а набрала номер Джуди Маккин, человека ей малознакомого, но внушающего бесконечное доверие. Доброжелательный и сочувствующий голос Джуди успокоил ее. Решение возвращаться казалось единственно правильным в данной ситуации. Через несколько дней ей предстояло узнать подробности своего состояния, о которых сейчас не хотелось думать.
В автобусе, набитом портретами сенатора Эванса, было непривычно тихо. Все понимали, что возвращение вызвано какими-то важными причинами, но поскольку Лиза молчаливо и подавленно сидела в стороне, было решено ни о чем ее не расспрашивать, а ждать, когда она расскажет все сама. На полном ходу автобус въехал в грозу, обещанную накануне прогнозом погоды. Водитель включил дворники и сбавил скорость. До столицы штата оставалось два часа пути. Ровно столько времени было у Лизы, чтобы подготовиться к неприятному разговору с мужем, но она не думала о предстоящей встрече. Ей вспомнился вдруг тот счастливый поздний вечер накануне Рождества, когда, высадив Джона на автобусной остановке, она спешила домой в Вирджинию по хайвею, покрытому тонким слоем льда. Лил проливной дождь, застывающий прямо на лету. Ехать куда-либо в такую погоду было сумасшествием, но разве она не была сумасшедшей? Сумасшедшей от любви. Конечно, она до смерти напугала родителей, опоздав к рождественской мессе. Впервые за последний день Лиза улыбнулась, вспомнив, как она вкатила обледенелую машину прямо в гараж и повисла на полковнике в приветственном поцелуе в ответ на его упреки, стараясь спрятать от внимательного и всепонимающего взгляда матери предательский засос на шее. Отвыкший от таких нежностей полковник простил непослушной дочери помятый бампер новенькой «тойоты», зато мама, воспользовавшись первой же возможностью, завела с ней основательный разговор на тему об опасности ранней беременности. Как выяснилось позднее, ее опасения не подтвердились. Лиза оказалась неизлечимо бесплодной, и это было причиной ее страдания и чувства вины перед Джоном. Намучившись со всевозможными видами лечений, они, в конце концов, оставили надежду иметь собственных детей и встали в очередь на усыновление. Само собой разумелось, что в семье молодых либерально настроенных родителей приемный ребенок должен быть непременно чернокожим. Так в их жизни появилась двухлетняя Таша, карапуз с громадными черными глазами и множеством коротких косичек, торчащих, как антеннки, вокруг ее головы. Они обожали эту девочку. Казалось, с ее появлением пробел бездетности был благополучно заполнен, и вполне возможно, что они усыновили бы еще кого-нибудь, если бы не их постоянная страшная занятость. Так, во всяком случае, они тогда думали. С Ташей не было никаких проблем, пока она была крошкой. Годам к одиннадцати в ней обнаружился талант к рисованию, на развитие которого были брошены все силы молодой семьи Эвансов. Ее акварельками они увесили стены своего дома и с гордостью демонстрировали таланты дочери частым гостям. Шли годы. Вернее, они пронеслись. Школа была окончена, и Таша отправилась учиться рисованию в Нью-Йорк, в Купер Юнион. Лиза заметила пугающие и враждебные перемены в приемной дочери уже во время ее первых каникул.
Если раньше Таша гордилась честностью и неподкупностью адвоката Джона Эванса и всячески поддерживала его решение стать сенатором, то теперь она ополчилась на него с обвинениями в лицемерии и карьеризме. Дело дошло до открытой ссоры, когда, глотая злые слезы отчаяния, Таша бросила им в лицо, что и усыновили они ее только из корыстных интересов, никогда не задумываясь о том, каково расти черному ребенку в белой богатой семье. В этих словах была большая доля правды. Об этом они действительно никогда не задумывались, считая, что делают прекрасное благородное дело, и гордились собой. Все взывания к прощению и пониманию не были услышаны Ташей. Отношения так никогда и не восстановились. Пока, во всяком случае. Блестяще окончив Купер, Таша неожиданно нашла работу в Париже. Воспоминания об этом времени были настолько болезненными, что Лиза прогнала их усилием воли, привычно сглотнув выступившие слезы.
– Может, мне стоит позвонить Джону сейчас? – подумала она, уставившись в обмываемое неперестающим дождем окно автобуса. Какое-то странное оцепенение не давало ей силы вернуться в настоящее. Почему их теперешние телефонные разговоры напоминают краткие сводки, ведь когда-то они могли болтать часами. Лиза до сих пор помнила его телефонный номер, набираемый ею сотни раз за время их первых зимних каникул.
Кажется, довольно быстро она убедила его в том, что не собирается быть образцовой женой в уютном домике, построенном под надежный кредит. На фоне ее честолюбивых планов его возвращение на бензоколонку выглядело жалким. Образование, полученное в либеральном колледже, открывало отличные перспективы перед ними обоими.
– Нужно быть распоследним лузером, чтобы отказаться от такой возможности, – возмущалась по телефону Лиза. – Можно, конечно, чесать яйца, заполняя бензобаки, и набивать карманы грошовыми чаевыми, только это херня. Понимаешь? Нельзя так бездарно просерать жизнь. А ты не думал о том, что можешь стать президентом, например?
Тогда он об этом не думал, но в колледж вернулся человеком, знающим, что ему нужно делать. С тех пор они не расставались.
Их колледж был островком бурлящей жизни среди сонных городков затрапезного штата.
Какие-то бесконечные дискуссии, семинары, лекции вперемешку с рок-концертами. Говорили исключительно о революциях как методе решения всех мировых проблем. «Капитал» Маркса входил в список обязательной литературы. Лиза не смогла сдержать улыбку, вспомнив изучение великого классика. Ну и что от этого «Капитала» осталось в памяти? Что-то про прибавочную стоимость пары сапог, пошитых бедным сапожником. А прекрасные бородатые и лохматые бунтари, закончив колледж, переоделись в костюмы с галстуками и стройными рядами влились в ту самую систему, которую мечтали изменить не иначе как революционным путем.
И все-таки Джон был другим. Ей вдруг вспомнился обрывок его страстной тирады на одном из семинаров, кажется, по методам борьбы с современным капитализмом.
– К черту все эти «Черные пантеры» и партизанские джунгли Латинской Америки. У нас уже есть самая справедливая в мире Конституция. С ними можно бороться только их же методами – законами. Но для этого нужно знать эти самые законы!
– Тогда тебе прямая дорога в адвокатскую школу, – довольно злобно прервал его кто-то, несогласный с таким простым решением проблемы.
– Все правильно. Я как раз туда и собираюсь поступать, – обезоруживающе улыбнулся Джон.
Где-то Лиза прочитала, что сенатор Эванс добился успехов в карьере благодаря своей обаятельной улыбке, безотказно действующей на людей. Это был, конечно, бред. Начать с того, что у него было немало противников и даже открытых врагов, на которых его обаяние не только не действовало, а наоборот – вызывало раздражение. Так что всего он добился сам, своим собственным трудом, ну и с помощью Лизы, конечно. Как-то так получилось, что в школу адвокатов она пошла учиться вместе с ним, хотя поначалу хотела заниматься журналистикой.
Интересно, что в своих интервью Джон всегда подчеркивал, что стал адвокатом вслед за Лизой. Сейчас было уже неважным, кто первым сделал этот выбор. Главное, они всегда были вместе.
За долгие годы она так привыкла видеть восхищение в его глазах, обращенных на нее, что не сразу заметила, когда оно исчезло. Что стало причиной его охлаждения? Лиза могла только об этом догадываться. Может быть, она слишком много на себя взяла. Как-то так получалось, что она всегда знала лучше Джона, что ему нужно делать, а он только следовал за ней, полагаясь на ее интуицию и поддержку. В конце концов, наступил момент, когда он захотел сам решать за себя. Но ведь его решения совпадали с ее советами. Или было что-то в его жизни, о чем она не знала? Сейчас ей не хотелось думать и об этом. Тогда о чем же?
Думать особенно долго не пришлось. За окнами показались небоскребы столицы, выросшие словно из-под земли. Гроза закончилась, но прохлады, как это водится в наших краях, она не принесла. Сквозь влажный воздух пробились первые лучи солнца. Больше оттягивать звонок мужу Лиза не могла, он уже и так оставил ей два сообщения на отключенный мобильник. Как всегда энергичный и слегка встревоженный ее молчанием голос вызвал у нее прилив отчаяния.
– Джон, у меня плохая новость, – стараясь не расплакаться прямо в трубку, прижатую к уху, сказала Лиза.
Его испуг был неподдельным, как и желание немедленно утешить ее и быть рядом. Бросив все дела, Эванс приехал домой.
– Ну, подожди, не будем сейчас паниковать. Может быть, все не так уж и страшно, и это не злокачественная опухоль. Ее вырежут и выбросят, и мы забудем этот кошмар, как страшный сон, – так он уговаривал и укачивал Лизу как больного ребенка. И Лиза, затихнув и уютно пристроившись на его плече, слушала его рассудительный и спокойный голос.
– А кто это у нас был? – уже засыпая, вдруг спросила она.
– Кто был? – не понял Джон, – с чего ты взяла?
– Ну, там, на кухне… Стакан с недопитым соком и тарелка с двумя вилками. Помнишь, мы когда-то любили есть из одной тарелки, – хихикнула вдруг Лиза.
– Спи. Не думай ни о чем. Это, наверное, Роберт заезжал со своей подружкой.
– А что, у него своей квартиры нет, что ли?
– Да там то ли ремонт, то ли еще что. Не помню. Спи и все.
Осторожно высвободив свою руку, на которой уснула Лиза, он всмотрелся в ее родное осунувшееся лицо. Она спала слегка приоткрыв рот, и Эванс заметил слюну, скопившуюся в уголке ее губ. Его сердце сжалось от чувства вины и жалости. Не то чтобы он никогда не изменял Лизе. К пятидесяти годам он накопил недлинный список измен жене. Все связи были случайными и короткими. Обычно вспышка вины гасилась приливами нежности и еще большей привязанностью. Но сейчас он не мог отказаться от Хайди, прекрасно понимая, чем рискует, встречаясь с ней. В нем были уже даже не два человека. Появился третий, бесстрастно наблюдающий за теми двумя, и он не мог сказать, который из них он сам. Ему стало казаться, что его «самого» уже просто нет.
Джуди выполнила обещание и записала Лизу Эванс на прием к известному онкологу. Худшие опасения подтвердились: биопсия обнаружила злокачественную опухоль. После серии анализов и просвечиваний Лиза получила окончательный диагноз: рак груди четвертой степени.
Врач предложил немедленную операцию с последующей изнурительной химиотерапией. Никаких прогнозов он не делал и полного излечения не обещал. Узнав подробности состояния жены, Эванс решил закончить политическую карьеру и выйти из гонки за сенаторское место, но Лиза была категорически против этого. И снова, как и всегда, она убедила его делать то, в чем он не был уверен. На этот раз ради нее. Было решено не только не скрывать страшный диагноз, а наоборот, заявить об этом открыто, что супруги Эвансы и сделали где-то в самом конце августа на лужайке перед своим домом. Собравшимся по такому поводу журналистам было сказано, что сенатор продолжит отстаивать интересы штата, даже несмотря на свалившееся на него испытание.
– Я не могу этого делать без поддержки своего верного друга и бесконечно любимой жены, – заявил Эванс, едва сдерживая слезы, – но для победы на выборах мне нужна так же и поддержка простых людей, доверяющих мне в этой борьбе.
Стоявшая рядом Лиза заверила всех присутствующих в готовности бороться на два фронта: со своей болезнью и за победу сенатора.
Таких козырей на руках у Макмэрфи не оказалось, и он начал проигрывать игру. Опросы общественного мнения показали, что его популярность стала падать.
Пассажир номер 23 вызвал бортпроводника. Ванесса неторопливо направляется в его сторону. Никто в салоне не замечает появившегося за ее спиной человека. Он бесшумно обхватывает ее сзади. Быстрое движение руки, сжимающей бритву. Кровь, бьющая из артерии, заливает форму стюардессы. Теряя сознание, Ванесса медленно опускается на пол. «Аллах Акбар!» – последние слова, услышанные ею в этом мире.
В холодном поту Тони просыпается в своей спальне. Включает лампу. Три часа ночи. Улыбаясь, Ванесса смотрит на него. Она улыбается ему с фотографии в любое время суток, в любое время года. Ванесса умерла несколько лет назад от сердечного приступа, и ее смерть не имеет ничего общего с кошмаром, который мучает Тони с того дня, когда он увидел по телевизору крушение Близнецов.
Неделю он не отходил от телевизора, переключаясь с канала на канал и вслушиваясь в голоса дикторов. По всем каналам снова и снова показывали самолет, врезающийся в небоскреб, кружащие в воздухе листы бумаги, людей, покрытых слоем белой пыли, похожих на ожившие статуи…
Через неделю Тони выбрался на крыльцо и присел на ступеньку, греясь в теплых лучах сентябрьского солнца. Тогда-то и появился Роджер. Как ни странно, старик совсем не удивился его появлению, и ему даже в голову не пришло спросить, откуда тот взялся. Он оглядел мощную мускулатуру пришельца, обтянутую футболкой защитного цвета, выцветшие джинсы, заправленные в высокие ботинки. Кажется, они уже когда-то встречались. Но где?
– Корея?
Роджер кивает.
– Инчхон?
– Нет. Порт Пусан.
– Видал, что они натворили? – у старика перехватывает горло. – Это ж надо было додуматься: воткнуть самолеты в небоскребы.
Роджер присаживается рядом с ним.
– Пусть они не думают, что это им так сойдет, – спокойно и уверенно говорит он.
Тони медленно кивает. Ему становится легче, но что-то всё еще тревожит его.
– Ты знаешь, почему они напали на нас? – спрашивает он неизвестно откуда появившегося гостя.
– Они ненавидят свободу.
Тони с удивлением смотрит на Роджера:
– Как это? Как можно ненавидеть свободу?
– Они ненавидят нашу свободу.
Тони задумывается:
– А что, есть свобода наша и не наша? Свобода, она и есть свобода. Это как же надо ненавидеть, чтобы и самим погибнуть, и столько людей с собой унести.
– Так они ж фанатики, – говорит Роджер. – Религия у них такая – ислам. Слыхал? И называются они мусульмане. И война их против нас – «джихад». И враг это наш смертельный. Понял, старина?
Беспокойство снова охватывает Тони:
– А эти, наши умники в Вашингтоне, что? Как они могли допустить такое, а? Как этих … как их там зовут… пустили в самолеты-то? А в самолетах-то, что, мужиков не было, повязать этих… как их… фанатов. Ну, на стюардессу напасть не проблема. Сзади навалился – и готово. Если бы у Ванессы был пистолет, она бы им всем там головы посносила… Пилоты… Знаю я пилотов-то: сидели, болтали. Дверь в кабину не закрыли, а ведь есть инструкция… Им бы только языком потрепать…про футбол, да про гольф. Вон… ни свет ни заря уже клюшкой по мячику лупят в нашем гольф-клубе. В Корее-то все пилоты знали правила самообороны…
– Эффект неожиданного удара знаешь? Не были люди готовы к отпору. Придется заново учиться защищаться.
– Защищаться, – думает Тони. – Нет. Тут нужно нападать самим. А на кого нападать-то?
Где они, эти мусульмане? Откуда явились? В Корее было проще: отбомбил по врагу и ушел на базу.
Роджер молчит.
Как хорошо: можно, наконец, закрыть глаза и немного вздремнуть. Телефонный звонок в доме будит Тони.
– Извини, дружище.
Звонит сын из Детройта. Дела у всех в порядке. Можно, наконец, попить кофейку и перекусить.
Странно, Роджера нигде нет. Жалко. С ним можно было поговорить. Из окна кухни старику виден заросший газон перед его домом. Надо бы подстричь.
– Да отвяжи ты его, – кричит Тони своей соседке, толкая перед собой газонокосилку, – пусть Бадди со мной поздоровается.
Отвязанный пес бросается к нему, перепрыгивая через низкую ограду, отделяющую газон Тони от соседского.
– А мы уже начали волноваться, чего это вас не видать. Как дела-то?
Соседи у Тони хорошие ребята. Всегда готовы ему помочь. Правда, газон возле дома он подстригает еще сам. Зимой сам расчищает снег. Он еще крепок и даже красив. Пастор говорит, ему не пристало ходить вдовцом. Может, пастор и прав. Надо бы ему рассказать про Роджера и Ванессу в самолете.
– Да какие у меня дела. Подстриг траву, теперь вот пойду газонокосилку затащу в гараж.
Бадди увязывается за ним. В гараже прохладно. Дел у Тони и правда немного. Утром он встает рано, как все старики. Шаркает на кухню, открывает шкафчики, заглядывая во все коробки и пакетики. Закрывать шкафчики он не любит. Ему кажется, что лишнее движение причиняет дверцам боль. Не случайно они жалобно скрипят под рукой соседки, изредка его навещающей.
Не говоря ему ни слова, она захлопывает все дверцы в доме, проверяет бутылочки с лекарством, отчитывает его за то, что он оброс седой щетиной как «старый еж».
Тони не любит включать воду в ванной. От лишних усилий кран может сломаться, а шум бегущий воды вызывает у него раздражение. Все-таки раз в неделю ему приходится «приводить себя в порядок». По субботам он играет в «Бинго» в клубе ветеранов, по воскресеньям ходит в церковь, потом на кладбище. Он никогда не гасит свет в гостиной. Дом кажется ему мертвым с темными окнами. После смерти Ванессы здесь его никто не ждет, но дом, в котором она была хозяйкой много лет, должен как бы сохранять её присутствие. Тони отвоевывает каждый его уголок у грязи и забвения. Вот и гараж нужно подмести. Бадди плюхается в углу, положив морду на лапы. Собака не проявляет ни малейшего беспокойства, когда появляется Роджер. Тони рад его возвращению.
– Я хотел тебе что-то показать, иди-ка сюда, – он открывает дверцу шкафчика, – видал такую игрушку? В бархатном углублении деревянного ящика лежит кольт «Даймондбэк».
– Никогда не видел, чтобы 38-ой спецверсии был такого маленького размера, – говорит Роджер.
– Эту игрушку я купил Ванессе в Лондоне, – Тони любовно поглаживает пистолет. – Тогда он мне обошелся в 600 баксов. Считай задаром. Некоторые женщины не выходят из дому, не подкрасив губок, а она всегда носила его в сумочке вместо косметички. Ванессочка говорила, что без кольта она как без платья. Смотри, рукоятка была в аккурат по её ладони. Поэтому он сразу и пришёлся ей по вкусу. Сталь голубая, видишь? Ни одной царапинки. У меня-то «Питон». Надежный ствол, но для Ванессы тяжеловат.
– Хорошая игрушка, – подтверждает Роджер, – чувствуется качественная работа, и отдача у него, должно быть, мягкая. Я смотрю, у тебя там еще кое-что припасено. Приготовь оружие к делу. Я тебе подам знак, когда начинать.
Тони не успевает узнать у Роджера подробностей. Бадди поднимает большую голову и бросается навстречу своей хозяйке.
– Всё, – говорит та, – хватит тут мешать. – Пошли домой, собака. А с кем это вы беседовали? С Бадди, что-ли? Он любит, когда его спрашивают, только никогда не отвечает. Смотрит, а сказать не может.
Соседка – молодая женщина, лет тридцати пяти. Любопытная, как все соседки. Тони не собирается посвящать ее в подробности своей стариковской жизни. Он неторопливо закрывает шкафчик, который захлопывается на этот раз без жалобных скрипов.
– Да, мы тут с Бадди обсудили международное положение. Я его спрашивал, будет война или нет.
– Ой, Тони, – соседка оборачивается уже в дверях, – вы бы машину в гараж загнали, а то гроза собирается… не знаю, что там Бадди думает, а похоже, война и вправду будет.
Ну что ж, гроза дело хорошее. Земля давно дождя просит. Отчего это время стало проноситься с такой скоростью, что совершенно ничего невозможно успеть? Тони устал. Он закрывает гараж, куда поставил свой «кадиллак», кольт приятно оттягивает задний карман. Есть в этой тяжести какая-то надежность. Не зря Ванесса носила его в своей сумочке.
Гроза нагрянула только ночью.
– Быстро одевайся, – скомандовал Роджер.
Тони испуганно подскочил в кровати. Его руки запутались в рукавах рубашки. Наконец, он справился с одеждой.
– Идем на перехват, – продолжал Роджер. – Машина готова к бою.
Они торопливо спустились в гараж.
– Ты пойдешь вторым пилотом, – скомандовал Роджер. – От винта!
– Роджер[3], – ответил Тони.
– Вижу цель, вижу цель. Приготовить заряд!
– Роджер, – ответил Тони.
Услышав выстрелы, Бадди зашелся лаем. Напуганная соседка вызвала полицию. Шериф с помощником нашли Антонио Кастелло в гараже. Старик лежал в глубоком обмороке на переднем сидении своей машины, обсыпанный осколками лобового стекла. На двери гаража отчетливо виднелись шесть крошечных отверстий.
Его отправили сначала в госпиталь, а через пару месяцев – в заведение, где Ванесса по-прежнему улыбалась ему с фотографии счастливо и безмятежно. Когда кончились деньги, вырученные от продажи домика в непрестижном городке, Тони оказался в бараке.
This
is it, boys, this is war[4].
И снова гости съезжаются на дачу. На этот раз в Кэмп Дэвид. Вокруг длинного стола усаживаются главные игроки предстоящей игры. Ставки высокие. Американская военная машина самая мощная в мире. Сейчас время решать, как ее задействовать. Джордж Буш серьезен и сосредоточен. Свалившееся бремя ответственности превращает его в лидера. Это больше не парень в ковбойских сапогах, с трудом окончивший Гарвард, это президент Америки, обещавший своему народу возмездие за смерть ни в чем не повинных людей. Чейни рядом, но не к нему прикованы все взгляды.
– Ну что ж. Карты на стол. Что там у министра обороны?
Дональд Рамсфельд привез своего заместителя Пола Вулфовица. Значит, снова зазвучит тема Ирака. Так и есть. Особой любви к Саддаму нет ни у кого. Конечно, он враг. Кто бы спорил.
– А что разведка?
Люди Тенета поднимают донесения агентуры за последние десять лет, пытаясь найти хоть какие-то связи Аль-Каиды с Хуссейном. Пока ничего нет.
– Так. Что у Чейни?
У того своя карта Ирака. Пока ей не место на этом столе. Спокойно, как всегда:
– Я разделяю мнение министра обороны.
Кто бы сомневался. Интересно, были ли когда-нибудь разногласия между этими людьми? Сейчас не время выяснять.
– Ну, хорошо, если начнем с Саддама, у Пентагона готов план операции?
– Помилуйте, господин президент, сегодня только четырнадцатое сентября.
– Значит, не готовы.
Следующий Тенет. Вот он, звездный час американской разведки. Теперь надо спокойно и убедительно рассказать о плане операции в Афганистане по уничтожению лагерей Аль-Каиды. В принципе, они готовы и к свержению Талибана. Над этой операцией ЦРУ работало последние три года.
– Отлично, Джордж, давай теперь посмотрим твою карту.
У сидящих за столом вытягиваются лица.
– Но тут же одни горы.
– Почему же одни горы, есть еще и пустыни.
– Так что же мы будем бомбить? – Рамсфельд явно разочарован. – Говорю вам, надо начинать с Ирака.
Джордж Тенет свой парень в любой компании. Кажется, президент тоже попал под его обаяние. Они встречаются каждое утро и хорошо друг друга понимают. Не случайно Чейни так его опасается. Но решать предстоит не ему.
– Послушаем Тенета, – Буш нетерпеливо прерывает Рамсфельда.
– Так это же качественно новая война, господин военный министр. В том-то и дело, что Бен Ладен рассчитывает на наше массированное вторжение. Вроде того, что предприняли русские двадцать лет назад. В таком случае, он может развязать партизанскую войну, приносящую большие потери противнику. Но мы не будем вводить в Афганистан регулярную армию. Мы разгромим Талибан, давший приют Аль-Каиде, при помощи северных племен, вожди которых готовы заключить с нами союз. Это не будет войной Америки против Афганистана. Это, скорее, наша помощь афганскому народу в освобождении от чужеродной Аль-Каиды, навязанной ему Талибаном. Мы начнем с посылки нескольких отрядов особого назначения. Они и наведут ваши бомбардировщики, господин Рамсфельд, на цели. Скорость и координирование совместных действий разведки и Пентагона решат исход этой войны.
– Спасибо, Джордж. Посиди пока. Что нам скажет государственный секретарь?
Пауэллу приходится тяжело в этой компании. Рамсфельд и Чейни пытаются ограничить его влияние на президента. Как дипломат он понимает, что нельзя начинать войну, не имея на это веских причин. Он не может допустить падение престижа и изоляцию страны, за международную политику которой теперь отвечает. Как военный генерал он знает, насколько важен план операции. Пока такой план есть только у Тенета. И этот план кажется ему осуществимым.
– Я склонен думать, что мы должны начать с Афганистана, – Пауэлл задумчиво смотрит на карту, подготовленную Тенетом. Протяженная граница с Ираном. Договариваться здесь не о чем. Но вот с Пакистаном работать можно. У него неплохие отношения с генералом Мушаррафом. Нужно будет попробовать перетянуть его на свою сторону. Есть еще бывшие территории Советского Союза – Таджикистан и Туркмения.
– Можно ли работать с Путиным, господин президент?
Вопрос непростой. У Чейни нет особой расположенности к бывшему офицеру КГБ. Да к кому у него есть расположенность? Сейчас не время и место выяснять.
– У нас был довольно дружеский разговор по телефону сегодня утром. – Буш поворачивается к Пауэллу. – Господин Путин выразил полную поддержку и понимание. Он готов сотрудничать с нами в борьбе с терроризмом и не возражает против размещения наших войск, в случае необходимости, в Средней Азии. Разумеется, это будет временной мерой. Мы не намерены угрожать суверенитету бывших советских республик.
Пауэлл кивает.
– Значит, с русскими можно начать работать. Отлично. Как я понимаю, господин президент, коалиция государств должна быть самая широкая. Те из них, которые не будут принимать участие в военных действиях, помогут нам в сборе оперативной информации. Для начала неплохо было бы заморозить счета Аль-Каиды в банках наших союзников.
– Ну да, Колин. Скажите им всем, кто не с нами, тот против нас. Так. С Госдепом разобрались. А что думает государственный советник по национальной безопасности?
У Кондолизы свои проблемы с Чейни и Рамсфельдом. О взаимном понимании и доверии говорить здесь не приходится. При любой возможности ей дают понять, что не она главный игрок в команде. Это довольно унизительно. Зато президент дорожит ее мнением.
– Аль-Каида нанесла нам удар. Мы уже заявили о том, что не видим разницы между террористами и государствами, дающими им убежище. Не мы выбираем Афганистан, Афганистан уже выбрал нас, – она выразительно смотрит в сторону Чейни. – Американский народ нас не поймет, если мы начнем с Саддама.
Ну что ж, кажется, других мнений нет. Ирак или Афганистан. Решать будет президент.
– Спасибо всем за участие в этом серьезном разговоре. Через два дня я сообщу вам о своем решении.
Гости разъехались. У Рамсфельда плохое настроение. Похоже, Тенет перехватывает инициативу в войне с терроризмом. Где это видано, ЦРУ будет диктовать Пентагону правила игры. В его представлении должно быть наоборот. Но с другой стороны, ему понятно, что нельзя повторять ошибку русских. Многочисленность армии не обеспечит победу в Афганистане. Тенет прав, нужны точные оперативные данные. Придется сотрудничать.
Уже на следующий день после атаки на Америку Рамсфельд дал распоряжение генералу Томми Фрэнксу, возглавляющему Центральное командование вооруженных сил, подготовить план военной операции в Афганистане. За три дня такие задания не выполняются. Фрэнкс работает 24 часа в сутки. Для этого ему надо, по крайней мере, 15 чашек крепчайшего кофе и две пачки сигарет, не считая сигар. В Пентагоне генерала называют машиной, работающей на смеси никотина с кофеином. Еще там знают, что отношения между генералом и Рамсфельдом не складываются.
У Фрэнкса четыре больших звезды на погонах, ранение, полученное во Вьетнаме, участие в войне в Персидском заливе. Казалось бы, с таким опытом он может рассчитывать на доверие. Только Рамсфельд не тот человек, который может доверять кому-либо. Он изводит Фрэнкса бесконечными вопросами, ставя под сомнение каждое решение генерала. В конце концов, дело доходит до ультиматума. Рамсфельду приходится уступить. С ним и так никто не хочет работать.
Ну, да ладно. Пора узнать решение президента.
– Значит так, начинаем с Афганистана.
План Тенета одобрен. Он получает карт-бланш на ведение войны с Аль-Каидой. Отменены все старые правила. Времени на совещания больше нет. Скорость решает все.
На борту вертолета Mи-17, пересекшего границу Афганистана 26 сентября 2001 года, летят десять человек. Это спецгруппа во главе с Гари Шроеном, у которого за плечами двадцать пять лет оперативной работы в разведке. Группа состоит из таких же, как он, ветеранов, но есть и несколько молодых ребят. Для них это первая операция. Вертолет приземляется у высокогорного кишлака. Угрюмые таджики встречают гостей. Гари и еще пара человек свободно говорят на дари и фарси.
– Ассаламу ▒алейкум. – Они почтительно передают какой-то пакет старейшине. – Все в порядке. Можно располагаться. Распаковываемся, ребята. Вода и еда только из своих запасов. С местными общаться приветливо и уважительно.
Молодые начинают установку лагеря. Первая связь с Центром.
– Долетели. Устраиваемся. Вокруг нормальный феодализм середины 12-го века.
Кто-то из молодых открывает тяжелый рюкзак.
– What a fuck is that, Gary?[5]
– Спокойно, парень. Здесь около двух миллионов. Вполне возможно, мне понадобится больше.
– Да зачем этим людям доллары? Неужели они знают, что это такое?
– А то!.. Я здесь как раз для того, чтобы раздавать зеленые направо и налево.
Гари оказался прав. Доллары работают и при феодализме. Уже на следующий день ему удается встретиться с Фахим Ханом, ставшим лидером Северного альянса после смерти Ахмеда Шах Масуда[6]. Шроен был близко знаком с Масудом и считал его своим другом. Пойдут ли разрозненные племена Северного альянса на сотрудничество с американцами после потери своего главного лидера? Таджики и узбеки, населяющие северную часть Афганистана, издавна воюют с пуштунами, ставшими главной опорой Талибана на юге. Они даже говорят на разных языках.
Шроен показывает Фахиму фотографию горящих Близнецов. Дома высотой с горы. Тот явно потрясен увиденным.
– И это сделали бойцы Талибана?
– Нет. Это дело рук Аль-Каиды. Вы ведь враждуете с ними тоже?
– Друзья наших врагов – наши враги.
– Что вам нужно, чтобы начать с ними войну до наступления зимы?
Фахим смотрит на тяжелую сумку Шроена.
– А ты спроси аксакалов, достопочтенный Гари.
Неделю Шроен мотается по горам, ведя переговоры с лидерами Северного альянса, раздавая сотни тысяч долларов тем, кто согласен сотрудничать с американцами. В блокнот он записывает все, о чем его просят старейшины.
– Молитесь Аллаху, и он пошлет то, о чем вы его просите. Прямо с неба. А я скажу, где подобрать эти подарки.
Шроен на связи со своим лагерем. Лагерь на связи с Центром. Уже через несколько дней с неба начнут падать первые подарки: оружие, продовольствие, передвижные госпитали, медикаменты, корм для лошадей и даже седла. На головы тех, кто отказался сотрудничать, вскоре посыплются бомбы. Таковы новые условия игры. Кто не с нами, тот против нас.
В лагере тоже не сидят сложа руки. Идет сбор информации. Центр должен знать точное расположение лагерей Аль-Каиды и Талибана. Чем точнее координаты, тем успешнее война.
Это работа серьезная и опасная. Попытка контакта с вождями Талибана провалилась. На переговоры с американцами никто из них не явился. Зато мулла Омар пытался передать через своих посредников в Таджикистане предложение русским заключить союз против американцев. Только ничего у муллы не получилось. На такое соглашение с ним не пошли.
Тем временем в Америке готовятся еще несколько групп на помощь первой. Идет срочный набор бывших «морских котиков», бойцов «Альфы» и «Дельты». Готовят своих людей для отправки в Афганистан и англичане. Эти элитные группы вступят в бои с противником совместно с Северным альянсом. Предусмотрены большие потери, где-то до трети состава, но главная работа остается за оперативниками. Офицеры ЦРУ продолжают разведку. Время идет. Уже известны объекты уничтожения. Уже надо бомбить. Война ведется две недели, но только силами спецназа и разведчиков. Сколько времени они могут продержаться? Талибан и Аль-Каида в несколько раз превосходят их численностью.
– Where is the fucken military?[7]– Вопрос, конечно, интересный.
На запуск военной машины требуется время. Конечно, Фрэнкс тоже спешит. Он понимает, что нельзя надолго оставлять наземные группы спецназа без прикрытия. Но если спецгруппы вылетели налегке, то армии нужны базы. Уходит время и на дипломатические переговоры. Тут мистер Путин немного помог. Спасибо. Узбекистан предоставил в распоряжение американцев бывшую советскую военную базу. Оттуда 7 октября вылетели сорок боевых самолетов, начавших методичную бомбардировку военных объектов Талибана. Ну, все. Теперь в мире знают о начале военных действий в Афганистане. Дело, вроде, наладилось. Можно готовиться к штурму Мазари-Шариф.
Не совсем. На одной из утренних встреч с президентом Тенет пожалуется ему на замедленность действий армии.
– Ну, что у тебя там, Дон? – живо отреагирует Буш.
– А то, что я до сих пор не знаю, кто командует парадом.
– То есть?
– Это военная операция, да? Так почему часть наземных войск остается в подчинении ЦРУ?
Holly crap![8] Войска спецназа работают совместно с оперативной разведкой, не думая о том, что они рапортуют разным начальникам. У них, вроде, неплохо получается.
– Это же особая война, мистер Рамсфельд. Армия не может вести ее без разведданных, а оперативники должны работать самостоятельно, не дожидаясь приказов Центра.
Может, министр обороны и не согласен с таким объяснением, только тут уже вмешивается вице-президент Чейни:
– Дай разведке спокойно делать свое дело, Дон.
Кажется, бюрократическая атака отбита. Какое ошибочное умозаключение. Через пару дней офис Тенета навещает генерал Фрэнкс.
– Нам нужно, Джордж, чтобы твои люди, работающие в Афганистане, подчинялись мне.
Опять они за свое.
– Знаешь, Томми, я бесконечно уважаю твои военные заслуги, да и мужик ты, вроде, неплохой, но что ты понимаешь в оперативной работе и как ты собираешься ими командовать?
Томми Фрэнкс мужик и впрямь неплохой. Он уезжает, оставив тяжелый запах сигарного дыма в кабинете некурящего Тенета. Они таки договорились о том, что ЦРУ подготовит специальный меморандум, уточняющий распределение обязанностей и координирование действий с армией. Что поделаешь, надо как-то отбиваться от бюрократов.
Думаете, Рамсфельд на этом успокоился? Он только ждет удобного момента показать, что план ЦРУ неосуществим. В конце октября президенту на стол положен доклад DIA[9]. Картина войны у военных разведчиков представлена в гораздо более пессимистических тонах, чем у Тенета. По их мнению, сил Северного альянса недостаточно, чтобы взять город Мазари-Шариф до наступления зимы. К тому же они не видят противостоящих Талибану сил на юге. В воздухе повисло угрюмое слово «Вьетнам».
Утром 9 ноября очередное совещание, на котором выступает обеспокоенный Рамсфельд.
– Ну что, плохи дела, да? – обращается он к офицерам ЦРУ, которых привел с собой Тенет.
– Никак нет, сэр! Мазари-Шариф падет в течение следующих 24 часов.
И как в воду смотрели. Пару BLU-82[10] сделали свое дело. Это такие штуки весом по семь тонн каждая и три с половиной метра в длину. Они слетают вниз на парашюте и при взрыве не оставляют кратера. Во Вьетнаме такими «косилками» вычищали территории от мин и готовили площадки для посадки вертолетов. Навести на цель их сложно, но при взрыве впечатление они производят устрашающее.
Бойцы Талибана дрогнули и покатились из Мазари-Шарифа на своих гордых рысаках. Кабул они сдали без боя. Но война уже успела к этому времени показать свое уродливое лицо.
На чьей стороне только не был Абдул Рашид Дуступ. Жизнь заставила его метаться от одного вражеского лагеря к другому. Умный был. Беспощадный. Еще Наджибулла присвоил ему звание генерала, а когда не стало Наджибуллы, переходил Дуспут то от Масуда к талибам, то от талибов к Масуду. И границу с Узбекистаном тоже переходил, и даже встречался с президентом Каримовым. Свободно говорил на узбекском, туркменском, пушту, дари и русском, а английского не знал, но увидев сумку Гари Шроена, доверху набитую долларами, быстро понял, на чью сторону надо переходить на этот раз. Город Кундуз, разбитый бомбежками, он взял без труда, а бежавшим оттуда талибам обещал амнистию, если они сложат оружие. Талибы сдались, побросав оружие в кучу, но, видя, что никто не собирается их обыскивать, кое-что припрятали. Скорее всего, Дуступ рассчитывал продать сдавшихся талибов американцам, потому что не отпустил их домой, как обещал, а отвел в средневековую крепость Калай Джанги, что неподалеку от Мазара. По разным подсчетам там скопилось до шестисот голодных и полураздетых людей, ожидающих своей участи. Восстание началось на следующий день, когда двое американских сотрудников ЦРУ с узбеком-переводчиком прибыли в Калай Джанги. Один из них был убит во дворе крепости, где вел допрос, но второму удалось прорваться к укрытию. В крепости оказались немецкие журналисты и несколько сотрудников Красного креста. Услышав стрельбу, они успели добежать до бастиона, охраняемого воинами Северного альянса. Рано или поздно с неверными было бы покончено, не окажись у одного из журналистов спутникового телефона. Через несколько часов на территорию крепости въехал «лендровер» с десятью американскими спецназовцами. Люди Дуступа хорошо знали, что за этим последует. Они кинулись врассыпную из крепости, унося раненых. Ведение подобных операций было уже отработано в Кундузе и Мазар-Шарифе: сначала налет бомбардировщиков, потом атака Северного альянса. Многодневное сражение закончилось резней и мародерством, остановить которые спецназовцы были не в силах. Оставшиеся в живых восемьдесят бойцов Талибана сложили оружие еще раз. Среди них оказался один американец, бог знает каким ветром занесенный в это страшное место. Кадры сражения, снятые немецкими журналистами, обошли весь мир. Не такая уж и новая эта война с терроризмом. Все та же кровь и изувеченные мертвые тела, разбросанные в песке, среди развалин древней крепости Калай Джанги.
Войска генерала Рашида Дуступа начали наступление на последний оплот Талибана город Кандагар.
События стали развиваться слишком быстро. Возникла новая проблема. Что делать, если узбеки с таджиками, преследуя бегущий Талибан, начнут резать пуштунов?
– Нам только гражданской войны не хватало, Джордж, – узнавшая о бунте в Калай Джанге, Кондолиза Райс чрезвычайно озабочена положением дел в Афганистане. – Вы можете предотвратить кровавую бойню в Кандагаре?
– Трудно сказать. Наши люди приставлены к старейшинам северных племен. Попробуем убедить их вести себя пристойно.
Странно, но это сработало. А может быть, дело было в чем-то другом. Кто его знает почему, но в Кандагаре обошлось без резни.
– А новое правительство? Кто у нас возглавит освобожденную страну? Хорошо бы пуштун, но только при условии создания коалиции с другими племенами.
– Ну что ж, господин Тенет, о бедном Карзае замолвите слово. Он у вас давно на примете, кажется, еще со времен вторжения русских в Афганистан. Тогда он был на стороне моджахедов и активно сотрудничал с американцами. Но с Талибаном у Хамида Карзая отношения не сложились, и пришлось ему бежать в соседний Пакистан. Там вы его и нашли…
– Есть у нас такой человек, мисс Райс, он как раз из пуштунов, и к тому же противник Талибана с Аль-Каидой. Из знатных. Образован. Говорит по-английски.
– Вот и прекрасно. Возьмите его, пожалуйста, на особое попечение.
Скорее всего, Хамид Карзай не был хорошим воином, а может, Талибан испытывал к нему особую неприязнь. Так или иначе, они без труда разгромили небольшую группу его сторонников, перешедшую вместе с ним границу Пакистана в ночь на 9 октября. Зато Хамид Карзай был человеком умным и вовремя воспользовался спутниковым телефоном, оставленным ему американцами. За ним был срочно послан вертолет с отрядом спецназа.
Карзая благополучно спасли от неминуемой смерти и доставили обратно в Пакистан.
Второй раз он перешел границу уже вместе с двадцатью бойцами группы «Альфа». Весть о его возвращении быстро распространилась среди пуштунских племен, готовых в любую минуту переметнуться на сторону сильного. Казалось бы, число сторонников Карзая растет с каждым днем, но при первой же стычке с Талибаном они рассыпались, оставляя его на произвол судьбы. Сохранение жизни будущего политического лидера Афганистана стало одной из главных задач ЦРУ. Второй раз это было сделано уже под Кандагаром, куда война докатилась в начале декабря. Тут не обошлось без ошибки наводчика, забывшего, что после замены батареек система наведения GPS покажет его собственные координаты. Под friendly fire[11] погибли восемь человек. Среди них не было Карзая только потому, что во время бомбежки спецназовцы повалили его на землю и прикрыли своими телами. Усилиями этих людей Афганистан получил главу нового переходного правительства.
Кажется, дело сделано. Подождите, а где же Усама? Ведь это его президент обещал выкурить из норы. А нору, меж тем, стало снегом заносить. Зима пришла в суровые Белые горы, и солдаты Северного Альянса категорически отказывались карабкаться на вершины Тора-Боры, да еще в священный праздник Рамадан. А именно там, в пещерах этих гор и сидел самый главный террорист в мире. И сил на то, чтобы его выкурить оттуда, прямо скажем, не было.
Перекрыть все тропинки перевалов ста бойцам спецназа было не под силу, сравнять горы с землей даже после трех суток непрерывной бомбежки было невозможно. К тому же, генерал Фрэнкс отказался прислать туда рейнджеров. Он вообще вдруг потерял всякий интерес к Афганистану. Так что осталась одна надежда на генерала Мушаррафа.
– Как ты думаешь, Джордж, могут пакистанцы вместе с твоими людьми закрыть перевалы? – спросил президент Тенета.
– Нет, сэр. Ни одной армии в мире не по силам с этим справиться в горах Тора-Боры.
Настал черед Усамы тайными тропами уходить в Пакистан. Что он и сделал.
В Вашингтоне праздничное оживление. Зажглись огни главной елки страны у Белого дома. Президент принимает поздравления с завершением удачной операции в Афганистане. Страна должна знать своих героев в лицо. С экранов телевизоров не сходит министр обороны Рамсфельд.
– Позвольте, он что, имел какое-то отношение к этой войне?
– Ну да. В смысле, всячески мешая ее проведению.
– Как бы у него голова не закружилась от такого успеха.
– Не волнуйтесь за него. У старика отличное здоровье.
Несмотря на рождественские каникулы, работа в комнате позади Овального кабинета продолжается. Надо решать, что делать с военнопленными. Пока их немного, Бог знает сколько будет со временем. Хорошо бы открыть специальную тюрьму, но не на территории США. Место заключения этих людей подсказано Рамсфельдом: военно-морская база в заливе Гуантанамо, на Кубе. Подальше от журналистов и всех других лиц, желающих знать то, о чем им знать не положено. Но что делать с ними дальше? Какие суды и по каким законам будут их судить? Можно, конечно, создать комиссию из специалистов по военному праву, подумать, рассмотреть существующие нормы в мире, обсудить, вынести на утверждение Конгресса. Но только это не стиль Белого дома. Такими глупостями занимается Колин Пауэлл в Государственном департаменте. Он усадил двадцать военных адвокатов за работу над составлением нового судебного права для военнопленных. Вот пусть они там и работают. А Чейни и Эддингтон продолжат свою работу в Овальном кабинете с президентом, который теперь может подписывать законы по своему усмотрению. Он и подписывает новый закон о специальных военных комиссиях. Заключенные в Гуантанамо не обладают теми же правами, что и граждане Америки. Их будет судить коллегия судей из семи человек. Две трети голосов достаточно для признания вины подсудимого, на смерть можно осудить только единогласно. Вроде, все правильно. Что тут, собственно, такого? В защите-то им не отказано. А то, что в правовом государстве так не делается. Новые законы в правовом государстве принято обсуждать, вникать во мнения независимых экспертов. Над ними принято работать творчески, учитывая как все ранее существующие законы, так и последствия от принятия нового. Еще голосовать принято. Но, по мнению Чейни, в чрезвычайной ситуации нельзя потакать таким вредным привычкам. Закон написан верным Эддингтоном, у которого есть железный аргумент для своих оппонентов: «Кровь следующих жертв террористической атаки будет лежать на вашей совести». Не все могут с этим поспорить, но как далеко можно зайти, ссылаясь на чрезвычайность ситуации?
Колин Пауэлл случайно узнает о подписании Бушем закона о военных комиссиях, включив кабельное телевидение в своем офисе.
– What a fuck was that?[12] – спрашивает он по телефону Кондолизу Райс.
А ей-то откуда знать. Она давно не в курсе того, что происходит в комнате за Овальным кабинетом. Но на этот раз как-то и ее достало.
– Если мое мнение вас не интересует, зачем я тут нужна? – вопрос поставлен перед президентом решительно. Бушу все-таки как-то тоскливо оставаться один на один со стервятниками, да и что скажет Лора? Она очень ценит мисс Райс.
– Ну, зачем ты так, Конди. Сейчас не время для выяснения отношений. Тебе не нравятся Чейни с Рамфельдом… так и не работай с ними. Ты, в конце концов, мой советник. Обещаю ничего от тебя больше не скрывать.
На этом и порешили. Но шум уже пошел по Вашингтону. Запахло очередным скандалом.
– Господин президент, позвольте вам напомнить, Сенат ратифицировал в свое время Женевскую конвенцию и мы, как вам этого не хотелось бы, обязаны ее соблюдать.
Не напрасно Чейни ненавидит журналистов в придачу к Конгрессу.
– Ну, какие они военнопленные, господа сенаторы? Это же убийцы и преступники. Назовем их «вражеские боевики». Вы уже забыли, что на их руках кровь невинных жертв?
Забыть такое трудно. Может быть, Буш и прав. Единодушие так и не было достигнуто, но под влиянием Райс и Пауэлла, президент идет на компромисс: хотя Женевская конвенция и не распространяется на членов Аль-Каиды, обращение с ними должно гуманным.
Между тем, первые двадцать «вражеских боевиков» доставлены в Гуантанамо, где для них еще нет даже тюремных помещений. Перед комиссией юристов, прибывшей из Вашингтона, открывается довольно жуткая картина: в клетках под открытом небом сидят люди, одетые в оранжевые робы заключенных. Впечатление неприятное. Впрочем, даже образцовая тюрьма – место не самое приятное. Джеку Голдсмиту никогда не приходилось видеть ничего подобного. Зачем он вообще согласился участвовать в составе этой комиссии? Сидел бы себе тихо в университете, преподавал право, писал научные работы, делал карьеру. Жалеть об этом уже поздно. Ему трудно забыть глаза людей, с ненавистью глядящих на него из клеток. Ну что ж, надо сосредоточиться на их преступлениях. Джек листает дела заключенных, протоколы допросов. А где обвинения? Нет обвинений. Есть предположения. Эти люди, возможно, занимались террористической деятельностью. Какой конкретно? Неизвестно. Что делать? Согласно существующим законам – освобождать. Но существующие законы не устраивают людей, пригласивших профессора Голдсмита в эту поездку. Они рассчитывают на его готовность заняться разработкой статуса «вражеских боевиков» и обоснованием их содержания в тюрьме без предъявления обвинений.
– Почему столько сомнений, Джек? Ты что, не понимаешь, мы не можем отпустить их на волю, даже если не докажем их вину. Это же враги, Джек. Это наши смертельные враги.
Искушение велико. Джек Голдсмит принимает предложение возглавить тот самый офис, из которого был уволен его друг Джон Ю. Но вопросы остаются.
Так в чем, собственно, обвинять «вражеских боевиков»? Одно дело главари «Аль-Каиды», но как поступать с рядовыми бойцами Талибана? Каковы разрешенные методы дознания? Если собак в намордниках можно использовать для устрашения на допросе, то почему нельзя снять намордник, когда подследственный не дает показаний? Если «крайние методы допросов» с причинением боли разрешены инструкцией, то в чем их отличие от пыток? Если можно ударить ладонью по животу, то кто сможет доказать, что удар не был нанесен кулаком? Как проверить правдивость показаний заключенных?
Не только профессор Голдсмит пытается найти ответы. Задействованы специалисты Министерства юстиции и военные адвокаты. Пишутся тома инструкций, но все они секретные. К писанию и обсуждению меморандумов допущены всего несколько человек. Это исключительно лояльные президенту люди. Свои. Практически ни у кого другого нет возможности проверить и установить легальность документов. Похоже, паранойя Чейни разрастается. Еще немного, и демократию нужно будет заносить в Красную книгу, как особо ценный вид, подвергающийся истреблению.
Много дел и у ЦРУ: война в Афганистане еще не закончена, но уже нужны новые методики ведения допросов. «Погружение в воду» считается самым жестким и эффективным. Каждый, кто собирается применить этот метод, должен опробовать его на себе. Таково правило. Привязанному к доске с мешком на голове допрашиваемому льют на голову воду. Через несколько секунд у него возникает паника от страха захлебнуться. Только несколько особо опасных узников Гуантанамо будут допрошены подобным образом, но известно об этом станет во всем мире. Один из тех, кто категорически против применения пыток, сенатор Джон Маккейн.
– Вы что, хотите, чтобы наших ребят, попавших в плен, пытали таким же образом? К тому же, имейте в виду, под пытками человек готов сказать все, что от него требуется, лишь бы прекратить страдания.
И в самом деле, можно ли верить показаниям, полученным таким образом, и будут ли они считаться законными? Может, лучше сразу передавать заключенных в Египет или еще куда? Пусть их там пытают. Там-то, по крайней мере, не задают вопросов, на которые у правосудия нет ответов.
Между тем, Вашингтон стал походить на поле боя. Оказалось, что далеко не все в Минюсте разделяют мнения Дика Чейни и Дэвида Эддингтона. Послышались голоса в Конгрессе, говорящие о том, что начавшаяся война с терроризмом угрожает американской демократии. Так можно дойти и до авторитарного режима…
– Подождите, но есть на них Верховный суд, – вдруг вспомнил кто-то.
Но и Верховный суд высказался неопределенно: «Ведение войны не освобождает от соблюдения законов, но у нас нет для вас законов, которые вы должны соблюдать во время войны».
– Это как прикажете понимать?
– Да как хотите, так и понимайте.
– А что это они все «война», да «война»? Разве война уже не закончена?
– Какой там «закончена»! Все только начинается. Настоящая война впереди.
Ночная прохлада, наступившая в сентябре, принесла облегчение обитателям барака. Измученные дневной жарой, они блаженно засыпали ночью под неугомонный стрекот цикад. Даже Джулиус прекратил свои ночные бдения. Частые грозы обильно поливали клумбы, усаженные привезенными Лизой роскошными цветами, да и само здание приняло более или менее приличный вид. Крышу починили, подтеки на потолках закрасили, а перекосившиеся комоды заменили новыми. Комиссия присланная губернатором, не нашла существенных нарушений в устройстве быта обитателей богадельни. Жизнь шла здесь своим чередом.
Однажды ночью Рэя разбудил отчаянный стук в окно.
– Хайди, детка, это ты? Что случилось? Да не стучи ты так. Разбудишь Джулиуса. Сейчас я выйду к тебе, – он натянул брюки и вышел во двор, где его поджидала Хайди.
– Хайди, что случилось? Ты в порядке? Ты можешь мне толком сказать, что с тобой? Хайди, ты пьешь таблетки? Помнишь, мисс Маккин велела тебе пить таблетки. Каждый день по одной, такие голубенькие. Влюбилась? Ты влюбилась? Детка, ты меня разбудила среди ночи сказать, что влюбилась. Хорошо, Хайди, ты пьешь таблетки? Хорошо. В кого ты, дурочка такая, влюбилась? Кого-кого? Какого еще сенатора? Хайди, ты пьешь таблетки? Ну, хорошо. Как зовут твоего сенатора? Джонни. Хорошо. Сенатор Джонни. Замечательно.
А ты принцесса. Отлично. Ты его маленькая принцесса. Да где же ты его откопала? К нам приходил сенатор Джонни? Отлично, Хайди. Надо пить таблетки, понимаешь? Голубенькие. Раз в день. Иначе снова поселишься у нас в бараке и к тебе будет приходить сенатор Джонни. Ну, не сердись. Ну, хорошо. Ну, расскажи все по порядку. Давай сядем сюда, детка. Давай всё сначала.
Что было? Все было? У вас все было? Господи, Хайди. Да в каком еще особняке? Так. Подожди. Он тебя куда-то отвез? Так. В большой дом со стеклянными стенами. И сказал, чтобы ты звала его Джонни. Сукин сын, этот Джонни. Что дальше? Ты с ним летала на самолете?
Детка, ты ничего не путаешь? Куда ты с ним летала на самолете? За таблетками? Ну, хорошо, не буду больше про таблетки. Они тебе все равно не помогают. И охранник у него тоже есть? Залетела? Куда ты залетела? Беременна? Как беременна? У тебя что, будет ребенок? Да ты что, и вправду сошла с ума? Ты же сама ребенок! Хайди, ты уверена? Ребенок. Ребенок. Ребенок. Подожди-подожди-подожди-подожди… А ведь я знаю его… Пень обоссанный… ненавижу его… ненавижу его. Убери свои руки, Хайди. Да отпусти ты меня, ну что ты вцепилась!
– Рэй! – закричала выскочившая из барака Пэт. – Ты не видел Джулиуса? Его нет в комнате.
Нам сейчас звонили из полиции». Какого-то старика насмерть сбила машина на соседней улице.
Господи, сделай так, чтобы это был не наш Джулиус! – И она перекрестилась на бегу.
Но Господь так не сделал. Посреди улицы, освещенной фарами полицейских автомобилей, навзничь лежал старик, одетый в ночную рубашку, с аккуратно завязанными тесемочками на спине. Пэт узнала эти тесемочки и опустилась на колени перед телом несчастного Джулиуса.
Уже на следующий день над этим телом добросовестно поработали в похоронном доме «Фирелли и сын». У них же был куплен и недорогой гроб, в котором Джулиус лежал, по словам Пэт, «совсем как живой». Проститься с покойным пришли всего несколько человек, среди которых был уже немолодой сын Джулиуса и директриса. Она положила на гроб небольшой венок с надписью «Незабвенному Джулиусу Ричардсону от родных и друзей». На секунду ей показалось, что волна каких-то чувств пробежала по лицу сына покойного, когда тот прочел эту надпись. После смерти жены старик был всеми забыт и его никто не навещал в заведении, где он провел последние 10 лет своей жизни. Церемония прощания была короткой. Катафалк с гробом отправился на кладбище, а грустные директриса и Пэт вернулись в заведение. С ними не было Мэри Баверсток, боявшейся вступить на территорию негостеприимных соседей, зато она написала письмо, в котором говорилось: «Дорогой Джулиус! У меня всё в порядке. Надеюсь, ты в порядке тоже. Благослови Бог тебя, всех нас и Америку. Прощай. Мэри».
Потерявшаяся в суматохе той злосчастной ночи Хайди нашлась на следующий день в городском парке, откуда полицейская машина доставила ее в госпиталь. Голубенькие таблетки были срочно заменены на беленькие, и уже через две недели Хайди отпустили домой под надзор родителей.
Зато у Рэя дела обстояли не так благополучно. Не находя себе места, он метался по бараку. На все попытки директрисы выяснить, что с ним происходит, он отвечал одними и теми же загадочными для нее словами «Так нельзя». Приглашенный в заведение психиатр решил, что причиной обострения болезни Рэя была гибель Джулиуса, и прописал голубенькие таблетки. Довольно скоро таблетки возымели действие, и теперь Рэй просиживал целыми днями во дворе на скамейке, стряхивая пепел сигареты на свои шлепанцы и распугивая промышлявших у его ног голубей. Он не обращал ни малейшего внимания на Ромео, все так же застревающего в дверях в своем инвалидном кресле и тщетно взывающего о помощи. У худенького Кэвина не было сил вытолкнуть это кресло во двор, и Ромео извергал потоки брани на бедного старика. В поисках защиты Кэвин отбегал в сторону безучастного Рэя, рассыпая по двору крошки недоеденных булочек, которые, деловито перебирая лапками, подъедали голуби. Вид этих душераздирающих сцен надоел Пэт, и она решила поговорить с Рэем. Подсев к нему на скамейку и выкурив сигаретку, она осторожно начала:
– Слушай, а ведь я совсем забыла тебе сказать, что той ночью, когда машина сбила несчастного Джулиуса, я видела Хайди в нашем дворе. Ты случайно не знаешь, что ей здесь было надо?
Рэй долго молчал, словно раздумывая, стоит ли отвечать. Пэт терпеливо ждала. И Рэй, наконец, выдавил из себя:
– Она пришла сказать мне кое-что. Можешь не верить, но она сказала, что беременна от сенатора Эванса.
– А от духа святого она, случайно, не беременна? – подпрыгнула Пэт. – То-то я смотрю, ты сам не свой. Ну, какой там, на хрен, сенатор! Да откуда он ее знает-то, эту нашу замухрышку несчастную. У него жена, такая хорошая женщина, столько для нас сделала. Торт нам привезла на праздник, цветов вон клумбу насажала. Я читала, что у нее нашли рак. Будут делать операцию. Господи, Рэй, да не верь ты Хайди, она ж больная на голову.
– Пэт, – совсем тихо сказал Рэй, – ты помнишь, сенатор приезжал к нам летом, еще когда жара стояла страшная и Пенни умерла прямо в коридоре?
– Ну, – сказала Пэт.
– Так вот. Он присмотрел ее еще тогда. Можешь верить, можешь – нет, но Хайди не станет выдумывать того, чего не было.
Пэт поднялась со скамейки и встала напротив Рэя, уперев руки в бока.
– Ладно. Даже, если она ничего не придумала, и все так, как ты говоришь, это проблема сенатора Эванса, а не твоя, понимаешь? – Пэт склонилась над Рэем, и, выставив указательный палец, повела им несколько раз из стороны в сторону, – и ты тут ничего сделать не можешь. Так что, красота моя, поди-ка лучше побрейся и прими душ.
Развернувшись, она направилась в барак. Просидев еще с полчаса на скамейке, туда же поплелся и Рэй. Какой-то шум доносился из столовой. Директриса, стоя перед телевизором, что-то взволнованно произносила, обращаясь к Пэт. Рэй подошел поближе. Шел прямой репортаж из главного университета штата, того самого, где в начале лета побывал сенатор Эванс. Университетский городок был перекрыт. Повсюду стояли полицейские машины с мигалками.
Мальчики и девочки взволновано рассказывали репортерам местного телевидения о случившемся.
– Он же был болен, абсолютно болен, – причитала Джуди, – ему нужна была помощь психиатра. Ничего бы этого не произошло, получи он во время профессиональное лечение.
Рэй словно очнулся.
– Да что случилось-то?
Ему никто не ответил. Подключившаяся диктор CNN, сообщала: «Мы ведем репортаж из университета, где по последним данным, сегодня в 11 часов утра один из студентов открыл огонь по своим однокурсникам. Тридцать человек, из них двое преподавателей, убиты, девять человек ранено. В завязавшейся с полицией перестрелке нападавший студент погиб». Дальше шли ужасающие подробности бойни. Все молча прослушали сообщение.
Пэт, высморкавшись и вытерев слезы платком, подняла глаза на застывшую в горе директрису.
– Джуди, я не понимаю только одного. Почему эти дети не могли себя защитить? Смотри, какие здоровенные мальчики. Накачанные. Спортсмены. Да они могли просто свернуть голову этому несчастному. Ну, да, конечно, у него было оружие… и …и первые попавшиеся ему под руку были обречены. Он неожиданно ворвался и начал пальбу… но… но в других-то аудиториях слышали, что идет стрельба, почему они просто валились на пол и закрывали голову руками? Они же могли забаррикадироваться, в конце концов. Почему только один старик-преподаватель держал дверь и не пускал этого психа в аудиторию до тех пор, пока тот и его не пристрелил, а здоровенные мальчики выпрыгивали в окна и ломали себе ноги? Почему мы не учим наших детей защищаться?
– Я еще меньше тебя понимаю, что происходит, – тихо ответила директриса. А как у такого больного мальчика могли оказаться два пистолета?
Она обернулась к Рэю.
Тот, замерев, уставился в экран. Лицо его исказилось какой-то непонятной гримасой боли.
– Рэй, что с тобой? Тебе нехорошо? – встрепенулась Джуди.
– Да-да, – забормотал он, – надо – надо защищать наших детей, если они не могут защитить себя сами. Вот и Хайди беззащитная. Совсем беззащитная. Она же пришла ко мне за помощью, а я ничего не понял. Ничего не понял. А как ей помочь? Что я могу? Кто заступится за Хайди? Кто заступится за маленькую Хайди?
Директриса понимающе переглянулась с Пэт. Совсем плохо дело с парнем. Она тихонько вытащила мобильник и набрала номер госпиталя. Через полчаса Рэй покорно и безразлично отправился вслед приехавшим за ним санитарам.
И снова жизнь в богадельне потекла своим чередом. Дни проходили за днями между завтраками и ужинами, взвешиваниями и осмотрами.
На место Джулиуса поселился Тони Кастелло, получивший кличку Генерал, должно быть, за прямую осанку и гордый профиль. Появление старого красавца вызвало настоящий переполох в дамском обществе барака. Мэри Баверсток ежедневно подсовывала белый конверт с письмом под дверь его комнаты. Генерал никогда этих писем не читал, а складывал их в стопку на тумбочку возле своей кровати. Другая дама – Нэнси По и вовсе перешла к наступательным действиям: каждый вечер в одно и то же время она появлялась в комнате Генерала и решительно направлялась к его кровати. А поскольку кровати в богадельне не были рассчитаны на двоих, Генералу приходилось уступать место даме. Никто не замечал ночных перемещений Нэнси, пока Рэя лечили в госпитале и старик мог спокойно спать на его месте, но когда Рэй вернулся в барак, бедному Генералу пришлось убраться в коридор на старое потертое кресло, где об его вытянутые ноги несколько раз споткнулись ночные уборщики, недоумевающие, с чего это старый хрен растянулся у них на пути, вместо того, чтобы спать в своей постели. Рэю, в принципе, было наплевать на то, кто спит на соседней кровати, но беда была в том, что Нэнси По страшно храпела. В первую же ночь, проворочавшись пару часов, он вышел в коридор в поисках места спасения от доносившегося из комнаты храпа. Примостившись в кресле напротив Генерала, он еле дождался утра и, совершенно разбитый, отправился в столовую на завтрак, где первым делом увидел выспавшуюся Нэнси, сидящую за одним столом с его соседом по комнате. Вид у того был изрядно помятый.
Утром директрисе было доложено о странном поведении троицы, и она приступила к расследованию. Нэнси По была известная в бараке храпунья. Она перемещалась из комнаты в комнату, пока не достигла гармонического согласия в соседстве с полуглухой Эвелин Крон. На ночь обе старушки вынимали вставные челюсти, но у Эвелин был еще и слуховой аппарат. Вытащив его из уха, она засыпала, нисколько не обеспокоенная могучим храпом, издаваемым Нэнси.
Осторожно расспрашиваемый Рэй тут же сознался в том, что Нэнси По провела ночь в его комнате, но в полном одиночестве. Генерал уступил ей место, как только она присела на его кровать. Он даже не раздевался и ничего «такого» между ними не происходило.
Вызванный в кабинет Генерал с порога заявил о своей невиновности, в которой, надо сказать, директриса и не сомневалась, учитывая его возраст и данные медицинского обследования. Осталось выяснить, что делать с Нэнси.
– Дорогая, – осторожно начала директриса, – мне стало известно, что вы проводите ночи не в своей комнате…
– Ну да, – невинные голубые глаза Нэнси По встретили ее пристальный взгляд, – я сплю в комнате своего жениха. Генерал сделал мне предложение, и мы скоро поженимся. Венчание назначено на зиму, но мы решили получше узнать друг друга в смысле… ну, вы понимаете – рука старушки сделала определенный жест – … секса.
– Тони Кастелло спит по вашей милости в коридоре и никакого секса с вами не имел. Побойтесь Бога, Нэнси.
– Откуда вы знаете, – парировала старушка, – у меня есть свидетели, в конце концов…
– Если вы имеете в виду Рэя, то он подтверждает отсутствие интимных отношений между вами. К тому же, ему тоже пришлось спать в коридоре.
– Это сговор, – не унималась Нэнси По. – Он не хочет на мне жениться. Обесчестил меня сначала, а теперь отказывается от своего предложения. Офицеры так не поступают.
– Господи, да с чего вы взяли, что он офицер? Уверяю вас, это заблуждение.
– Ну, не знаю, – Нэнси разочарованно пожала плечами, – его все зовут Генералом…
Директриса почувствовала усталость от этих пререканий. Ей очень не хотелось обижать старушку. А что, если это последняя любовь, правда, с очевидной примесью идиотизма.
– Ну, хорошо, Нэнси, – решила она зайти с другой стороны, – допустим, вы поженитесь с Тони, но в таком случае вам придется покинуть наше заведение. Здесь не разрешается проживание семейных пар. Вы готовы к переезду? Что скажут ваши дети? К тому же, я не думаю, чтобы у Тони нашлись деньги на содержание семьи. Почему бы вам просто не остаться хорошими друзьями, вместе проводить время, играть в «Бинго», ходить на прогулки, смотреть телевизор… и спать… в своей комнате…
– Подождите-подождите, – Нэнси явно заволновалась, – в таком случае он не сможет жениться и на Мэри Баверсток, да?
– Господи, а причем тут Мэри? Она что, тоже собирается за него замуж?
– А как же? Вы что же, ничего не знаете? Она строчит в день по письму моему Тони и подсовывает конверты под дверь. Я сама видела. А потом еще норовит пробраться к нему в комнату, мол, нет ли там ее кошки. Я ее проделки знаю. Она и Стива так же окрутила, только он взял, да и помер. Вот она и набросилась на Генерала. Только ничего у нее не получается пока. Место-то я держу. А если вы мне не разрешите спать в его комнате, она туда – прыг, почище своей кошки, и охмурит его. Только, значит, им не жениться… Денег-то у нее нет ни черта… Зря старается.
– Понимаете, Нэнси, насколько я знаю, Тони нуждается в покое. Он устал от ваших посещений и хотел бы мирно спать в своей постели. Давайте мы с вами договоримся так: вы ночуете в своей комнате, а я поговорю с Мэри и попрошу ее прекратить атаку на Генерала.
Нэнси задумалась на какое-то мгновение. Лицо ее приняло совершенно осмысленное и горькое выражение. Она обвела взглядом кабинет директрисы, увидев портрет сенатора, близоруко прищурилась и вздохнула:
– Делайте что хотите, мисс Маккин. Мне всегда не везло в любви.
Я своего покойного мужа не любила ни одной минутки, а мы прожили вместе 45 лет. Просто Тони напомнил мне кого-то, я и сама не могу припомнить кого. Как будто я его уже видела где-то или знала раньше. А может, мне показалось, будто Тони я всю жизнь свою ждала, и вот дождалась сейчас, только поздно уже. Да что я вам рассказываю, милая. Это кто ж такой у вас висит? Не жених ли ваш? Мужчина видный. Красавчик. На артиста, вроде какого-то похож.
– Да что вы, Нэнси! Это же сенатор Эванс. Он к нам приезжал летом. И жена его навещала нас несколько раз. Она нам еще розы посадила во дворе. Помните её?
Нэнси По не смогла вспомнить ни сенатора, ни его жену и выглядела очень усталой. Директрисе пора было заканчивать разговор и начинать свой обычный трудовой день.
Проводив старушку и вернувшись к себе в кабинет, она решительно выдвинула ящик письменного стола. Из угла выкатилась бутылочка с наклейкой «Принимать одну таблетку два раза в день».
«Не буду», – подумала Джуди и задвинула ящик.
Никто не знал, что она подвержена приступам той же самой депрессии, от которой страдали многие ее подопечные. Когда это началось? Да кто знает, когда это начинается. Дни в бараке пролетали с немыслимой быстротой, сливаясь в однообразные годы. Джуди незаметно для себя начала стареть. Однажды она заметила на лбу и возле глаз врезавшиеся морщинки и с тех пор не подходила к зеркалу ближе, чем на полметра.
Она помнила, что поездки за покупками в детстве были настоящим событием для нее и брата. Великолепие праздника в больших магазинах – с бесконечной музыкой, огнями, мороженым и обновками поражало детское воображение. Все наскучило сейчас. Никакого праздника не было ни в торопливом выдергивании первых попавшихся джинсов в секции «Товары для полных», ни в примерке кофточек, напоминающих мешки, с разрезом сзади или спереди. Так же незаметно «тойота» вдруг стала не вмещать ее располневшее тело и была заменена большим и приземистым «фордом». Каждый вечер, возвращаясь домой из барака, она заскакивала в «Блокбастер» за новым фильмом. Усевшись на диване и равнодушно жуя чипсы, просматривала очередной триллер, засыпая под финальные титры. Суббота была отведена под уборку и стирку. Церковь и магазины – по воскресеньям. Если кому-нибудь взбрело бы в голову спросить ее, верит ли она в Бога, она, скорее даже удивившись возможности такого вопроса, ответила бы – конечно, а как же иначе?
И если бы любопытный зануда начал выспрашивать, что же она понимает под этой верой, она, также не задумываясь, ответила бы: «Просто нужно делать добро, сэр. Где бы и когда бы ты ни был – делать добро всем, кому только можешь. Вот и вся моя вера». В своей душевной простоте она никогда не продвинулась дальше этого убеждения и никогда не задумалась над тем, что ее представление о «добре» может чем-то отличаться от представления «добра» кого-то другого.
Со всей беззаветностью своего сердца Джуди бросилась на помощь Лизе Эванс, каждый день навещая ее в госпитале после операции и пытаясь всячески поддерживать в ней веру в выздоровление. Но что-то подтачивало ее довольно искреннее желание помочь этой женщине. В глубине души она понимала, что навещает Лизу не только за этим. Ей страстно хотелось встретить в госпитале Джона Эванса, но он был занят как всегда, и приезжал к жене обычно в часы, когда Джуди работала в бараке. Это не помешало сближению двух женщин. Лиза в порыве откровения рассказала о Таше и о своем бессилии завоевать сердце приемной дочери, на что Джуди ответила грустным рассказом о своей первой и последней любви по имени Тайлор, с которым она вместе училась в колледже. Они хотели пожениться сразу после получения дипломов, но его родители были категорически против свадьбы. Даже сейчас, через много лет, рассказывая свою историю внимательно и сочувственно слушающей ее Лизе, Джуди не могла удержать слезы. Самым тяжелым для нее было то, как быстро Тайлор дал убедить себя в том, что смешанные браки обречены на развод. Его семья категорически отказалась принять к себе белую Джуди, в то время как в ее семье никто не был настроен против чернокожего Тайлора.
– Успокойтесь, милая, у вас все еще впереди, – пыталась утешить ее Лиза.
И она сама верила в эту фразу, пока ее произносила, точно так же, как и Джуди верила в обязательное выздоровление Лизы, пока обсуждала с ней предстоящий план лечения. Но в глубине души Лиза прекрасно понимала, что у некрасивой и толстой Джуди очень мало шансов выйти замуж, точно так же, как и Джуди знала, что пятой стадии рака уже не бывает и Лизе осталось совсем не долго жить, даже и при относительно успешном ходе лечения. И поэтому, понимая намерения Лизы утешить и поддержать ее, Джуди хватило силы улыбнуться и сказать шутливым тоном:
– Ну, да. У меня уже есть и поклонник, правда, немного староват, но еще хоть куда, – и она рассказала про Спенсера Стоуна, пригласившего ее к себе жить и радовать его своим присутствием. При этом она утаила подробности своей поездки в Майами, еще не решив, будет ли посвящать сенатора Эванса в открывшиеся обстоятельства обеднения Ромео.
Лиза выслушала рассказ о влюбившемся старикане с улыбкой.
– Это все потому, что вы такая добрая. Вы самая добрая из всех, кого я знаю. Разве может Бог не видеть этого? – сказала она.
Но оказалось, что можно устать даже делать добро. С приступами депрессии директриса боролась, чередуя таблетки с изнурительной работой в бараке.
Вот и сейчас за дверью ее кабинета стояла Тина Уолкер, молоденькая девушка, одетая в коротенькую юбочку, облипающую бедра. Она ожидала собеседования на место очередной сбежавшей с кухни помощницы, не выдержавшей духоты и тяжести работы.
– Ну, эта нам не подойдет, – успела подумать директриса, увидев наклеенные акриловые ногти на руках Тины.
Девушка присела на стул и выжидающе уставилась на директрису, читающую ее резюме. Долго ждать ей не пришлось.
– У нас работа тяжелая, мисс Уолкер. Вам придется готовить еду для восьмидесяти человек на раскаленной кухне, мыть котлы, поднимать тяжести. У нас нет медицинской страховки и получать вы будете гроши.
– Мне нужна работа, – с тихим отчаянием отозвалась Тина, – я могу готовить, правда. Видите, я работала в Макдональдсе, целых два года, пока менеджер не начал наезжать на меня со всякими приставаниями, а когда я ему отказала – уволил. И теперь меня никто не берет на работу.
Вот так всегда. Очередная девушка. Они думают, им тут откроются райские кущи.
– Ну, хорошо, мисс Уолкер, а если нужно будет, вы сможете убирать говно?
Тина слегка замешкалась с ответом.
– Я не знаю, мэм, – честно ответила она, глядя в глаза Джуди, – но я попробую. – Мне просто никогда еще не доводилось этого делать.
Честный ответ понравился директрисе.
– Ну что ж, пойдемте. Я покажу вам нашу кухню, – сказала она, тяжело поднимаясь со стула.
Пэт оказалась не такой сговорчивой.
– Так, ногти ты отлепишь прямо сейчас, я не хочу, чтобы они плавали в нашем супе, – заявила она со свойственной ей прямотой, – красоваться тут особенно не перед кем. Дедулькам ты и так приглянешься.
Тина торопливо стала отдирать наклеенные ногти.
– На голове будешь носить сеточку, – продолжала Пэт, – ну, так и быть, не сеточку, а кепочку, если хочешь, только чтобы волосы не лезли старикам в котлеты. Что еще? Начнешь завтра.
На личике девушки появилась счастливая улыбка.
– Это она еще не видела наш барак, – подумала директриса и распахнула дверь в коридор.
Барак встретил их все той же вонью и духотой. Обитатели расползались по своим комнатам после завтрака. В коридоре прохаживалась Нелли Гаджет с неизменной челюстью в руках и розовым бантом в волосах. Она приветливо улыбнулась директрисе и не обратила ни малейшего внимания на Тину. Зато Ромео, катившийся им навстречу в инвалидном кресле, оценивающе оглядел девушку с головы до ног.
– Кажется, я ему понравилась, – пошутила та.
– О, да, – рассмеялась директриса, – он у нас главный ценитель женской красоты. Вполне возможно, вам придется иметь дело с последствиями его обожания.
– Как это? – испугалась Тина.
– Он у нас страдает недержанием и требует, чтобы его подмывали молоденькие санитарки.
– Надо же, какой хитрый, а он не пристает?
– Ко мне – нет, – отрезала Джуди.
Она заглянула в комнату Рэя и, увидев, что он спит, осторожно прикрыла дверь.
На следующее утро Тина подъехала к бараку на своем допотопном «форде». Без лишних слов она начала помогать Пэт готовить завтрак для старичков, разносить тарелки с кашей и щебетать в столовой с обитателями заведения. Ни словом не обмолвившись о невыносимой жаре на кухне и закончив с мытьем посуды, спросила, что бы еще такого ей поделать. Дело нашлось – ее отправили в подвал заниматься стиркой.
– Главное, не перепутай подштанники. Старики очень обижаются, когда им подсовывают чужие вещи, – напутствовала ее Пэт.
Подвал встретил Тину полумраком и сыростью. На цементном полу валялись мешки, набитые грязным и вонючим бельем. Наморщив носик, она принялась рассовывать трусы и рубашки по стиральным машинам.
– Как же я узнаю, кому они принадлежат, – озадаченно подумала девушка. – Может, мне кто-нибудь подскажет после.
Вообще-то, ей даже понравился подвал. Здесь было прохладнее, чем на кухне, и можно было передохнуть. Присев на один из валявшихся мешков, она вдруг запела.
– Что это Роуз делает в подвале? – удивилась директриса.
– А это вовсе и не Роуз. Это там Тина распелась, – улыбнулась Пэт.
Директриса оставила открытой дверь в свой кабинет, чтобы лучше слышать пение девушки.
Где-то через час из подвала донеслось всхлипывание. Это еще что там такое происходит?
Пэт различила в полумраке Тину, плачущую над грудой безнадежно испорченного влажного белья.
– Ты что, белое засунула вместе с черным и стирала в кипятке?
Тина молча кивнула. Пэт встряхнула бывшую когда-то белую рубашку, пытаясь разглядеть под лампочкой метку невезучего обладателя.
– Черт, это рубашка Генерала.
– И что же мне теперь делать? – тихо спросила Тина.
– Как что? Сушить! – в приступе досады Пэт стала вываливать оставшееся грязное белье прямо на пол. – Темнота такая, что ни черта не различить. Забыла тебя предупредить, чтобы ты стирала в холодной воде, а то все белье полиняет.
– Ну, что там у вас? – послышался голос директрисы, не решавшейся спуститься вниз по крутой лестнице.
– Что-что, – недовольно пробурчала Пэт. – Пусть Аззи сам стирает тут в темноте и в холодной воде.
Тина перестала шмыгать носом и с восхищением уставилась на Пэт.
– Какая у тебя белая кожа, – с откровенной завистью вдруг сказала она.
– Ну, ты это брось раз и навсегда, – ответила ей Пэт, которой были совершенно чужды расистские предрассудки. – Твоя кожа ничуть не хуже моей. Господь Бог создал всех людей равными и все мы будем вариться в аду в одном котле за прегрешения наши и будет там пожарче, чем на нашей кухне.
И встретив недоверчивый взгляд девушки, подмигнув, добавила:
– Но если ты опять будешь стирать белые рубашки Генерала вместе с черными трусами Рэя, директриса выгонит тебя к чертовой матери.
Но директриса совсем не собиралась выгонять Тину. Наоборот, ее беспокоила мысль о том, что девушка сама может уйти из барака, найдя более подходящее для себя место.
– Надо бы прибавить Тине Уоркер хотя бы 50 центов в час, – сказала она Аззи, заехавшему проверить дела в заведении, – у нас не держатся хорошие работники, а эта девочка – просто находка. Очень старательная и милая. Ее все любят. Что-то надо делать и с подвалом. Невозможно стирать белье в полумраке. Там горит всего одна лампочка и ни черта не видно.
Лицо Аззи искажалось страданием всякий раз, когда речь заходила о необходимых тратах.
– Джуди, вы знаете, как я потратился после того странного визита. Помните, летом?
Директриса кивнула, не сводя глаз с Аззи.
– Кстати, мы так и не знаем, кому обязаны таким вниманием. Кажется, вы большая поклонница сенатора?
– Да, – просто ответила она, – я даже участвую в его избирательной кампании.
– Вот как. Я и не знал, что у вас дело зашло так далеко, – какая-то работа происходила в голове Аззи. – Я бы не хотел, чтобы вы превращали наше заведение в политический клуб. Потрудитесь, пожалуйста, снять его портреты в кабинете и коридоре.
И, не услышав возражений от Джуди, добавил:
– Ну что ж, прибавим мисс Уоркер 25 центов и посмотрим, как дальше у нее пойдут дела на кухне.
Боясь, что Аззи может передумать и отказать Тине в прибавке, Джуди дипломатично решила не настаивать на дополнительной лампочке в подвале.
Дела на кухне у мисс Уокер пошли совсем неплохо, и через месяц Пэт доверила ей ключи от холодильника и кладовой. А после того, как Тина начала обходить старичков с блокнотом и записывать их излюбленные блюда, тихая благодарность обитателей барака была ей обеспечена.
Особенно привязалась к ней Роуз. И только Генерал затаил злобу на девушку. Видимо, он так и не смог простить ей испорченных рубашек, хотя директриса срочно купила ему новые, взамен полинявших старых.
– Слушай, ты, часом, не из ку-клус-клана? – спросил Рэй Генерала, когда ему надоело слушать источаемые в адрес Тины проклятия. Тони оторопело замолчал, уставившись в насмешливые глаза Рэя. Его лицо вдруг приняло торжественное выражение. По всему было видно, он решился сказать соседу что-то важное:
– Нет. Я не в клане. Я в «Черном шемроке».
Рэй понятия не имел о том, что это такое.
– Так ты ж, кажется, из итальянцев, – только и смог сказать он.
– Неважно, – ответил старик, – ирландцы там или итальянцы. Мы – католики, а значит, христиане, и объединяемся против мусульманам.
– Ну, а причем тут Тина, – не понял Рэй. – Она с Роуз гимны поёт,
в церковь, небось, по воскресеньям ходит.
– Сегодня – в церковь, завтра – в мечеть. За ними нужно присматривать в оба. – По всему было видно, что Генерал остался при своем мнении.
– Да хоть и в мечеть, – не унимался Рэй, – тебе-то что? Какое тебе дело?
– Значит, есть у меня такое дело, – отрезал Тони, – ты, видать, забыл, что они нам устроили 11 сентября, а я помню.
Рэй не только не помнил, что было устроено в тот день, он этого просто не знал, пролежав два года в коме в соседнем госпитале. Барак жил своей обособленной от мира жизнью, где старые кинокомедии и допотопные шоу предпочитались всяким новостям. К тому же, большинство его обитателей страдали разного рода психическими расстройствами, и Джуди старалась оберегать старичков от любых неприятных сообщений.
– Хороший ты парень, – продолжал старик, – а главного не просекаешь. Защищаться надо, когда они нападают, и нападать на них, когда они этого не ожидают.
– Да от кого защищаться? У нас тараканов и то вывели.
И всё же Рэй почувствовал угрозу в словах Генерала. Как бы он не навредил Тине.
– А что он может ей сделать? Лишний раз обосраться? – удивилась Пэт, когда Рэй поделился с ней своими страхами.
– Ты же знаешь, он очень аккуратный, и с этим у него всё в порядке.
А вот Тину он ненавидит.
Пэт думала недолго. Проинформированная директриса еще раз открыла историю болезни Энтони Костелло и углубилась в чтение. Так. Так. Так. Шизофрения. А у кого ее тут нет?… Не агрессивен… Легкая потеря памяти… Подчеркнутое стремление к независимости… Ветеран… Механик авиации. Вдовец. Тут не было ещё ничего настораживающего. Директриса дошла до раздела «Хобби». Так. Большая коллекция оружия, переданная во владение сына. Надо бы за ним поглядывать.
Большой синий автобус с полуметровыми оранжевыми буквами АВС на бортах, с утра припарковался возле особняка Эвансов. Но совсем не сенатор был причиной его появления в этой тихой и фешенебельной части городка. Последние опросы показали, что здоровье Лизы Эванс, недавно перенесшей операцию, и продолжающей борьбу с четвертой стадией рака, интересует около половины населения штата.
Польщенная таким вниманием Лиза согласилась на интервью и пригласила Полу Зак, восходящую звезду местного канала, к себе домой. В случае удачного сюжета Поле были обещаны две минуты на общенациональном телевидении. Зная симпатии телезрителей к Лизе, теледива сменила обычно резкий и агрессивный тон задаваемых вопросов на более интимный и мягкий. Они расположились в гостиной особняка, за окнами которой был сад – предмет любви и гордости Лизы. Интервью обещало быть недолгим, но постоянные технические накладки требовали пересъемок и повторений. Телевизионщики успели забросать газон перед домом Эвансов окурками и пустыми бутылками из-под кока-колы, пока Пола изводила Лизу одним и тем же вопросом, задаваемым в пятый раз. Собственно говоря, от миссис Эванс требовалось продемонстрировать оптимизм и готовность борьбы со страшным недугом при философском понимании неизбежности конца. Исхудавшая Лиза с потускневшими и поредевшими от химии волосами все хуже справлялась с этой задачей, явно устав от повторений. Когда последний кусок интервью был, наконец, отснят, Пола обратила всю свою нерастраченную злую энергию на «случайно» появившегося в дверях гостиной Джона Эванса.
Она не могла задавать ему много вопросов, все-таки не он был героем этой встречи, но успела перекинуться с ним парой острых фразочек типа «Как вы думаете, это болезнь жены способствовала повышению вашего рейтинга у избирателей?»
На все наскоки Джон отвечал терпеливо и достойно, а на вопрос «Кто из видных демократов поддержит вас на предстоящих выборах?» почему-то без задержки ответил:
– Хиллари Клинтон, – встретив удивленный взгляд Лизы, не замеченный повернувшейся к нему в этот момент Полой.
– Ну, теперь-то ты должен ей позвонить, – сказала она, как только надоевший всем синий автобус скрылся из вида, – теперь у тебя просто нет выхода. И скажи, пожалуйста, Роберту, чтобы он убрал мусор с нашего газона, которые оставили эти свиньи.
После некоторых раздумий, Эванс таки позвонил Хиллари Клинтон с предложением принять участие в его предвыборной гонке. К его некоторому удивлению, она мгновенно согласилась.
What is he building in there?
What
the hell is he building. In there?
He
is hiding something from the rest of us
Tom Waits[13]
Для многих служащих рабочий день в Пентагоне не заканчивается в 5 часов вечера. Здесь работают столько, сколько нужно. С наступлением темноты свет загорается в окнах гигантского пятиугольника, освещая постепенно пустеющие автомобильные стоянки. В коридорах-лабиринтах смолкают шаги. Бесшумные уборщики заполняют этажи, стараясь не мешать тем, кто остался в кабинетах за плотно закрытыми дверями заканчивать срочную работу.
Поздним ноябрьским вечером 2001 года Томми Фрэнкс позвонил своему заместителю генералу Майклу Дилонгу:
– Зайди. Есть дело.
Такое приглашение означало только одно: новое задание. Но Фрэнкс начал разговор довольно неожиданно:
– Выпить хочешь? У меня есть бутылка текилы.
Кто же отказывается от такого предложения в конце длинного рабочего дня? Выпили. Фрэнкс пожевал незажженную сигару, зажатую в углу рта. Дилонг запил текилу апельсиновым соком. Поговорили о погоде, бейсболе и рыбалке. Положив на столик длинные как жерди ноги, обутые в ботинки 46 размера, Фрэнкс перешел к делу:
– Слушай, что ты думаешь о Саддаме?
– Сукин сын, – кратко и уверенно ответил Дилонг.
– А ты бы мог смотреть ребятам в глаза, посылая их в Ирак?
– Без сомнений.
– Отлично, Майк. Тогда мы этим и займемся.
В Пентагоне хранилось несколько планов освобождения Ирака еще со времен Войны в заливе. Дилонг с интересом просмотрел в компьютере несколько файлов, пока Фрэнкс курил сигару.
– Это все старье, Томми. Рамсфельд никогда не утвердит ни один из них.
– Конечно, не утвердит, и не потому, что эти планы плохи, а потому, что с первого раза ничего не утверждает.
За год совместной работы Фрэнкс хорошо изучил Рамсфельда, но на этот раз дело было не только в сволочном характере министра обороны. Успех операции в Афганистане подтвердил намерение Рамми реформировать американскую армию. После распада Союза отпала необходимость содержания многотысячного контингента, зато возросла потребность в новейшей военной технике и людях, умеющих управлять этой техникой. Кто бы спорил. И все-таки, Ирак это не Афганистан. У Саддама есть обученная регулярная армия, самолеты и ракеты. Это его родная земля, в конце концов. Война может затянуться.
– Майк, давай для начала узнаем, что его не устраивает в старых планах.
Как и ожидалось, Рамсфельда не устроила численность войск:
– Мы прекрасно обошлись меньшим контингентом в Афганистане, – он решительно перечеркивает цифру 380 тысяч.
– Окей, сэр. Я посмотрю, что тут можно сделать.
Десять месяцев в обстановке полной секретности в Пентагоне идет подготовка нового плана войны в Ираке. Собственно, нового в этом плане не так уж и много. Как бы этого ни хотелось Рамсфельду, одними массированными бомбардировками Багдад не взять. Нужны наземные операции. Плацдармом для наступления будет все тот же Кувейт, где разместят 180 тысяч человек. Хотя Фрэнкс и сторонник создания преобладающего перевеса в численности войск, он уступает Рамсфельду. В случае затягивания военных действий это означает редеплоймент[14]. Такой сценарий крайне нежелателен. Его пока не разрабатывают. В Кувейте спешно строят новые взлетные полосы и прокладывают нефтепроводы. Естественно, для таких приготовлений нужны деньги, а деньгами распоряжается Конгресс. Так, по крайней мере, еще пока записано в Конституции. Интересно, кому в окружении президента приходит в голову простая и гениальная идея: взять деньги на подготовку одной войны из тех денег, что предназначались на ведение другой. Не иначе как Чейни. Так в распоряжении Томми Фрэнкса оказывается 700 миллионов долларов «афганских» денег. И никто в Конгрессе не имеет об этом ни малейшего представления. Но мир полон слухами. Один из журналистов спрашивает Фрэнкса:
– Так что, генерал, будет война с Саддамом или нет?
С непроницаемым лицом тот пожимает плечами: откуда ему знать. Генералы Пентагона военных тайн не выдают.
В полном неведении и человек, отвечающий за внешнюю политику государства. Государственный секретарь Колин Пауэлл категорически против этой войны. Он единственный в окружении Буша, кто думает, что на Саддама можно продолжать давить с помощью санкций ООН. Поэтому от него тщательно скрывают все приготовления в Пентагоне.
У Пауэлла окончательно разладились отношения с Чейни. Они открыто игнорируют друг друга. Но если вице-президент сидит в Овальном кабинете целыми днями, то попасть туда госсекретарю становится все труднее. Бывший вояка, он ничего не понимает в придворных интригах. Ему кажется, что это Райс перекрывает ему доступ к президенту. А ведь именно она могла бы быть его союзником в борьбе с Чейни. Дело доходит до открытой вспышки и обвинений. Несправедливо обиженная Конди устраивает Пауэллу совместный обед с президентом. В той же комнате позади Овального кабинета, где Буш обедает раз в неделю с Чейни, отставной генерал использует все свое красноречие на то, чтобы убедить президента не начинать войну с Саддамом.
– Подумайте о последствиях, – говорит он.
Тот обещает подумать. Пауэллу кажется, что он услышан. К тому же, Райс всячески поддерживает его в этом заблуждении, предлагая ему целиком переключиться на ООН.
Окрыленный своей удачей, госсекретарь разворачивает бурную деятельность по подготовке новой резолюции по Ираку. В окружении Буша не все так легковерны, как Колин Пауэлл. Дональд Рамсфельд, например, не верит вообще никому. Многих удивил его второй приход на тот же самый пост, да еще к сыну человека, с которым у него никогда не отношения не складывались. Буш-старший не устраивал его ни как директор ЦРУ, ни, тем более, как президент.
Только если при Форде Рамсфельд был самым молодым и многообещающим министром обороны, то при Буше-младшем в Пентагоне не могли дождаться его отставки. Видимо, возвращение «на круги своя» окончательно испортило характер этого человека с большими политическими амбициями. Его надменный и высокомерный тон раздражает окружающих. Не все удачно складывается и в отношениях Рамсфельда с Кондолизой Райс. Вернее, все неудачно. Министр обороны открыто высказывается о непрофессионализме советника президента по национальной безопасности. Он не является на ее совещания. Зачем лишняя трата времени, когда у него прямой доступ к президенту. Главная же проблема в том, что он перекрывает поток информации, а информация в условиях подготовки к войне – решающий фактор. Будешь и впрямь выглядеть непрофессионалом, когда не знаешь, что творится в Пентагоне. Конди приходится засылать туда шпиона. Один из ее сотрудников, отставной военный чин, вынужден надевать свою старую военную форму и навещать друзей в министерстве обороны. От него, а не от Рамсфельда, мисс Райс узнает последние новости.
Не лучше идут дела у Дональда и с главой ЦРУ. Тенет вообще чужой в этой компании республиканцев, но его обаяние и искренность очень импонируют Бушу. С этим приходится считаться Чейни. Но он делает все, чтобы ограничить влияние других людей на президента.
Как ни странно, разведка узнает последней о начале подготовки войны в Ираке. Конечно, в ЦРУ видят, что происходит в Афганистане. Тенету докладывают о выводе зеленых беретов из Афганистана в разгар операции в Тора-Бора.
– What a fuck is going on?[15] – вроде, им позарез был нужен террорист номер один, а в тот момент, когда его можно брать, они перебрасывают войска. Что-то тут не то.
Директор ЦРУ встречается с президентом каждое утро. Ему кажется, он в курсе всего происходящего, но это ошибочное представление. После его ухода с президентом остается Чейни. О чем беседуют эти двое? Откуда же ему знать. Оказывается, от него что-то скрывают. Люди Тенета работают во многих странах мира, а вот в Белом доме их нет. Поэтому он и не знает, что уже в ноябре, в самый разгар боев в Афганистане, Буш отводит Рамсфельда в потайную комнату в Белом доме и там, плотно прикрыв дверь, просит посмотреть, что в Пентагоне наработано на случай войны с Ираком. А он-то думал, что убедил президента в непричастности Саддама к терроризму и тот, вроде, согласился с его доводами. Какое заблуждение. Что делать? Ну, решений может быть несколько. Во-первых, подать в отставку. Никто не стал бы осуждать его за это, наоборот, проводили бы с почестями. В конце концов, он немало сделал на своем посту. Можно, конечно, остаться и объявить открытую войну Чейни. Это значит: продолжать спокойно и основательно информировать президента о данных разведки. И эта информация должна быть правдивой. Казалось бы, чего проще, а оказалось самым сложным. У Чейни нет доверия к сведениям, представленным агентами ЦРУ. Для них был полной неожиданностью развал Союза и вторжение Саддама в Кувейт, но самое главное, они не имели ни малейшего понятия о том, как близок Саддам был к созданию атомной бомбы в 91-м году. Тайный завод на территории Ирака был обнаружен случайно. Это открытие вызвало у Чейни шок. Может, кто-то про это и забыл, все-таки прошло десять лет, только не Чейни. Поэтому он относится с большим недоверием к словам Тенета. А впрочем, у него могут быть и другие причины. В Пентагоне, под крылом его лучшего друга, есть своя разведка. Военные люди выполняют приказы. Если дан приказ «искать», они обязаны найти. Находят и на этот раз: шейх Аль-Алиби, захваченный в плен в Афганистане, признал, что Бен Ладен посылал людей в Ирак. Вроде бы речь шла о химическом оружии. Правда, это показание у него выбито египетскими спецслужбами под пытками. Когда шейха перевезли в Америку, он отказался от всех своих слов. Надежны ли такие показания? Кого это волнует? Да никого. Но одного свидетельства, все же, маловато. Военная разведка продолжает работу. Бинго! Найдено сообщение о встрече Моххамеда Атты с агентом иракской разведки в Праге за пять месяцев до 11 сентября. Только вот ЦРУ и ФБР абсолютно уверены в том, что Атта в это время находился во Флориде.
– Господа офицеры, у вас есть фотографии этой встречи? Ах, нету… Тогда извините. Ваши сведения недостоверны.
– Это для вас, господа шпионы, наши сведения недостоверны, а Чейни уже выступает по телевидению с сенсационными сообщениями.
Вот тут бы Тенету встать, застегнуть пуговицы на вечно расстегнутом пиджаке и сказать:
– Вы хотите избавить мир от этого сукина сына – отлично, только прекратите всю эту хрень о его связях с террористами. У вас нет никаких доказательств.
Но он молчит. Не устраивает скандала, не хлопает дверью. А это означает только одно – компромисс. Не все в ЦРУ понимают своего шефа. Некоторые думают, что он чересчур близок к президенту. Директор разведывательного управления должен быть личностью независимой.
– Как будто я принимаю решения. Меня просто ставят в известность перед фактом, – пожимает Тенет плечами.
Вот тут он прав. Решение начать войну с Ираком было принято не им. Но от него требовалось подтверждение правильности этого решения.
– Так пусть в ЦРУ поднимут зады и найдут, наконец, то, что уже и так известно без них, – легкое раздражение слышится в голосе Чейни.
Он вообще необычайно активен в последнее время. Много выступает. Гонит волну. Бьет в барабан. Похоже, что-то затевается в Белом доме. Иначе, чего стоит эта фраза, сказанная им на встрече с ветеранами:
– Нам доподлинно известно, что у Саддама Хусейна есть оружие массового уничтожения.
Стоп. Это уже не разговоры, а важное заявление, сделанное вторым человеком в государстве.
В Конгрессе, наконец, поняли, что дело принимает серьезный оборот.
– Это что же, новая война? Такими фразами нельзя бросаться, господин Чейни. А доказательства? Откуда вам известно, что у него есть атомная бомба? Что-то Тенет ничего нам про это не докладывал. И вообще, может Саддама можно скинуть и без войны. Так сказать, тихо убрать и заменить более подходящей фигурой.
Вполне возможно, что планы такой операции и рассматривались там, где им положено быть рассмотренными. Только ответ был получен однозначный: нельзя.
– Ну что ж, тогда давайте все-таки посмотрим, что есть у ЦРУ. Пора, наконец, разобраться, угрожает Америке Саддам или нет.
В том-то и дело, что у ЦРУ на Саддама Хуссейна ничего нет. Не случайно же там считают, что не он главный враг Америки, а Аль-Каида. Но запрос Конгресса – приказ, и разведчики садятся за работу. Если надо, здесь работают двадцать четыре часа в сутки, как и в Пентагоне. Этим никого не удивишь. Удивительно другое: каждодневные приезды вице-президента в их главный штаб. Ну, прямо повадился, честное слово. Делать, что ли, больше нечего? И вообще, с каких это пор люди из администрации президента торчат в Лэнгли? Раньше дело обходилось торжественными собраниями и раздачей наград. Конечно же, такой повышенный интерес не случаен. Чейни пытается взять под контроль работу разведчиков. Ему нужно убедить Конгресс в неизбежности войны с самым страшным тираном планеты. Вот рассказы людей о пытках в застенках иракских спецслужб, вот трупы погибших от химического оружия. Вот еще трупы. Опять трупы. Изувер, что не говори. И детки у него душегубы. Кто бы спорил. Но Саддам Хуссейн в своем неизменном репертуаре последние двадцать лет, а вот репертуар Чейни заметно изменился. Почему время убирать тирана пришло сейчас, а не десять лет назад? Ведь повод тогда был поубедительней.
– А вот тут у нас еще одна фотография есть, мистер Чейни. Ну, этого человека в берете и с усами вы узнали. А кто ему руку пожимает и приятно улыбается? Узнаете? Правильно. Дональд Рамсфельд. Тогда еще молодой, но многообещающий. Какая приятная встреча двух непримиримых врагов Исламской Республики Иран. Это не тогда ли мы подкинули Саддаму партию зарина?
– Прекрасно. Так и запишите: «Нам доподлинно известно, что Саддам Хуссейн обладает химическим оружием». И фотографии жертв представьте, пожалуйста, на обозрение.
– Но мы не знаем, есть ли у него это оружие по сей день. Фотографии-то десятилетней давности.
– Не знаете потому, что плохо работаете. У военных сомнений на этот счет нет.
И все-таки кое-что нашлось поновей: трубы. Много труб. 60 тысяч. И не медных, а из высокопрочного алюминия. Эти трубы пытался приобрести некий иракский заказчик для производства гоночных автомобилей в Ливане. Такое объяснение никого не устраивало. Тогда зачем они ему понадобились? Группа международных экспертов выдвинула различные предположения, но все сошлись в одном мнении: высокопрочный алюминий может использоваться в ядерном производстве. Грозит ли это безопасности США? Как посмотреть. Тем не менее, трубы войдут и в доклад ЦРУ, и в речи президента, и в выступление Пауэлла в ООН как доказательство устремлений Саддама к созданию атомной бомбы.
Если предотвращение покупки труб было реальным фактом, то донесение, пришедшее из МI-6 о том, что Нигер собирается продать Ираку 550 тонн оксида урана вызывало очень большие сомнения в ЦРУ. Вернее, там знали, что это дезинформация. Для Чейни же «yellowcake»[16] кажется настоящим подарком потому, что это практически конечный продукт для получения ядерного топлива. Он настаивает на внесении этой непроверенной информации в доклад ЦРУ по Национальной безопасности. В ответ Тенет делает единственно возможное, как он думает, в такой ситуации: добавляет туда 30 сносок со словами «нам доподлинно неизвестно». Это означает не что иное, как отсутствие данных о наличии атомного вооружения у Саддама Хусейна. Но отсутствие данных не означает отсутствия такого вооружения. Вот и разберись, что с этим делать.
Между тем, барабан грохочет все сильнее. Человек с усами и в берете не сходит с экранов телевизоров, о нем беспрерывно пишут в газетах и журналах. Он преступник и очень опасен. Но он и на самом деле преступник и очень опасен, к тому же, непредсказуем. Как там говорит Кондолиза-то? «Мы не хотим, чтобы дым от огня превратился в атомный гриб». Страшно подумать, что может быть, если атомное оружие попадет в руки террористов, и если сейчас у Тенета и разведки ничего нет о его связях с Аль-Каидой, то это не значит, что такие связи не появятся в будущем. Но ведь есть еще Северная Корея и Иран, а что, если они продвинулись в этом направлении гораздо дальше, чем Ирак? Джордж Тенет кое-что об этом знает. Много лет его агенты вместе с MI-6 и итальянской разведкой работали над связями доктора Абдулы Кадера Хана – создателя пакистанской атомной бомбы, превратившего эту отсталую страну в ядерную державу. Доктор успешно продавал секреты устройства центрифуг и обогащения урана Северной Корее, Ливии и Ирану. Одному человеку такой бизнес не по силам. Вполне возможно, американцы догадывались, кто стоит за спиной Хана, но ссориться с пакистанским правительством после 11 сентября не входило в их планы. Тем не менее, Тенет выложил перед генералом Мушароффом при их встрече с глазу на глаз, документы и фотографии, подтверждающие сделки. Улыбка медленно сошла с лица генерала. Взгляд стал строгим и холодным:
– Ну что ж, мы разберемся с доктором Ханом сами, – сказал он, наконец.
Доктора посадили под домашний арест, откуда он посылал проклятия предавшему его правительству, но распродажа атомных секретов прекратилась. Надолго ли?
Кто же может ответить на этот вопрос?
Что бы там ни было, Конгресс принимает-таки резолюцию, по которой президент США наделен правом использовать военную силу против Ирака. Это победа Чейни. Благословение получено. Кажется, именно в этот момент Тенет сдает свои позиции. Его голос присоединяется к хору. Теперь решение начинать войну или нет, целиком возложено на Джорджа Буша.
Незаметно накатило Рождество. Залы Белого дома украсили елками и гирляндами. Лора Буш напекла печенье и готовит подарки для посетителей. Скотч-терьер Барни носится по коридорам и лестницам резиденции.
В Овальный кабинет его не пускают. Там идет совещание.
На столе перед президентом разложены материалы, доказывающие наличие оружия массового уничтожения у Саддама Хуссейна. Все то же, что и в докладе ЦРУ Конгрессу, плюс снимки со спутника. Объекты в тумане. Ничего не разобрать. Зато для большей наглядности развешаны диаграммы и графики. Буш внимательно выслушивает сотрудников разведки.
– И это все, что у вас есть? Что-то маловато… А убедит ли ваше доказательство простого американца?
И вот тут бы в самый раз встать Кондолизе Райс со своего кресла, все-таки она советник президента по национальной безопасности, и выпрямив спину, строго сказать:
– Мы не можем начинать войну исходя только из ваших предположений. Нам нужны точные факты. А у вас их нет.
Но Кондолиза молчит. Свой совет она уже дала президенту раньше и совет этот однозначен – война.
Вместо нее встает с дивана Джордж Тенет и говорит:
– Все точно. Гарантирую. Это как slam dunk[17]. И для большей убедительности показывает руками, как баскетболисты закладывают мяч в корзину. Промах невозможен. 2 очка. Стадион ревет. Команда Чейни победила.
Какие странные метаморфозы происходят порой с любителями баскетбола и директорами национальной разведки по совместительству.
Дело решенное. Остался один Пауэлл.
– Вы бы позвонили Колину. Как-то неудобно, все-таки он государственный секретарь.
– О, Господи! Представляешь, Конди, я про него совсем забыл.
На этот раз никто не сидит между ними. Пауэлл молча слушает слова президента.
– Все сводится к тому, что я должен начать эту войну, Колин.
– Вы хорошо подумали о последствиях? Начать – дело не хитрое. Это ведь как в посудной лавке. Если разбиваешь кувшин – платишь за него.
– Я понимаю, Колин. Могу я рассчитывать на тебя в этом деле?
Что может ответить человек, отдавший армии 35 лет? Для него решение старшего по званию – приказ. Он никогда не хотел этой войны. Подумав немного, Колин Пауэлл отвечает:
– Да. Я поддержу вас, господин президент.
– Ну что ж, – Буш протягивает ему руку, – время менять пиджак на военный китель, генерал.
Некоторое беспокойство охватило Тони Блэра, узнавшего, как близко оказался мир к началу новой войны. Одними телефонными разговорами тут не ограничишься. Премьер-министр Великобритании прибывает с коротким визитом в Кэмп Дэвид. К его большому удивлению в комнате, где он рассчитывал поговорить наедине с Бушем, оказывается еще один человек.
– А зачем здесь Чейни? – успевает подумать Блэр.
Слава Богу, он умеет дипломатично скрывать свое разочарование. Буш кратко вводит его в курс дела:
– Так и так. Будем бомбить.
Блэр мрачнеет. Ему до смерти не хочется втягиваться в это мероприятие.
– Господин президент, дайте мне обещание, что не начнете, пока не получите санкции ООН, – говорит он наконец.
– Слово ковбоя.
– А вы, господин премьер-министр, дайте мне слово, что присоединитесь ко мне, когда все дипломатические возможности будут исчерпаны.
– Ну что ж. (Вздох). Слово джентльмена.
Встреча закончилась через час с небольшим. Интересно, а про нефть они говорили? В таком случае, Чейни бы очень пригодился.
Не со всеми главами европейских государств удалось договориться так быстро.
Телефонный разговор по линии секретной связи с президентом Франции Жаком Шираком принял неожиданный оборот. Буш предложил ему принять участие в божественной миссии по уничтожению Хуссейна. Будучи человеком малорелигиозным, но умным политиком, тот отказался.
– Учтите, Саддам, может, и преступник, но он удерживает шиитов и суннитов от взаимного уничтожения. Страшно подумать, какая резня начнется между ними после его устранения. Вам придется встревать еще и в это. И потом, вы значительно усилите позиции Ирана, убрав их смертельного врага. Нет-нет. Францию, пожалуйста, увольте. Нам хватает проблем со своими арабами.
Месье Ширак всегда был ненадежным партнером. В Техасе в знак протеста разбили все бутылки французского шампанского.
Герр Шредер поначалу горячо поддержал борьбу с терроризмом. Но при чем тут Ирак, так и не понял, и посылать туда бундесвер отказался.
Зато посол Саудовской Аравии понял ситуацию с полуслова. Правда, ему нужны были гарантии того, что на этот раз с Саддамом будет покончено. Такие гарантии он получил, и в ответ обещал увеличить добычу нефти к президентским выборам. Нефть за кровь. Второй президентский срок за дешевый бензин. Такие дела. Да кто же этого не знает.
Теперь дело за американским народом. Его нужно убедить в том, что Саддам Хуссейн – заклятый враг Америки и прямая угроза миру и демократии. Президент собран, строг и сосредоточен. В своем часовом обращении к Конгрессу, а значит и ко всем американцам, пункт за пунктом перечисляет он преступления Хуссейна. Дело серьезное. Это вам не бедуины на верблюдах с «калашами» наперевес. Тут химическое оружие, сибирская язва в пробирках и припрятанные атомные бомбы. Это большая война. Настоящая.
Если президент – демократ, собратья по партии вставляют овации в каждый интервал его речи. Республиканцы в это время сдержанно молчат. Сейчас молчат демократы.
Все сидят с серьезными лицами: теперь уже скоро.
Джордж Тенет хватается за голову:
– Какого хрена президент говорит о yellowcake? Это же явная фальшивка!
Фальшивка? Зато звучит убедительно, а это сейчас главное. Но одно дело, врать про отношения с Моникой Левински, и совсем другое – про Саддама Хуссейна. Масштаб ответственности, так сказать, другой. Джордж Буш – человек религиозный. Много молится, посещает церковь, советуется с Богом. Это что же, цель оправдывает ложь? Да какая у него цель, в конце-то концов? Неужели все та же нефть? Ну, тут все совпадает. Главные по нефти у них Чейни с Вулфовицем, а Буш, похоже, взвалил на себя тяжесть священной миссии освобождения угнетенного народа. И этот освобожденный народ, по его представлению, должен направиться твердыми стопами навстречу святой демократии.
Вот он, наш гневный проповедник, обличающий преступника-убийцу с трибуны Конгресса и ООН. Говорит и говорит. И слушают его, затаив дыхание, потому что за гневными словами стоит мощь самой сильной в мире армии. Но странное дело, согласно законам все той же святой демократии, он всего лишь главнокомандующий вооруженными силами США и наделен единственной обязанностью – защищать свое государство. В Конституции нет ни слова про освобождение народов других стран. И никто не наделял его этим правом. Это им избранная миссия. Его звездный час.
– В конце концов, Саддам хотел убить моего папу, – говорит он в одном из интервью, смущенно улыбаясь.
Ну, хоть это звучит как-то по-человечески. А с папой он посоветовался?
Не посоветовался. Такого разговора между Бушами не было, и советовался сын только с отцом небесным.
Теперь дело уже совсем за малым. Осталось дать финальное представление в ООН. И тут они вспомнили о человеке, которого до этого игнорировали и всячески унижали, но у которого оставался самый высокий рейтинг популярности в стране. Колин Пауэлл. Настал момент, когда им понадобилась не только его репутация, но и связи. У госсекретаря были личные теплые отношения с Блэром и генералом Машароффом – важными союзниками в войнах с терроризмом. Было в этом предложении что-то издевательское: убедить весь мир в необходимости войны, в которую он не верил сам. Дело дошло до того, что Пауэлл получил из офиса Чейни готовый доклад, который ему предлагали просто зачитать в ООН.
– Вот уж этого они от меня не дождутся, – Пауэлл решительно отказывается быть марионеткой в руках Чейни. Но с другой стороны, он дал слово президенту.
– Что ж. (Вздох) Придется выступить.
Но доклад он напишет свой и поможет ему в этом Тенет.
Пауэлл внимательно перечитывает материалы, подготовленные ЦРУ для Конгресса. Каждый пункт снова и снова оговаривается с Тенетом. Насколько надежна информация? Можно ли это обнародовать в Совете Безопасности? Нужны данные разведки других стран, тогда это будет звучать убедительней. Джордж Тенет еще раз оценивает надежность материалов. Наверняка очень трудно что-либо сказать. Прямых доказательств того, что бомба у Саддама уже готова, нет, но есть достаточно много доказательств, подтверждающих его стремление эту бомбу получить.
– Это точно? – раз за разом спрашивает госсекретарь.
– Да, – ручается директор ЦРУ.
Оставим этот ответ на его совести. Пауэлл ему доверяет. Доверяет настолько, что просит Тенета присутствовать во время его доклада в ООН, и не просто присутствовать, а сидеть рядом, чтобы в случае необходимости быть под рукой.
В назначенный день весь мир может видеть Колина Пауэлла и слышать его уверенный голос, рассказывающий обо всех нарушениях Ираком резолюций ООН. Потом следуют снимки непонятных объектов, сделанные со спутников – это могут быть мобильные лаборатории по изготовлению бактериологического оружия или спрятанные ракетные пусковые установки, далее – записи телефонных разговоров некоего генерала с неким полковником, алюминиевые трубы и еще много-много всего.
Немного сзади, за спиной госсекретаря Пауэлла сидит Джордж Тенет. Время от времени он поднимает глаза от каких-то своих записей. Вглядимся в это лицо. Лицо человека, знающего, что все происходящее – не что иное как фарс. Представление. Знающего, что война неизбежна в любом случае. Решение уже было принято, и не им. Он был только поставлен в известность о его принятии. Его обязанностью было не предотвращение этой войны, его обязанностью было представить строгие доказательства необходимости этой войны. Таких доказательств у него не было. По мнению коллег Тенета, его профессиональным долгом было четко и бескомпромиссно заявить это человеку, которому Конгресс дал право принимать такие решения – президенту США.
В мемуарах, написанных позже, Тенет будет оправдываться и признает свою ошибку. Он будет единственным из окружения Джорджа Буша, кто это сделает.
Ну, а пока никто и ничто не может предотвратить эту войну. Считайте, она уже началась.
Благослови, Господь, Америку!
(Окончание в сл. номере)
[1] (Вернуться) Общее название напитков, подаваемых после еды. Способствуют улучшению пищеварения.
[2] (Вернуться) Байполар-дисордер – одна из разновидностей маниакально-депрессивного синдрома.
[3] (Вернуться) У американских пилотов слово «Роджер» используется в значении «вас понял».
[4] (Вернуться) «Ну всё, ребята. Это война». Из песни группы «FUN».
[5] (Вернуться) Это что еще за фигня, Гари?
[6] (Вернуться) Лидер Северного альянса, противостоящего Талибану. Был убит в результате покушения незадолго до начала вторжения американцев в Афганистан.
[7] (Вернуться) Ну, и где эта гребаная армия?
[8] (Вернуться) Черт возьми!
[9] (Вернуться) Разведывательное управление армии.
[10] (Вернуться) Название бомбы.
[11] (Вернуться) Огонь по своим в результате ошибочного наведения.
[12] (Вернуться) Это что еще за фигня?
[13] (Вернуться) «Что он там строит? Он что-то там прячет от всех нас» – слова из песни Тома Уэйтса.
[14] (Вернуться) Армия США строится на наемных началах. В случае нехватки резервов, с военнослужащими заключают повторные контракты.
[15] (Вернуться) Что же это такое происходит?
[16] (Вернуться) Желтый пирог.
[17] (Вернуться) Баскетбольный термин. Точное попадание мяча в корзину.
/ Санкт-Петербург /