|
* * *
ночью полной луны на берег выходят крабы,
маленькие крабы, за руки взявшись, попарно,
их оловянные панцири скроены домом культуры прадо,
они поклоняются белой богине астральной,
с песней пунических войн маршируют их маленькие отряды.
ночью полной волны крабы съедают берег,
маленькими челюстями перемалывая ракушки и кремний,
волна за волной арабы обгладывают пиренеи,
взявшись за руки всем гаремом,
салют, говорят, алес капут, говорят и разучивают –
я хренею.
ночью долгого дня море садится в ногах, на краю кровати,
словно садовник, подсчитывающий урожай,
на свет ночника слетелись ферины, ставриды и черт
мохнатый
лезгином держит в зубах кинжал,
а ты зажимаешь берег тампоном из ваты.
ночью длинных клешней, в хирургическом лунном свете
иссекается ткань суши, нарезанной тебе в надел, и с каждой волной
морской хронометр отсчитывает возраст –
девять,
десять, пятнадцать метров, где ты
вместе с пляжем упрешься в обваленный меловой…
и давят застежки в хитиновом тесном корсете.
*
* *
в миске залива в полдень распластана камбала,
плавником очерчивая горизонт, за который не заглянуть,
на привозе такую и сам бы взял
за ее белотелую грудь.
хвост ее покрывает фонтанский мыс, дачу писателей
и артиллерийскую батарею, так что мир стоит не на трех китах,
и спина ее, как у байкера, очаровательна,
вся в наколках и вся в шипах.
хищного рта ее напомаженное сладострастие,
глаза ее, как две серны, пробегают бульваром взад-вперед,
обделил ее бог запястьем,
но зубов насовал ей в рот.
вечер накроет посуду крышкой, притушит гудение
дрожащего воздуха над конфоркой, лишь мошкара
празднует ежедневный день рождения,
рыбе спать пора.
*
* *
с некоторого момента глядеть вдаль
означает смотреть назад, где хвост пути длинней,
там по кружкам нам разливали сталь,
прессовали зло за паскалем паскаль
от москвы до новых гвиней.
там, куда проникает взгляда педаль,
хасмоней отдал жизнь за свиней,
там сын и отец, стэнд-ап и стэнд-аль,
субботним днем разоряли пигаль,
вдвоем, как один, адоней.
где султан воздвиг вавилонский мигдаль,
вдаль глядеть на родной бруней,
там с орехом никто не путал миндаль,
а кто путал, того в кандалы и в подвал,
по здешнему, значит, кондей.
там зубную тоску надувает мистраль,
как цыган на продажу коней,
восходящий поток ищет лилиенталь,
набирается соком растущий кристалл
в колыбели своих пиреней.
сталь пролитая переполняет грааль,
истекает кипящий елей,
ветреный ветер сосуд опростал,
так и ржавеет застывший металл
коркой несжатых полей.
в рост поднялась мутагенная шваль
пиками в ряд, над ней
стынет ущербный месяц февраль,
это от долгоглядения вдаль
бездны глаза красней.
|