Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2014
Передо мной два тома поэтической антологии. Изысканный стильный дизайн – художник и поэт Валерий Мишин не только придумал и реализовал эту книгу как книгу, но и выступил в качестве составителя совместно со Славой Лёном. На обложке название «АРС», Академия русского стиха. Всё интригует, всё загадочно – и то, что антология, и то, что у русского стиха, оказывается, есть своя академия. На фоне нынешних разборок с академией наук это и вовсе звучит по-особому. Попытаюсь разобраться и начну с антологии. Их в последние годы вышло предостаточно – чем же отличается новая? Ага, вижу – эта антология построена по поэтическим направлениям: «Квалитизм», «Концепт», «Верлибр», «Традиционный (классический) стих». Сразу угадывается ориентир на знаменитый образец – антологию И.С.Ежова и Е.И.Шамурина «Русская поэзия ХХ века», изданную в 1925 году. Ориентир выбран профессионально – составитель и автор идеи антологии Слава Лён давно вынашивал подобный проект, позволяющий при всем разнообразии авторских стилей показать общий художественный принцип каждого направления. Его многолетняя работа по исследованию школ русского стиха второй половины ХХ века и их каталогизации, наконец, реализовалась в практической работе по составлению этой антологии.
Период с 1953 года – года смерти Сталина и начала оттепели – и до 1989 года, то есть перестройки, это, по определению «идеолога» антологии Славы Лёна, и есть период Бронзового века русской литературы. Понятия Золотой век и Серебряный век, хотя и ненаучные в строгом значении, но тем не менее общепринятые, вошедшие в обиход и не нуждающиеся в расшифровке. С Бронзовым веком несколько сложнее. Этот термин, родившийся в 60-х годах в андеграунде, когда по определению поэта, тоже академика, Б.Констриктора, «дышала ночь восторгом самиздата», составитель применяет исключительно к неподцензурной литературе обозначенного временного периода, оставляя за скобками литературу, действовавшую в рамках советской системы, то есть Бронзовый век в российской культуре существовал лишь как «подпольное» явление.
С этим можно согласиться, помня только, что между двумя системами – подцензурной и неподцензурной – не было «берлинской стены», и некоторые вполне советские поэты, такие, как например, Борис Слуцкий, многое писали тоже «в стол», и если верлибриста Владимира Бурича не печатали, то у верлибриста Геннадия Алексеева вышла в Ленинграде не одна книга, при том, что в принципе верлибр был нежелательным в практике советского книгоиздания. Та же картина наблюдалась и в изобразительном искусстве. Бронзовый век потому и был возможен в нашем искусстве, что система в этот период где-то давала сбой и была уже не способна на тотальный контроль над личностью, как в 30-е годы.
Определив время действия, определим теперь действующих лиц. В антологию вошло 30 поэтов-академиков из Москвы, Ленинграда-Петербурга. Увы, дальше по классической формуле: «иных уж нет, а те далече». За время выхода двухтомника не стало Аркадия Драгомощенко, а совсем-совсем недавно Наталии Горбаневской, тоже члена АРСа, чьи стихи вошли в антологию. Она из той немногочисленной группы академиков, представленной в антологии, которые работали в системе традиционного стиха. Среди них Иосиф Бродский, Олег Охапкин и ныне здравствующие Дмитрий Бобышев и Сергей Стратановский.
Идея создать мировую Академию русского стиха (Нью-Йорк – Париж – Москва – СПб) возникла в самом начале 90-х годов, когда многие «поэты-нонконформисты разбежались по странам и континентам», как написал в предисловии составитель. У истоков Академии стояли Слава Лён, Владимир Уфлянд и Иосиф Бродский, который и был выбран ее первым президентом.
Большинство первых поэтов-академиков известны нашей не слишком широкой читающей стихи публике. Генрих Сапгир, Всеволод Некрасов, Игорь Холин, Виктор Кривулин, Геннадий Айги – это академики еще первого «призыва». В антологии приятно встретить старые хорошо знакомые стихи. Закономерно, что составитель поместил там классику андеграунда, такую, как, например, ставшее чуть ли не народным стихотворение Холина:
У метро у «Сокола»
Дочка
Мать укокала
Причина скандала
Дележ вещей
Теперь это стало
В порядке вещей.
Или «Сонет о том чего нет» Генриха Сапгира, который легко перебрасывает мостик от нашей прошлой жизни к настоящей:
То мяса нет – то колбасы
и сыра
То шапок нет куда я ни зайду
Но я встречал и большую беду
Нет близких. Нет здоровья. Нет квартиры
Нет радости нет совести нет мира
Нет уваженья к своему труду
Нет на деревне теплого сортира
Нет урожая в будущем году
Конечно, стихотворение Владимира Уфлянда «Рассказ женщины» с лихими строчками:
Помню в бытность мою девицею
мной увлекся
начальник милиции.
Смел. На каждом боку по нагану.
Но меня увлекли хулиганы.
– никак не могло быть напечатано в советском журнале или газете в 1957 году, когда оно было написано. Тем, кто прочтет его впервые в антологии, не стоит забывать об этом.
Время чтения стихов
Это время их написания
– очень точно заметил Владимир Бурич, патриарх отечественного верлибра, без надежды, что «время чтения стихов» когда-нибудь настанет. На эту же проблему, но совсем под другим углом через много лет посмотрит Михаил Ерёмин:
Со временем отмеренную славу
поглощает
Забвение,
Что и досаднее, и безысходнее
Безвестности…
Эдуард Лимонов, чье имя последние два десятилетия частенько склоняется в медийных новостях, тоже член Академии русского стиха. В антологию включены некоторые его стихи, в давние годы ходившие в самиздате. Они помещены в раздел «Концепт», хотя могли бы войти в «Квалитизм», ведь для поэтов-квалитистов «высвобождение языка из-под спуда логики и грамматики» было первой целью. Вполне убедительно доказывают родство с квалитизмом, например, такие строки любовного стихотворения Лимонова:
Но если твердо ты уйдешь
Свое решение решив не изменять
То еще можешь ты вернуться
Дня через два или с порога
«Из-под спуда логики и грамматики» автор точно увел свой стих. И не один этот. И не только этот автор. Вообще квалитистов в антологии представлено, пожалуй, больше всего, и это неудивительно, поскольку на путь лексического, семантического «сдвига» вставали многие крупные поэты, используя для этого самые разные техники. Вот стихотворение Виктора Сосноры из книги 1973 года:
Выхожу один я. Нет дороги.
Там – туман. Бессмертье не блестит.
Ночь как ночь – пустыня. Бред без Бога.
Ничего не чудится – без Ты.
Повторяю – ни в помине блеска.
Больно? Да. Но трудно ль? – утром труд.
В небесах лишь пушкинские бесы.
Ничего мне нет – без Ты, без тут.
Можно сказать, что «мундир» лермонтовского стиха раздирает трагедия «без Бога» далекой советской эпохи. А нашу современную реальность, уже 2000-х годов, Тамара Буковская воссоздает своими, истинно «рукотворными» словами:
несчастные и нищие и злые
метрошные трамвайнопоездные
квартиросъёмные бездомноугловые
мешочноклетчатые сумконабивные
притравленные властью но живые
Приемов было много, цель одна – сделать стих живым. И эта цель была не только у квалитистов, но и у концептуалистов, и у верлибристов, и у традиционалистов. Действительно, «всякое сравнение хромает», и всякая классификация тоже. Она условна, но необходима как метод литературного анализа. С этой точки зрения, работа, проделанная составителями, очень важна, поскольку дает коллективный портрет русской неподцензурной поэзии второй половины ХХ века. Мы можем видеть, какими путями шло развитие поэзии – отказ от традиционной рифмовки, массированное привлечение повтора, богатое интонирование, близость к народному стиху у одних и захват территории прозы у других, и многое-многое другое, что когда-то Алексей Крученых обозначил термином «сдвигология». Да, в Бронзовом веке русский стих, действительно, сдвинулся с привычного места, и раздвинулись его, казалось, окаменевшие границы.
Но независимо от того, каким путем шли поэты, к какому направлению относили себя сами, и вслед за ними – составители антологии, легко заметить общую присущую всем черту: это внутренняя свобода высказывания. Свобода как эксперимент, не только над словом, но и над собой. В этом ощущается родство поэтов второй половины века с поэтами 10–20-х годов. Велимир Хлебников, Алексей Крученых, Николай Заболоцкий, Даниил Хармс, Осип Мандельштам незримо стоят за плечами нынешних академиков и будут стоять за плечами тех, кто идет следом. На пустом месте ничто не возникает. Многие технические приемы, придуманные сто лет – теперь уже – назад, были освоены и испытаны именно в поэзии Бронзового века. Многие же темы, намеченные поэтами Бронзового века, найдут свое развитие в поэзии ХХI века. Закон сохранения поэзии как энергии отменить невозможно.
/ Москва /