Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2013
Предуведомление составителя
Переписка поэта Константина Кузьминского
и переводчика поэзии Георгия Бена относится к периоду 1978–79 гг., когда Кузьминский занимался составлением «Антологии новейшей
русской поэзии у Голубой Лагуны» (девятитомник
русской лирики, основывающийся на текстах самиздата).
Не вдаваясь в подробности сюжета, который разворачивается в письмах, я хочу
лишь предварительно пояснить для читателя некоторые детали.
Авторы переписки познакомились в Ленинграде в 60-е годы. Георгий
Бен посещал семинар поэтического перевода, который вела Татьяна Григорьевна Гнедич – переводчица, незадолго до того вернувшаяся из
сталинских лагерей; широко известна история перевода Гнедич
байроновского «Дон Жуана», который она выполнила по памяти в тюремной камере. Кузьминский не
посещал семинар, но дружил с Гнедич (в переписке он
называет ее «тетка Танька») и с ее учениками, составлявшими костяк семинара
того времени: кроме самого Бена, это поэт и переводчик Василий Бетаки (в переписке «Васька»), его (третья, но отнюдь не
последняя) жена Галина Усова («Галка»), и Александр Щербаков, известный своим
переводом «Алисы в стране чудес». С начала 70-х началась массовая
эмиграция евреев. В
Статью Бена о Гнедич, которая
обсуждается в переписке, можно найти на сайте «Голубой
Лагуны»: http://kkk-bluelagoon.ru/tom2a/gnedich.htm, там же – послесловие Кузьминского.
Лариса Мелихова
* * *
Нью-Йорк – Майями – Остин
одним словом, Америка, початок апреля, 10-е, 78
Милый Жора!
Ты великий молодец, и твоей книжкой[1] я утираю нос всем американским вонючкам. Тетка Танька[2] не сгинела! (Не сгинела она и во мне, но в обратном смысле: 20 поэтов переведены на английский для делающейся книги моей «школой переводчиков» памяти Т.Г.Гнедич.) А сейчас примемся за прозу. Тут как-то стихийно две радости – твои переводы и в том же месяце купил щербаковскую Алису. Еще бы Галочку с австралийцами – и никакого Бекаки не надо. Пусть он своих курдючных поэтов переводит, я на него зол. С трудом прочитал объемистую монографию Ефим Григорьевича[3] с жалобами вполне советского человека на не вполне советскую власть. «А не люблю я профессоров по другой причине» (кажется, Зощенко). А не писал я тебе по причинам личного характера: сначала, отупев от безработицы, уехал отдыхать на Майями, потом, по приезде, залег в сумасшедший дом (отдохнуть), по выходе был приглашен журналом «Арт ин Америка» рецензировать две русские выставки в Нью-Йорке и только сейчас вернулся. Катались с Шемякиным на небоскребах, разнесли ресторан «Русский Мишенька», повидал полсотни друзей и опять – в Техас, к милым моему сердцу бананам, огурцам и укропу. Отдыхаю, а работы невпроворот. Кстати, антологию Ленинграда (прозу, поэзию, документы) помимо английского издания (здесь и в Лондоне) будем пытаться сделать по-русски через вашу обетованную страну. Там меня какая-то плешь напечатала в журнале «Время и ми»[4] без всякого моемо ведома, да еще и номеров журнала не шлют. В отношении рифмы – в Америке приходится ею поступаться: рифмуют только графоманы. Пытаюсь хоть ритмику сохранить, да и то не всегда удается заставить моих «переводил», все они на ухо обиженные, две-три стопы для них ничего не значат. Много выступаю с местными и заезжими поэтами, забиваю их, как кроликов: они же, как Брежнев, по бумажке читают, и не стихи, а вялую прозу. Словом, живу не худо. Правда, в Израиле таки пропала остатняя часть моего архива (в основном – мое) – ну и чорт с ним. Надоело. Своих-то стихов я еще напишу.
Как ты там, Жора? Отвоевался ли? Или еще какие поселения защищать надо? О делах ваших вну— и внешнеполитических слежу по газетам, не смешно. Не хочу я туда. А ты не хочешь оттуда.
Остаюсь – твой техасский поэт и быкобой.
Еще раз радуюсь за книжку. Хвалю. (Хотя Суинберна ты не чухаешь – но мы уже об этом говорили, еще в Ленинграде.)
Обнимаю. ККК
<
* * *
Глубокоуважаемому мистеру Кузьминскому – привет!
Письмо твое было мне переслано их Тель-Авив, ибо я сейчас временно проживаю в граде Мюнхен в Баварии (и, если ничего не произойдет, пробуду здесь года два).
Рад слышать, что книжка моя тебе понравилась. Читал ли ты, кстати, рецензию на нее в N15 «Континента»[5]?
Что же касается переводов, которые ты «со товарищи» делаешь из русской поэзии, то если вы переводите рифмованные стихи свободным стихом, то, извини, это вовсе не переводы, а в лучшем случае «вариации на тему». Думаю, что мне не нужно тебе объяснять (впрочем, если настаиваешь, объясню), что излагать, скажем, Евтушенко стихом Кэммингса (или, как он сам себя называет, «кэммингса») – это все равно, что излагать Кэммингса (кэммингса) стихом Евтушенко.
А насчет графоманов – так ведь графоманам куда легче писать свободным стихом: объем стихотворной продукции можно быстро и резко повысить.
Насчет того, что ты не хочешь переселяться в мятежный Израиль – а резвее тебя кто-нибудь приглашал туда переселяться? Ну, если ты не хочешь в Израиль, не хочешь ли ты побывать в Европе? Мы бы могли тут увидеться. Опять же, ежели бы ты посетил Мюнхен, ты бы увидел меня, а ежели бы ты посетил Париж, то смог бы навестить нелюбимого тобой Эткинда (кстати, ты не читал мою рецензию на его книгу? Впрочем, тебе бы она не понравилась) и еще более нелюбимого тобою Васю. Кстати, за что ты на него зол?
Будь здоров – и пиши, не пропадай.
Георгий Бен
* * *
Диар Жора, Нового года и тебе, каковой обещает быть годом искусств (по китайскому календарю). Стало быть, ты все еще в Мюнихе, как там? Виделся ли с херром Васькой и его супругой Выверни? Невзирая на взаимное охолодание, он тут всякие нежности обо мне пишет, а я о нем. Я ему за Галку вырву холку. А также за самые дурацкие статьи, которые я когда-либо читал в жизни. Но не об нем речь. Сейчас принимаюсь за второй том пятитомной антологии современной поезии, позарез ищу Александра Щербакова. Нет ли у тебя? Он же из всех из вас единственный, кто писал. Конечно, можно и без него, но желательно. Первый том почти закончен, осталось за Лосевым-Лившицем, который должен представить Уфлянда-Еремина-Виноградова. Вычетом последнего они и так у меня есть, но он их знает лучше. С Эткиндом я каши не сварил, дал ему на прочит 14 поэтов, через год он вернул бессловесно, я так понял, что ему кроме Ахматовой и Миши Гурвича никто не интересен. Ну и Бог с им. Пусть доедает своих трупиков, а я займусь живыми. Статьи писать некому (не Ваське же предлагать!), так что мучаюсь сам. Крыть будут всяко меня же. Хрен с ними. В 5 томов входят свыше 100 поэтов, из них лишь 10 – печатались. Москву тоже захватил. Это еще наследство Алика Гинзбурга, то, что он нам давал в начале 60-х. И о нем некому написать. Вся эта диссидентня, вроде Турчина, может писать только о политике или о компьютерах. А о поэтах некому. Стас Красовицкий весь собран мной, до последней буквовки, а о нем самом – ну ничего не знаю. Ну там год рождения, да где учился.
А вот тебе хочу предложить написать о семинаре Гнедич и о ней. Берешься? Или – опять мне? Стр. на 10–15, можно меньше. Стиль – хоть матом. На твое усмотрение. Ваське не предлагаю, ибо он глуп. Хотя люблю его по-прежнему. Но говорить не желаю. Рукопись мне нужна в течение месяца, а ответ – немедля. Суть – показать, что Гнедич с ее культурой и матерным характером была в сто раз важнее Ахматовой. Что семинар переводчиков дал поэзии многое, хотя бы в плане познания. Туда же вали и Эткинда. Ничем не ущемляю. Пойдет во второй том, после «ахматовских сирот» и «исторической школы». Туда же если б Сашу Щербакова процитировать… Не Галку же. И не Ирочку Комарову. Ваську я и так цитирую. Я к статье сделаю этакое приложение о ее ЛИТО в конце 60-х, Куприянов там и пр. На страничку. Не боись. Берешься?
С Израилем у меня назревает крупный конфликт.
Перельман[6] меня
живого напечатал без спросу, Алика Мандельштама пустил в столь ху*вой подборке, что он не только «на уровень своего
гениального тезки не тянет», а вообще ни на какой. Кто это, сестрица
постаралась, или у Перельмана вкус такой? Нудельман
получил, сука, мой роман в августе, уже пол-Израиля, к редакции не
относящегося, его прочитало, а редакция изволит молчать. По рукам, курвы, пустили. Ну, приеду в эту страну богоданную со своим
шестизарядным (образца
Сообщи также мне, Жора, имена русско-институтских организаций там в Мюнихе, чтоб знать, кому предлагать журнал. Издатель требует с меня гарантий на 300 экз. Ну, 100 я вмажу по здешним славикам, а остальное надо искать по Израилям и Европам. Поэтому надо знать, где что есть. Прикинь, а?
Вообще, буду за совет благодарен. С антологией у меня таких проблем нет, издатель дает 14 проц. после первых 250 копий, это не деньги, но это и не для денег. А журналу (даже полугодовому) нужны гарантии. Вот и ищу.
На сем прощаюсь, жду от тебя – срочно – ответа о согласии на статью и статью. Что неясно – пиши.
Твой ККК
* * *
24.11.1979
Привет!
Лешана това вэ мазал тов, ве адмея вэ эсрим леха! Кибалти михтавка, вэ ани гомер лаанот[7].
Вот так-то! Мы тоже иностранным языкам обучены.
А засим сообщаю тебе, что послание твое благополучно до меня дошло. И, отвечая на твой вопрос, могу сообщить, что я всё еще в Мюнихе, как ты его на аглицкий манер величать изволишь. Ты спрашиваешь: «Как там?» Отвечаю: «Так-то, брат Кузьминский, так как-то всё!» С херром Васькой и его супругой Выверни (а что! хороший «пан», как сказали бы твои новые соотечественники) я не виделся давно. В ноябре я провел несколько дней в Париже, но с нашим свиданием произошел, как говорят в Израиле, «панчер» (догадайся, что это значит: слово – английского происхождения). Честно говоря, с Васькой я вполне хотел увидеться, а с госпожой Выверни – не хотел. Я, кажется, тебе не сообщал, что с ними обоими виделся я минувшим летом в немецком граде Кёнигштейне, что под Франкфуртом; и она произвела на меня крайне тягостное впечатление. Дело не в том даже, что она до невероятия растолстела (я бы сказал, нездорово растолстела): та Выверни, которую ты видел в Санкт-Петербурге – это просто тростиночка, дикая газель, еле-еле душа в теле – по сравнению о той Выверни, какова она сейчас. Поверь, я даже почти не преувеличиваю. Но это бы еще «кол акавод», как говорят на Святой Земле. Дело в том, что госпожа Выверни стала совсем оголтелой христианской фанатичкой, и даже с антисемитским уклоном. Ну так вот, «ту телл э лог стори шорт», прибыв в град Париж, я был бы не прочь увидеться с Васькой, но не с его благоверной. Я позвонил ему, и мы сговорились встретиться на следующий день часов в двенадцать. Я отпустил своих спутников гулять по музеям-бульварам и освободил себе весь день до вечера, чтобы провести этот день с мсье Бетаки. Однако, когда я с ним встретился, в условленном кафе (причем, он запоздал, и тем вынудил меня выпить две дополнительные чашки кофе по шесть франков штука – цена даже в Германии за кофе невиданная), он заявил, что у него срочнейшее дело, ибо ему нужно перевозить с фатеры на фатеру какую-то свою очередную пассию, и мы с ним проговорили всего минут тридцать, а затем он еще на полчаса забежал в гостиницу. Я был весьма зол.
Теперича отвечаю на твои вопросы. Щербакова у меня нет. Про Стаcа Красовицкого тоже я ничего не знаю. А теперь насчет Гнедич и ее семинара.
Таковую статью я бы взялся написать, в меру своих слабых сил и недостаточных знаний, разумеется. Единственное, что мне совсем непонятно, – это что именно ты от меня хочешь? Ты пишешь: «Стиль – хоть матом». Стиль стилем, а что о содержании? Я решительно не хотел бы показывать, что Гнедич «была в сто раз важнее Ахматовой» – и не из-за пиетета перед Ахматовой, а потому, что, на мой непросвещенный взгляд, одно к другому не имело никакого отношения: говорить о том, кто важнее, Гнедич ала Ахматова, это, опять же на мой непросвещенный взгляд, всё равно, что решать вопрос о том, кто важнее – Чайковский идя Эдисон, или о том, что «если слон на кита налезет, кто кого поборет?» Так что я совершенно, по своему неразумию, не понимаю даже, почему, на твой просвещенный взгляд, Гнедич была важнее Ахматовой. Будь любезен, разъясни. И в каком смысле я должен «туда же валить и Эткинда»?
Короче говоря, напиши мне поподробнее, что именно ты хочешь от меня получить? То есть, рассказ ли о татьяни-григорьевненых переводческих принципах и особенностях, или рассказ о формах и методах работы ее семинара, или рассказ о ее способах редактирования стихов, или анализ достоинств ее переводов, или еще что-нибудь? Короче, растолкуй мне это подетальнее, и если ты не будешь настаивать на том, чтобы я доказывал что-нибудь, чего я не думаю, то я берусь написать такую статейку недели за три после того, как получу твой ответ и твои разъяснения.
Русско-институтских организаций в Мюнхене почти нет. Есть «Радио Свобода», есть славянский факультет в Мюнхенском университете – вот, кажется, и всё. Да, есть еще какой-то эмигрантский союз (говорят, с изрядно антисемитским душком, поэтому евреи его сторонятся – не из приверженности к сионизму, а из нежелания выслушивать разные неприятные намеки, что, говорят, нередко случается). Гораздо больше таких организаций в Израиле, но, кажется, ты к нему несколько скептически относишься после опыта с Перельманом. Перельман, точно, не является символом английской обязательности и немецкой пунктуальности; но, по моим наблюдениям, евреи вообще не обличаются – в массе своей – этими качествами. Кстати, знакомо ли тебе имя профессора Фридберга из Иллинойса? Этот человек, если он захочет, даст тебе адреса всех русско-институтских организаций мира, вплоть до Аргентины или Новой Зеландии. Напиши ему. Он, в отличие от остальных евреев, как раз человек обязательный и пунктуальный. Только он носит пиджаки и галстуки и не является поклонником распахнутых шуб на голых грудях. Впрочем, тебе не обязательно с ним видеться лично.
На сем прощаюсь – и жду от тебя скорого письма. Прими мои самые наилучшие пожелания. Кстати, не собираешься ли в Мюних? Остановиться ты сможешь у меня. Мы бы славно потолковали «за жизнь» и провели время. Со своей стороны, я едва ли в обозримом будущем приеду в Техас.
Остаюсь вечно преданный тебе
Георгий Бен
* * *
6 марта. Австин.
Шер сэр Бен (или хер?), рад ответу. И согласу. Васька должен где-то сейчас вскорости турнировать по Америке, уж не заедет, так по телефону поговорим. Про его супругу Иверни говаривалось по редакциям: «Иверни тут приходила. Ивернули». Я же, застав ее уже в Питере «не газелью», очень живо во утешение Галке изображал, как Выверни, взяв двумя пальцами и попользовав Бекаку, швыряет его, мокрого и грязьненького, на край ванны. Галка очень смеялась. Но Вася всегда страдал гигантоманией. Это у него не первая таких размеров пассия. Вася всегда хотел, чтоб много. Ну и пусть кушает. Я его понимаю. Но может, свидимся.
А для антологии – садись и пиши. Пиши о всеевропейской культуре тетки Таньки, о ее «демократизме» в отличие от избранности Ахматовой, Ахматову можешь и не поминать, если не хочешь, начни просто с организации семинара, биографии тетки Таньки, о сборищах у нее, о роли переводов, заменивших живую (несвободную) поэзию в России. Если чего в статье будет не хватать, я подпишу страничку отдельно. Что хотелось бы – это представить бы хоть по одному оригинальному тексту участников семинара (ведь все поэты, чать!), но где их достать? Ваську (лучшего) я и так 2 текста по памяти цитирую в статье об историзме в поэзии. Тебя – не проблема, a вот остальные? Хоть цитатами, что ли? У Галки я помню – «Поэты ходют по канату,
А он не выдержит толпы». И все. Васька, должно, помнит чего. И Сашино.
В общем, рассчитывай статью на 3–5 страничек, плюс, может, текстов стр. на 5. Больше не потянуть.
Но это очень важная статья для антологии. Ахматовскую школу можешь помянуть на примерах переводов того же Бродского, да и Наймана. О роли перевода поболе. Насчет «хоть матом» – так мата, наверно, не нужно, но – свободно. Без натуги и напряги. Повествовательно-полемически. А с кем полемизировать – ищи сам. Я добавлю веселую страничку от себя, о тетке Таньке лично. Люблю ее. Эткинда – как посмотришь. Хошь – в соавторы, хошь – цитируй. Твое дело.
От меня ему передай глубокое уважение, но не любовь. Галстухов не люблю, и профессоров тоже,
В статье более упирай на рассказ, на фактологию, анализом же можешь заняться попутно. Антология у меня не «критическая», а скорее – информативная. Понял? Портреты даю и образ жизни, а не анализ творчества. Но это как ты похочешь. Можешь и об анализе, только чтоб фактология была.
Насчет организаций мюнихских и израильских – перечисли с адресами. И Фридбергу напишу, дай адрес. А то – Иллинойс! Университет, что ли?
В Мюних ехать, Жора – не до Евжоп. Тута дел хватает. Денег же – не. А рад бы повидать. Там видно будет. Я когда выезжаю, от тоски запиваю. А это не элехантно. От чего Эткинд шарахается. Понимаю его. Сам бы шарахнулся. Но сейчас не пью. Некогда. В Париже бы – спился. Как Apex или Некрасов. И помер б. Прощаюсь, думаю, со статьей все ясно. Срочно садись писать. 2 недели даю. Уже второй том кончаю, а мне ее туда. Шли адреса. Обнимаю. Ку-Клукс-Клан. Тексас.
* * *
15.IV.1979
Дорогой друг мистер Кузьминский!
Во-первых и в-главных, униженнейше прошу извинения за задержку с посыланием текста. Статья оказалась многотрудной, и сочинить ее – заняло куда больше времени, чем я поначалу рассчитывал.
Во-вторых, возникли дискрепанции насчет ее объему. Поначалу статья получилась страниц чуть ли не на сорок, но я посредством наступления на горло собственной песне ужал текст до двадцати страниц. Что уж дальше сокращать – не знаю: всего жалко. Добролюбова или Сент-Бева никто размерами не стеснял. Ежели все-таки ты будешь сокращать по своему разумению, то согласуй со мной текст. Не знаю уж, что и делать. Теоретические выкладки (скажем, про переводы лингвостилистов в сравнении с переводами начала и середины 50-х годов, или про роль и особенность перевода в нонешней российской словесности) выкидывать, вроде бы, нельзя – без них статья превратится в разухабистый мемуар. А мемуарную часть тоже не выкинешь: исчезнет сама Т.Г. Может быть, выкинуть ту часть, где я объясняю, почему юные дарования поэтические (непереводческие) тянулись к переводчице, а не к какому-нибудь Доризо или Ринку? (Вроде бы, это не совсем на тему). Но тогда нарушится логическая связь, и потребуется как-то сцементировать обрезанные концы. Словом, подумай. Я дал статью прочитать иным толковым людям, и они очень одобрили. Может, сможешь выдать ее на-гора всю, как есть?
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Послезавтра я уезжаю в Норвегию и Швецию, вернусь 10 мая. Надеюсь к возвращению найти твой ответ.
С приветом, Георгий Бен.
*
* *
The
Russian
Culture
at Blue Lagoon,
John
E. Bowlt, Director
Konstantin
K. Kuzminsky, Head, Literary Practice Section
April 20, 79
Мин херц Жора.
Зауважал. Продукция выдана качественная и в срок. Правда, к продукции придется писать пред— или послесловие, но это уже моя забота. Твой же текст пойдет слово в слово, от заголовка и до конца. Прямо в начале второго тома, после статьи (статей?) о Петербурге. Дополнительные сведения: в каком отношении к семинару (-рам) переводчиков приходились Бродский, Найман, этс. (кого знаешь?). Мне нужны факты, факты и факты. Статьей очень доволен и по получении и прочтении таковой немедля сел писать тебе на хербовой бумаге. Почему упорствуешь с Зеровым ударением на «о»? Т.Г. и украинцы ударяли всегда на «е». Далее. Перечисли всех около Т.Г. (и участников семинара, и не). Я переводчиков не люблю, поэтому не знаю. Кто к ней хаживал, и зачем. Суть предпринимаемого мною труда заключается в истэблишировании всем помаленьку известной информации, сведении таковой во едино. Чтоб знали, как жили. Семинар ты покрыл, теперь около. Хочу восстановить картину делов и дней наших. Максимально полную картину. Почему сам и перешел на телеграфный стиль. Экономия не пространства, но времени. Ведь четверть века покрываю! Происходило же: многое. Покрываю мемуарно и «теоритицки»: что, когда, зачем и почему. О тетке Таньке будет еще в 4-м томе. Мое. О поэтах просто, ее ЛИТО. Статья же твоя хорошо пишется мне в предисловие ко 2-му. Сенька Монас обещал о петербуржской поэзии общее эссе, но, не надеясь на него, я уже написал сам. К первому тому и вообще будет писать Иван Болтов, пан директор. Так что за тобой – дополнительные сведения (см. выше). Но – рад. На Ваську же я более, чем зол. В «Третьей волне г*вна»[8] оне тиснули подборку «сарскосельцев», целиком (кроме бл*ди Афанасьевой) изъятую из моей антологии, и без указаний на оную. Убью суку.
Помимо. Институт, коевый я представляю, функционирует. Пока изыскиваем фонды для развертывания фронта работ. Тебя назначаю советником при моей секции по делам перевода. Пока советуй: кого из богатеев следует потрясти за вымя? Вымя должно быть сочным и молочным. Мне тут надо еще писать письма Барышниковым и Ростроповичам, приглашать их к соучастию, а пока пишу тебе. Фридбергу тоже напишу. На казенной бумаге, за которую пока платить приходится из собственного кармана.
Снимали тут неделю телевизионный фильм об Юлии Вознесенской и мне, а вообще об поэтах, на час, за что получил 500 долларов. Путем чего запил. В октябре должон выйти на экраны. Может, и Юлия к тому времени выйдет. Она очень тетку Таньку любила, а у меня нету ни одной фотографии. У тебя нету? В Ленинграде-то есть, я к Т.Г. лучших фотографов посылал, но – как достанешь? И пленка у меня с Т.Г. пропала в ёб*ном Израиле. Ты уж меня, Жора, прости, но с израильским МИДом я буду говорить языком моего шестизарядного: ведь четвертый год бьюсь, чтоб получить остатки архива! И никого не колышет. Ведь пленка с теткой Танькой пропала, я перед отъездом зашел к ней прощаться, всю прощальную речь и стихи записал! Где теперь? Обшмонать архив они не забыли, мне еще в Вене предъявляли письма из архива изъятые, а вернуть – поди, потребуй из Техаса. Остопи*дело мне все это. Возьму и напишу на эту тему роман. Один уже написал, «22»[9] приняли, урезали и молчат. Роман крутой, а они там еще за Милославского не расхлебались. «Ковчег» же за Эдика, вроде, прикрыли. Вот тебе и свобода слова! Для кого? За что боролись? За что тетка Танька померла? А я ее верный ученик и прозелит. Нежно ее любил.
На чем братски обнимаю тебя. Молодец за статью. ККК
* * *
28.V.1979
Дорогой друг!
Вернувшись из скандинавских краев, получил я твое письмо от 20 апреля. Рад слышать, что продукция тебе понравилась. Когда она выйдет типографским способом?
Отвечаю вкратце на твои вопросы (на те немногие, на которые могу ответить). Бродский и Найман к семинару Т.Г. никакого отношения не имели. Зерова с ударением на «о» пишет Гелий Снегирев («Мама моя мама» в «Континенте»), и здешние знакомые украинцы тоже говорят, что нужно «Зеров». Однако «Краткая лит. энциклопедия» (КЛЭ) дает «Зеров». Кто его знает, как правильно? Я думаю, что прав Снегирев и украинцы, им видней.
Насчет того, кто был «около Т.Г.». В семинаре поначалу были Васька, Галя Усова, Ира Комарова, Миша Середенко, Роза Красильщикова, Татьяна Злобина, Володя Васильев и твой покорный слуга. Понемножку спорадически в семинаре появлялись (и быстро исчезали после нескольких появлений) разные люди – например, Давид Петров, Евгений Рейн, Володя Британишский и др. (всех не помню). Миша Середенко отсеялся по собственной воле примерно в 1962–1963 годах. Найман, м.б., и появился раз-другой, но я не уверен. Бродский не появлялся в семинаре, это точно. Приходили иногда и люди из других семинаров. В те же годы, когда ушел Середенко, появился Саша Щербаков. Кроме того, к Т.Г. ходили разные мальчики и девочки домой, но я их очень плохо знаю. В последние годы, когда семинара уже не было, к ней повадился Витя Топоров. Кстати, правду ли говорят, что он – стукач? (Я это слышал уже от трех или четырех человек, выехавших из Питера в течение последних двух-трех лет). Не знаю, так ли это; но судя по его фантастической переводческой карьере – совершенно уникальной в условиях нынешнего советского бескнижия – это похоже на истину.
Фотографии Юлии Вознесенской у меня нет, я вообще ее и видел-то раз или два в жизни. Из фотографий Т.Г. у меня есть только пара «групповых» (причем, любительских), там она плохо видна. Увы!
Что касается израильских пропавших твоих вещей, то тебе надо было об этом мне написать, когда я был там. Я в Израиль поеду, видимо, будущей весной. А что за архив, кто именно в Вене показывал тебе изъятые письма из архива, и кто их изъял? Очень непонятно ты пишешь. Если ты членораздельно изложишь всю историю и что, где и у кого хранится, я постараюсь тебе помочь, если смогу. Напиши точные фамилии, адреса и прочие данные. И как все произошло, что твои бумаги попали в Израиль. Со своей стороны, я обязуюсь, что когда переселюсь назад в Израиль (думаю сделать это года через два или три), буду там твоим душеприказчиком и вести твои дела.
А что это за «Ковчег», и кто такой Эдик? И почему твой роман «крутой». Что касается Милославского, то его повесть, по-моему, не крутая, а просто плохая. А сам Милославский – лицемер, шкурник и лгун, ни одному его слову нельзя верить. В «НРС»[10] напечатал подлое письмо, где что ни слово, то вранье. Я уже было хотел написать Седых ответ, да времени жаль, ведь все равно не напечатают.
Поездка наша в Скандинавию была отменная. Побывали в Швеции, Норвегии и Дании, а из Стокгольма сплавали в Хельсинки. Были, так сказать, совсем рядом с доисторической родиной («близок локоть…»). На обороте ты видишь кусок сексуальной улицы в Копенгагене, меня дерущего за бороду какого-то викинга и Таню рядом с другим викингом. А лучше всего – Норвегия.
Шалом и привет! Поздравь нас с израильско-египетским миром.
Преданный тебе
Георгий Бен
*
* *
The
at Blue Lagoon,
Director
Konstantin K. Kuzminsky,
Head,
Literary Practice Section
June
1st 79
Шер херр Бен,
не вернувшись ниоткуда, над клятой антологией сидючи, на другую квартиру переезжаючи, дизайнера матюкаючи, отвечаю тебе немедля. Продукция твоя выйдет враз за первым томом, который, по причине авторов (и их претензий), дизайнера и фотографий, переезда и пр. надеюсь сдать на двух неделях (Джон Боулт еще должен празднословие написать). Отмотавшись от первого, сажусь за второй. И на кой я в эту холеру ввязался еще в 62-м, заделав антологию советской патологии (АСП)? Да так и потекло. Глейзер с Бекакой мне не конкуренты, потому что один из них мудак и ничего не знает, а второй знает, но тоже мудак. А тоже антологию делают. Васька всех своих бл*дей напихает, от Зойки Афанасьевой до Элиды Дубровиной, за мадам Выверни и не говорю, Глейзер же уже начал: Вознесенский, Ахмадулина, еще почему Евтушенки нет? Фиг с ими. Скушно, Жора. Зерова же пущу просто без ударения, пусть как знают, так и читают.
«Кто был около Т.Г.» с твоего позволения, со ссылкой на тебя, перепишу и добавлю, не возражаешь?
В стукачах же у нас ходил каждый второй, если не первый. О себе я много слышал. За Топорова не скажу, молодые все его уважали и дружили, я его знал, но ко мне он не ходил, а стукачу положено бы. Карьера у него от Эткинда и Гнедич, сам он человек приличный, вроде Кушнера, а такие в Союзе нужны. У Кушнера ж тоже карьера. Время подошло такое, да и в Москве у него связи. Человек злоязычный, но приличный. Автор самых клевых эпиграмм.
Фото официальные мне ни к чему, в
первом же томе идет около 50-ти «групповых, любительских», как ты выражаешься.
Если под рукой – сделай зирокс, пометь на нем,
кто и кто, фото же пересними (или попроси кого
переснять) и шли прямо
Об израильском архиве отпишу подробней, когда поедешь. А так – голландский консул в Москве взял свыше пуда рукописей с выдранными титлами (на них автографы были, чтоб ребят не повязали, все нежные посвящения выкинул), велел спросить в Вене. В Вене ходил к мистеру Гореву три раза, на четвертый обещал с автоматом. В первый раз Горев мне разъяснил, что есть русская и есть еврейская культуры, а русско-еврейской нет, во второй – предъявил мне письмо Опупки, изъятое из архива и попросил объяснений, на третий, когда я явился уже сам, чтоб не передавали никакой Эстер Вейнгер (она после первой же открытки замолчала), а мне, улыбнулись и сказали спрашивать уже с нее. Вот четвертый год и спрашиваю. А она не отвечает. Проц. 90 прислала и молчит. И где потеряны эти 10 проц. – при пересылке, в архивах МИДа или самой Эстер – поди теперь разбери. Но они у меня заплатят, и круто. В романе. Который у меня, действительно, крутой. Эдик же – Лимонов, которого еб*т уже со всех сторон за роман, опубликованный в журнале «Ковчег», который после этого, вроде, прикрыли. Деньги на журнал давал Бокову, вроде, Посев, а Лимонова обвиняют во всех смертных грехах. Роман же, на мой взгляд, самый на настоящее время, после Венички Ерофеева, самый талантливый, трагичный и искренний. А от Эдика требуют гражданственности и чтоб без «порнографии». Мудаки. Ну, шолом алейкюм, пиши. ККК
P.S. Хочу, как Нансен! Драму не дают. Коня, и того нет.
Ковбой ККК
* * *
I2.6.1979
Привет!
Получил твое письмо от 1 июня. Опять же. непонятно. Кто такой господин Джон Боулт? Что такое «Антология советской патологии»? Кто такой Глейзер? (Это не тот, который Глезер – который поднимает тосты за гибель Синявского и называет Штильмана «жидо-большевистским человеком из Праги»?) Кто такая госпожа Зойка Афанасьева и госпожа Элида Дубровина?
И кто такой Горев?
Зерова пусти без ударения: одобряю и санкционирую.
Насчет Топорова – опять же, повторяю, никакого твердого убеждения у меня нет в том, что подозрения мои справедливы. Повторяю, что говорили. Может, и врали. Обо мне, наверно, тоже кто-нибудь такое говорил (а о ком не говорили? нет таких людей, небось, на святой советской Руси).
Насчет фото Татьяны Григорьевны, так я обнаружил у себя два. На том и на другом изображены Т.Г., первая васькина жена Шура и твой покорный слуга. Изображения делал Васька в бытность свою мужем Шурочки. Оба фото сделаны в Пушкине. Качество очень неважное: лавры Мэтью Брэди на Ваську не будут возложены. При переснятии и вообще ничего не останется. Я мог бы тебе прислать, но только если ты поклянешься страшною клятвою, что переснимешь и вернешь мне фото в целости и сохранности, ибо они у меня – единственные, где изображена Т.Г.
Про «Ковчег» опять же ничего не знаю, и кто такой Лимонов – тоже. И почему роман крутой, тоже не знаю. Пишешь ты все загадками.
Но, тем не менее, продолжай и далее писать, пусть даже и загадками. Другие вовсе не пишут. То ли гордятся, то ли стыдятся. Не знаю, чем и чего.
А мы тем временем, использовав длинный уик-энд, побывали в славном, независимом, суверенном, свободном и национально гордом княжестве Лихтенштейн. Очень забавное маленькое государство на 20 000 человек, со столицей Вадуц, где живут 3 000. Красота страшная, и туристов – со всего света полным-полно, хотя еще пока не сезон. В стране нет безработицы, нет бедности и нет преступности. Полиция страны составляет 22 человека плюс собака. В местной тюрьме – четыре камеры. Когда в сезон отели полны, эти камеры занимают туристы. Одна полицейская машина, и никакой армии. Парламент, правительство, полиция и все прочие госучреждения помещаются в одном небольшом здании. Князь живет в другом – в замке на горе, откуда он, как гофмановский герцог, вполне может с балкона уронить табакерку в другое княжество. Зрители довольны, и все ездят на дорогих и обычно новых машинах. Очень приятно, что где-то есть на земле подобная страна (это уже – без иронии). И отличный филателистический музей – филателист бы умер от восторга или зависти.
Вот так-то. Засим пиши. Спрашивай. Запрашивай, если надо чего.
Грюсс Готт, и шалом!
Георгий Бен
Вкладываю тебе лихтенштейновский вид с замком «Шлосс Вадуц», в коем имеет жилплощадь Лихтенштейновский «фюрст». В свой замок гад фюрст посетителей не пускает. В Белый Дом пускают, в Букингемский дворец пускают, в королевские дворцы в Осло и Стокгольме пускают, в князь Франц-Иосиф II Лихтенштейнский брезгует. Ну и бог с ним, я его тоже к себе не пущу.
*
* *
The
at Blue Lagoon, TexasJohn
E. Bowlt,
Director
Konstantin K. Kuzminsky,
Head,
Literary Practice Section
18 июня 79
Шер Жорж!
Серый ты человек, ежели знаешь все про Вадуц, и не знаешь про тех, кто упомянуты. Изъясняю: Джон Боулт (см. титло) – искусствовед, на 4 года молодше меня, мировая знаменитость по авангарду. Автор монографий о: теоретических работах футуристов, Кандинском, Малевиче, Мире искусств, десятков сотен статей, этсетера. Сведения – в любой библиотеке. Ученик Димы Сарабьянова из МГУ. Дима тут был, племянник Любови Поповой, что ли, и один из самых культурных людей России. Вроде Эткинда, и ровесник. Но зовет себя – Дима. Зав кафедрой искусств. Джон же – организовал наш институт, в регенты к нам напросились директор Метрополитен мьюзеум, директор Национальной галереи и прочая американская сволочь. Но хоть деньги и паблисити дают. Я же – заведую литературной практикой, т.е. живыми. Теорией заведует Майкл Холквист, структуралист, поклонник Бахтина, наш быв. зав. кафедрой. Историей – Сенька Монас, тоже быв. зав., который и вывез меня сюда, перевел и издал Зощенку, Мандельштама, Гумилева, еще чего-то про евреев (дело Бейлиса, что ли), поскольку и сам – Сенька Монастырский, отец – эмигрант 900-х из под Одессы, и отец и сын – оба умницы. Архитектурой заведует Милка Близнякова, выдворенная из Болгарии, специалист по русскому конструктивизму. Музыкой – Шпильман или Шпигельман, я не помню. Организатор какого-то оркестра, числится во всяких энциклопедиях. Архивом – Илья Левин, из Герцена, мерзавец, мой друг и трупоед. Вот и весь институт. Сейчас ищем покупать дом и землю, о чем споры – где покрасивше.
«Антологию советской патологии» я сделал с Гришкой-слепым и Борей Тайгиным в 62-м году, одновременно с первым полным собранием Бродского (которое и принесло ему, паразиту, славу – издано в 64 году в Америке, первая его книга). Антология же представляла поэтов 20, по стишку. Издал Боря Тайгин, в 3-х экземплярах. Разошлась.
Глезер – тот самый. А кто такой Штильман?
Зойка и Элида – Васькины бл*ди. Первая – царскосельская, вторая – союзовская. Стыдно не знать. В «Континенте» печатают. Зойка ошивалась у Т.Г. Переводила с польского.
Господин Горев – бл*дь мужеского пола в израильском посольстве в Вене. Заведует вновь прибывшими. То ли посол, то ли атташе. Но больше там никого не было. Это он, сука, вел со мной все дела касательно моего архива, и явно по указанию израильских властей не оставил никакого письменного свидетельства, все дела велись принципиально устно. Я пишу – в ответ звонок, или даже через третьи руки: передайте там Кузьминскому, чтоб зашел. Система знакомая, как в Союзе. До него, был, говорят, приличный человек, но его убрали.
Фото Т.Г. – поищу по сусекам, попрошу из Союза прислать, в крайнем случае – твои. Если пришлешь заказным – заказным же и вышлю. Но потребуется около месяца, пока я соберусь в Вако, к своему художнику: ценные материалы я ему не пересылаю, а сам привожу и увожу. Чтоб не в третьи руки. Так что шли. Гарантирую. Мне тут все равно надо ко 2-му тому много чего пересылать, тьфу!, переснимать.
«Ковчег» же, олух царя небесного, парижский журнал Коли Бокова, в третьем (и вероятно, последнем) номере которого напечатана гениальная до неприличия проза одного из лучших поэтов Москвы (а ранее – Харькова) Эдика Лимонова, которого собираю уже лет [12]. Его даже Иосиф признал, представил в «Континенте». Ты что ж, и журналов русских и газет здесь не читаешь? Стыдно, Бен. Вадуц же, ко всему, еще и центр советской разведки – в сов. посольстве там больше работников, чем во всей Европе.
Твой ККК
* * *
25.7.1979
Дорогой друг!
Извини, что не сразу ответил, получивши твое последнее письмо: сначала занят очень был, а потом в Цюрих на несколько дней уехал, а потом опять дела… Сам понимаешь. Никакого оправдания мне, разумеется, нет, но опять же вся надежда на то, что повинную голову меч не сечет.
Спасибо за разъяснения насчет того, кто такой Джон Боулт и прочие упомянутые тобою личности. Сиднея Монаса я знаю – не лично, но по его работам, а также по рассказам упомянутого мною однажды профессора Фридберга, который Монаса, кажется, любит и ценит. Очень интересный у вас институт, и дело полезное. Даже поработать там захотелось. (Никоим образом не пойми это, как какой-либо намек на что-либо; ежели я захочу на что-то намекать, так я намекать не буду, а открытым текстом скажу).
А Штильман – это вот кто: он – чешский еврей, видный искусствовед – точнее, был видным чешским искусствоведом до того, как принял участие в Пражской Весне и в 1969 году оказался за границей (кажется, он живет в Австрии, но точно я не убежден). Так вот, этот Штильман организовал минувшей зимой в ФРГ выставку «некондиционного искусства» стран победившего социализма. Среди прочих, были приглашены принять участие в этой выставке и разные художники, выехавшие из СССР и живущие в разных странах. Многие из них спокойно приняли участие в этой выставке, и никаких скандалов не произошло. Однако скандал был в связи вот с чем (всю историю излагаю так, как ее излагали немецкие и французские газеты). Глезер и компания написали Штильману, что они отказываются принимать участие в выставке, если Штильман допустит на выставку какую-то группу художников, враждебную глезеровской группе (о какой именно группе шла речь, я сейчас забыл). Штильман ответил Глезеру, что дискриминации и цензуры он у себя не вводил: хотите, дескать, так принимайте участие в выставке, не хотите – ваше дело. В ответ на то Глезер, хоть и сам еврей, где-то в общественном месте назвал Штильмана ни мало, ни много как «жидо-большевистским человеком из Праги» (цитирую дословно: «юдише-большевистише манн аус Праг»). Можешь представить себе, какую отбивную котлету сделали из Глезера немцы, которые до сих пор не оправились от комплекса вины за «холокост». А в довершение всего Глезера взял публично и печатно под защиту Максимов12. Вот такая, брат, процветает великая дружба в эмигрантских антисоветских силах: Максимов не разговаривает с Синявским (и всему составу «Континента» – в том числе и Ваське – запретил). Вышеупомянутый Глезер, по рассказам (на этот раз, устным), опять же в общественном месте поднял тост за гибель Синявского. Светлая личность, а? (Кажется, такого себе даже Андропов не позволяет.)
А на Израиль ты зачем обижаешься? Если даже господин Горев и проявил себя, мягко выражаясь, не лучшим образом, то при чем тут Израиль? Если не лучшим образом проявит себя американский чиновник (разве такого не может быть?), не будешь же ты скопом ругать всю Америку. Почему же к Израилю такое отношение? В Израиле, увы, хватает и бюрократов, и идиотов, и жуликов, и негодяев, и такие люди обычно более на виду, чем порядочные люди (которых, может, гораздо больше), но ведь такое же положение в любой без исключения стране. А ты еще, небось, должен вообще за Израиль вечно бога молить: ведь, наверно, по израильской визе ты выезжал из СССР? И без этой визы ты (как и многие другие) вообще еще жил бы под сенью бывшей сталинской, а ныне брежневской конституции. Я знаю, сейчас очень модно ругать Израиль (и делают это большей частью люди, его на грош не знающие, вроде госпожи Выверни), но зачем же тебе присоединяться к этому недостойному хору?
Насчет Вадуца ты что-то путаешь: там вообще нет советского посольства. Там есть только одно посольство – швейцарское, – а интересы всех остальных стран представлены в Лихтенштейне посольствами этих стран в Швейцарии. Что же касается «Ковчега» и Лимонова, то, устыженный тобою (и справедливо), я принял меры и навел справки: и в результате мне буквально на сих же днях обещали представить на суд вышеупомянутый журнал с вышеупомянутым опусом на прочит.
А что до «Континента», то он для меня не самый главный авторитет. Как тебе нравится, например, откровение Максимова о том, что Киссинджера и Пальме следует судить и повесить по приговору нового Нюрнбергского трибунала?
Вкладываю в это письмо две фотографии, на которых, в частности, есть ТГ. Фотографировал Васька – кажется, в 1960 году. Едва ли ты что-нибудь сумеешь из них сделать, но на всякий случ. посылаю. Еще раз убедительнейшая просьба: как только нужда в этих фотографиях отпадет, вышли мне их заказным письмом.
На этой странице ты видишь копенгагенские «мементо» – в частности как я деру бороду какому-то средневековому датскому королю. А также вкладываю другие скандинавские фотографии, чтоб тебя развлечь.
Будь здоров, и пиши!
Вечно твой:
Георгий Бен
*
* *
The
at Blue Lagoon, TexasJohn
E. Bowlt,
Director
Konstantin K. Kuzminsky,
Head,
Literary Practice Section
Aug.
3rd,79
Jora, huy s nim,
чуть не начал писать по-англицки. Обезлошадел я тут, первый том здавши (зри письмо прикладенное), усмотрел, что – не по силам ай-би-ем-его мать ленту держать, перешел на антику. Тем боле, что сучий сын художник мой, с пи*дателя 600 запросил (это при том, что я о 2000 молчу – но я человек еще не западный). Оттого и приходится печатать на этом: положил себе зарок ленту до начала 2-го тому не покупать, потому что, Жора, пришли на меня очень большие расходы, а доходов у моей жены 500, из них же на машинку и на пр., других же никаких, токо я не жалуюсь, просто в России и жениных не хватало, а здесь все получше. И у меня иногда бывает.
Так вот (дурак же я, ей-ей! ) писать надо было на оборотной стороне издателя, но излагаю и так: в восторге от 1-го тома (в ем, напоминаю, 6000 – НУЛЬ перепечатал – 600 стр, 40 поэтов, 60 статей –предисловий, 97 фоток – а? а заграницу писать – по страничке можно вкладывать, потом и вложу). Словом, принял. Пустит – в этом году. Касательно тетки Таньки. Солнышко, спасибо, хучь ху*вая тетка, но и из нее чего выжму (тебя придется обрезать и – одну из Васькиных жен?) Тщусь поиметь лучше, снимал ее Птишка, фотограф нумеро уно: в Питерсбурхе по моему заказу, но когда расчешутся???
Фотографии же – заметь – из рук не выпущу (предыдущую порцию сам в Вако возил – знаю я этих фотографов), то есть – часть они крови и плоти моей. Верь мне, Жора. Я в них зубами вцепляюсь. Отсниму – отдаю.
Я же вывез архив – свыше 3-х (тысяч, это в скобках, не то что в кавычках). И вцепились же, падлы! По мясам выдирал. И пока что – не все…
Уж твои – не отдам. Будь покоен. Привезу, пересниму, увезу.
Из одной – можно зделать.
97 редчайших фоток из моих, Виньковецкого, Шарымовой архивов (Лившиц друг – а, гад, не доверил!) – все их в Вако свозил (а машины же нет, на чужой), отснял их мой друг, художник, а потом заломил… Я уж тут пошатнулся: не мог я к калмычьему племю привыкнуть: американец ведь, чать? Но – берет не по русски. Я ж с нее – ничего не имею. Исключая расходов, под тысячи две. Но ведь нужно же зделать? И делаю…
Напиши ты хоть мне, поприличней, почеловечней, о Ваське, о Галке, о Саше – кто же может, как ты? Ну, о тетке Таньке пристало писать академично (хотя я бы не стал – и не стану! – напишу – как любил: человечку!), а вот ты вот, хотя бы – об оных – не можешь?
Подыши, напиши!
Ведь отколется нам же в потомках, ведь, Жора?
Я пишу – как дышу. Иногда с перегаром.
Иногда – попостнее.
Пиши!
Обнимаю, целую.
Фотографии в целости. Есть и будут. КК
P.S. Васька – редкостный мудак! Тиснул меня без согласия в Континенте (х*йню какую-то), а когда я им возражение написал – на меня же и накинулся. К.
* * *
3 сентября
Привет!
Получил твое письмо от августа третьего сего года. Рад слышать, что первый том ты сдал и надеюсь, что получу его вскорости с трогательной твоей дарственной надписью. Когда он выйдет из печати?
Меня из татьяны-григорьевниных фотографий, пожалуйста, если нужно, спокойно вырезай. Я не гордый. А уж васькиных жен – так и тем более вырезай, сам бог велел!
А почему у тебя машины нет? В Америке же (как, впрочем и в Германии) купить ее – как говорится, раз перепихнуться. Подержанная машина, на которой вполне можно ездить – а ежели только по городу, то даже и без больших ремонтов,– тут можно купить марок за пятьсот. Когда я был в Америке, я купил (в 1974 году) «форд-галакси» 1967 года за двести долларов, и ездил я на ней безбедно полтора года, на ремонт за все это время извел не более ста или ста двадцати долларов, да потом еще эту «джэлопи» продал за сто долларов, когда уезжал. Сейчас, конечно, такую машину за две сотни не купить, но за четыре, наверно, – точно можно. Заверяю тебя собственным опытом, что машина очень-очень сберегает и время и деньги. Кстати, когда я купил и потом эксплуатировал свой «форд-галакси», мой заработок составлял примерно сто долларов в неделю. И ничего: не только не разорился и с голоду не помер, но даже на этой машине по Америке разъезжал, всю страну проехал от Калифорнии до Вашингтона, а потом еще сделал несколько крупных путешествий, в мотелях останавливался, в ресторанах жрал. Так что – послушай доброго совета: немедленно купи машину. Как поют в Израиле: «Амехонит шельха ля коль амишпаха» (в переводе: «твой автомобиль – для всей семьи»). Это есть такая рекламная песенка, которую часто поют в роликах перед киносеансами.
Что тебе написать «поприличней, почеловечней» о Ваське, о Галке, о Саше? С Васькой, возможно, отношения мои закончены. Дело в том, что я в письме упрекнул Ваську за некритически восторженное отношение к Максимову, а Вету (в том же письме, направленном не ей, а Ваське) – за некритически ругательное отношение к другим вопросам. В ответ Васька прислал мне довольно добродушное, хотя и сдобренное матом письмо, где спрашивал, что я имею против Максимова. А Вета одновременно прислала мне хамское, злобное и крикливое письмо-инвективу, где не было ни одного аргумента, одна лишь площадная брань. Я ответил им обоим: каждому послал отдельно корректнейшее письмо, где, как мог (убедительно ли, нет ли – другой вопрос), изложил свои аргументы. В ответ я не получил ничего. Видимо, они махнули на меня рукой. Мне известны случаи, когда Васька прекращал отношения с людьми (да и не только он, а и другие из максимовской команды) только потому, что эти люди без восторга относились в Максимову; а Максимов в таких случаях приказывает своим ребятам порвать отношения с той или иной личностью. Не знаю, так ли именно обстоит дело в отношении меня и Васьки, но, как говорится, факт на лице: ответа ни от Васьки, ни от мадам Выверни я не получил. Если добавить к этому, что я успел если не подружиться, то завести хорошие отношения с Синявскими, а также еще с парой людей, которых Максимов на дух не переваривает (и это, возможно, стало известно моим парижским знакомым – я, впрочем, не делал из этого тайны), то я предполагаю, что Васька теперь перестанет вести со мной знакомство и откажет мне от дому. Впрочем, это пока – только гипотеза, так что не ручаюсь за ее истинность.
Так что, возвращаясь к твоему вопросу: ну, что мне написать о Ваське? Я о нем мог бы написать немало плохого – но не сводить же мне с ним на бумаге личные счеты. Мог бы я о нем написать и немало хорошего – но панегирики ему, без упоминания его недостатков, я тоже писать не хочу. О Галке писать и вообще нельзя, пока она находится в России (насколько мне известно, она в диссидентах не ходит, своих сочинений за рубежом не публикует и не давала разрешения разным клеветникам – эмигрантам, вроде меня или тебя, ее хвалить). То же самое можно сказать и о Щербакове. Он со мной попрощаться побоялся, когда я заявление в Израиль подал; он меня бочком-бочком стороной обходил, когда пару раз меня встретил в период моего подаванства, ты ж понимаешь, какой он диссидент! Я это говорю, упаси бог, ему не в поношение: может быть, на его месте я и сам вел бы себя так же! Да и кого можно ругать за то, что он, собираясь оставаться и делать карьеру при советской власти, этой самой советской власти побаивается? Но факты, как сказал то ли Гегель, то ли Лукич, – это вещь упрямая, и против них не попрешь.
Очень, впрочем, жаль, что ты живешь за тридевять морей: было бы приятно об этих и многих других темах побеседовать с тобой лично. Может, все же выберешься в Европу? Я в Америку раньше чем через года два не попаду (да и это еще вилами на воде писано), а если я и попаду в Америку, то бог весть, доберусь ли до Техаса. Знай, однако же, что ежели ты доберешься до Мюнхена, то на отель тебе тратиться не придется: у меня есть очень мягкий диван, на котором отлично можно спать. А ежели ты хочешь в принципе побывать на Святой Земле, то мы можем свидеться там: мы собираемся туда на побывку будущей весной. Кстати, ежели будут у тебя туда поручения, имей в виду. Но лучше бы ты попал сюда, и мы бы с тo6oй выпили знатного баварского пива, как это делается на прилагаемой иллюстрации.
Итак, будь здрав.
И пиши. Ежели чего надо стесняйся спрашивать – и просить.
Всего наилучшего, горячий привет супруге и от супруги.
Георгий Бен
*
* *
The
Russian
Culture
at Blue Lagoon,
John
E. Bowlt, Director
Konstantin
K. Kuzminsky, Head, Literary Practice Section
10. 9. 79
Жжора, ззараа! Учишь мя жжить? Я – 2 машинны имел. Одна – ходила – раком (к чему я никак не мог привыкнуть), вторая – осталась мехнаниху. Жена – не водит, я – вечно пьян, как – ездить? А ты меня учишь (какие штаны надевать на лекцию Эткинда!) Я – к тетке Таньке – мог вообще без штанов явиться. Что – не делал. Ты – человек практичный, я – непрактичный. Вместо машины за 250 – купил эту машинку за 1000. Отчего – денег не остается (при жениной зарплате – 5 000, и моей – 0.) Отчего – истратил на эту антологию – 3 ООО. И – никто не помог. А я – еб*л. Я запил, сдав 1-й том, и – пью. По 8 долларов в день. Поскольку – пью самое дешевое пиво. А ты – машину?
У меня отродясь в Америке – не бывало по 250 сразу. Бывало и побольше, но – долги – превышали. Вот сейчас – получу 500 с телевидения – а я уже съел их под корень.
Поэтому – живу без машины. Как ты выкроишь – 250, когда – их то, 250, ежемесячно, и не хватает? А я – жить не умею. Я – гений.
Поэтому – и плачу за все фото пересъемки, не считая печати, которую делаю – тоже Я. Не хочу я жить, Жора, как ты. Это вы с Эткиндом живите. А я – как я. Без.
И вырежу тебя из тетки Таньки. И допишу – за Галку, за Васю, за Счербакова. Прав – мне никто не давал. Кроме прва – дружбы.
А машины у меня нет – потому что денег нет. Все на стихи ваши трачу. И буду!
Еб*л я «Континент». Они меня без спросу (Вася!) напечатали, теперь я возражаю. НЕ печатают! А Виверни я – еб*л. И не один я. Ваське же (на его хамское письмо, с описанием благодеяний – кои я ЕБ*Л!) написал. Оне – обиделись. И ни в одной свободной прессе – не печатают. Всю «переписку» – включу в антологию! Моя! Что хочу, то и делаю. Хочу – тебя печатаю (с комментариями, за Егория, за Толика и прочих). Но – с коммнтрми, потом!
Ты – слишком мягко, акадеимично, я тебя – ни на слово не изменю, но свое – допишу. А что я, права – не имею? Я ж тетку Таньку – знал. Имеет простой совейский человек право, или – не имеет? Имеет прво простой советский кузьминский (или бен) – без штанов на лекцию Еткинда – явитса? Или – Еткинд – мудак? Я ж его за галстухи – не ограничиваю?
Хочу сказать за тетку Таньку, и за Галку, и за Шчербака. Право имею. Право – дружбы. Отмотаются. А ты Жора, от меня – отмотаешься? А куда ты, падла! денешься? От нашего разговора за Маршака на Марсовом поле? Жора, никуда ты не денешься. И поскольку ты, по сравнению з Васткой (де Гаммой), вумный человек (а твои переводы – мне нравятся, хоть и предпочитаю – и моим! – Сашины), но ТЫ работал за совесь, и поэтому – не шлю тебе – мерканскую халтуpy, кояй вынужден – выдавать (деньги сейчас ищу), а потом буде и в рифму (коей никто здесь не умеет – будут деньги – пришлю свои почеркушки!).
Главное – Васька: ишак. Терпеть (и любить) можно было только – в Рлссии. А тебя – хоть и терпеть не могу, ноь – уважаю и зздесь. Понятно?
Васька же – а профессиональный мудак (что, впрочем, не умалеят его челвеческих качеств). Виолетта же (по сравнению з Галкой) просто – бл*дь.
Я устал, Жора. Цинтию яб*т. Мне – худо. Но – материалы – ШЛИ!
Прощай пока. Оббъяснимся. ЕКККК.
P.S. Пардон за очень (неразборчиво)
Ну совсем мужик в маразме.
Жора, хочу извиниться за моего несуразного муженька… поскольку и мне поклоны шлются в каждом вашем письме. Да, это огорчительно, что он… запил. Но это уже не страшно мне, т.к. то, что мы пережили год тому назад, я думаю, уже не вернется. Хотя, в общем-то, мало что изменилось с того ужасного времени. Ну, шок, ну, депрессия, ну… у всех она поголовно, у русской эмиграции, заметьте (нет ее у англичан там, ирландцев…) А было собственно что: полная безнадега, полная ясность ненужности здесь, на Западе таких людей, как Костя. Ну, кому нужен русский поэт Константин Кузьминский? Ни поклонников, ни чтений… Ничего…. Но и это не ТО самое ужасное. Если его мечта, его идея-фикс сделать антологию 50-х – 80-х годов (поэзию и прозу), ну никому это не нужно. Тому же «Континенту» 3,5 года назад дадена была в Париже (самому В.Максимову и Марамзину) подборка ленинградских поэтов (замечательная, надо сказать, исключая К. Кузьминского), то теперь уже определилось лицо этого журнала, и понятно, что той литературной мафии, что засела в «Континенте» – это не нужно.
А вот, что касается моего мужа, то я хочу в двух словах изложить то, что из его писем никто ничего не поймет. Оба мы, и он и я – непутевые люди, в том смысле, что всем трудно на Западе, а нам еще и труднее и противнее. У всех ломка, там языковые барьеры. У меня, к примеру. Только после 3-х лет вообще рот раскрыла, и уедаюсь, огорчаюсь над каждой своей ошибкой… а потом плюну и вообще перестаю говорить. Я и по-русски-то терпеть не могу говорить. Ну, работа была всю жизнь, почти на одном месте (19 лет), вначале техник-архитектор, потом, последние 7 лет самостоятельной работы – проектирования и строительства этих же объектов, т.е. с авторским надзором, от 60 руб. – до 180 рублей. И ни разу не просила прибавок, сами давали. Вообще для себя – рот открыть не могу. Работала среди молодежи, великолепных, талантливых архитекторов. Всю жизнь в работе. Но это было весело, интересно… И вот теперь тут. Попробовала было раз 5–6. На интервью надо говорить о себе что-то, я не могу, краснею, заикаюсь, расплакалась даже однажды. А уж какое напряжение, какая трепка нервов. У них тут в Америке кризис и в архитектуре. Тут – тоже мафия своя. Есть и знакомые архитекторы. Но они, зарабатывая по 2–3 миллиона в год, меня взять в чертежники не пожелали на 500, хоть им и объясняли, что мол 19 лет опыта… Теперь я уже не огорчаюсь. 2 года работаю уборщицей в музее при институте. Чистыми – 500. Очень трудно стало в последнее время. Дом наш продали, пришлось искать новое жилье, вблизи ин-та. А это на 100 дороже, да еще все подорожало на 25–30 %. А вы советуете машину. Знаем прекрасно, что надо, уже намучились достаточно. Но на что? На эти 500 долларов можно жить очень экономно. I.B.M.!!! Теперь своя. И вся антология – всё всё на наши 500. Доходов никаких больше. Я решила бросить к чорту эту арх-ру вообще. Работа у меня спокойная, место прекрасное (чищу серебро 18 века, английское, и чашечки китайские), люди очень милые, перевожу им дневники Нижинского, купил тут один старый хрыч – бешено богат, увлекается художниками «Мира искусства» и купил дневники (оригинал!!!) Нижинского! Здорово! Думала ли я, что увижу их когда-нибудь. А вот щупала, читала. Сейчас я должна Косте помогать сделать эти 5 томов Антологии, а потом и повеситься можем. (Да, все было, хотели и руки на себя наложить, т.к. понимали, что мы катимся в пропасть. Но спасла нас наша любимая борзушечка, чистокровная борзая из Москвы. Так ее-то убивать ведь нельзя, такую красотулю. Вот и тянули, гнили 3 года этой никчемной страшной жизни. Ну, и не можем мы так быстро адаптироваться в новой стране. Едим – сладко, спим – мягко, все думаем о тех, кто там. Так вот и сходим с ума помаленьку. Если бы не наш директор, который любит нас очень (т.е. J.E.Bowlt), меня и Костю. И помогает нам всячески. Коку ценит за его бесценную голову. Но теперь мы верим, что все образуется. Ин-т есть, люди в нем – таланты или специалисты хорошие. Годика через 2–3 и фонды найдутся, а там может и зарплата будет Коке. Вроде бы ничего не изменилось, все то же, а настроение у Коки – другое, рабочее. А что муза его, Цинтия, там изменила, вот и запил дня на 3–4 – ну недельку. А там опять вернется к антологии своей.
Спасибо за приглашение приехать в Мюнхен. Но теперь вы понимаете, что мы нищие, такие же, что и в Питере были, а не америкашки новоиспеченные. Верьте, Костя большим делом занялся, а в каком костюме ему Эткинда встречать, пусть сам решает, моих советов он слушать не будет. А то тут на-днях наши преуспевающие компьютерщики (что имеют в м-ц 2–3 тыщи) посоветовали Косте в электромонтеры пойти учиться… Вроде народ грамотный. Книги покупают и ставят на полки.
Советов Костя не любит. Очень от того и запил, от их советов. И так трудно, а они с советами. А на них мы уже не обижаемся. Пусть живут – Америке компьютерщики нужнее, чем поэты.
До свидания, за сим прощаюсь, и еще раз извиняюсь за некоторые инвективы, и излишние мои эмоции.
Эмма
13 сентября
(Марок вот не было, оттого и не отослано письмо)
*
* *
The
Russian
Culture
at Blue Lagoon,
John
E. Bowlt, Director
Konstantin
K. Kuzminsky, Head, Literary Practice Section
okt. 11. 79
Cher herr Jora,
ох*ел, что ли, бешеный? Вдруг – ко дню Колумбуса – получаю торт! Спасибо! Тут же институтом его и уели. Присутствовали: г-н Илья Левин и Mr. Bowlt. Торт – вполне в австрийском вкусе. «Вспомнил тихую Вену…» Ведь я там, Жора, можно сказать, лучшие дни провел свои: в кафешках и маленьких шнапсовых, где пил сливовицу… Этак, ностальгически, напомнил. Спасибо.
Антология наша – рекламируется вовсю. Сейчас в Ныо-Хэвене конгресс славики – все стены обклеены, и помимо. 1-й том должен выйти по этому году.
Со вторым, где ты: твои фоты держу в резерве, заказал классные через Юлию. Статью же придется не «переписывать» (автора – чту), а – «дописывать», в своем штиле. Отдельно. Придется писать подробно о школе перевода, которую знаю лишь – понаслышке. Ну, попробую. Не привыкать. С фотографиями опять же – не помещать же одного тебя! Или даже с Васькой. Остальных-то – нет. Да ладно, пусть переводчики будут безликие.
Вообще-то, задумалось у меня (с Левиным, лежа в Голубой лагуне) в 5-м томе дать о переводе поподробней. И переводы. И оригинальные. Зависит от Юлии – если достанет Петрова и тетки Танькины, и Азадовского – 15 лет тщетно ищу его гениальный перевод «Песнь о любви и смерти корнета Марии Рильке»… Словом, наиболее яркие. Сашу дам – «Гарлемскими девочками» (где? нету ли копии?) и Тарбормотом. Галку… Галки нет. Бекаку дам «Вороном» и еще чем из По. Тебя? Посмотрю по сборничку. Ты переводчик сухой, безэмоциональный, классичный, тебя – трудно. Все хорошо, но ничего не выпирает. Петрова же надо его безумным Бернсом. Понимаешь идею? Не – просто классный перевод, а перевод-сотворчество, с изюминкой. Что-нибудь этакое. Но это еще есть время подумать.
Пока – допишу то, что ты опустил: про фонари Егориевы[13], про тетки Танькину достоевщинку, про Толика, про жизнь, про Анастасию Димитриевну (?). Я – натуралист. Юннат, словом. Так и пишу. Как лисичка какает, как мышей ловит, любит.
Про наши шуточки допишу. Или – это для 5-го тома? Не знаю.
Словом, Жора, работай ушами, мозгами и прочими. Что и как еще делать?
Что делать с Васильевым? Пущать?
За «тех, кто там» – не беспокойся. Тут уже столько всего переписано, что ГБ не хватит расшифровывать. Много народу.
Шмакова вот не могу, сукинова сына, вычислить. В Нью-Йорках. Топоров у меня тоже в 5-м томе будет.
Пожалуй, для 2-го – ограничусь твоей статьей с моими комментариями.
Понимаешь, тетка Танька у меня с двумя томами связана: с петербуржской школой (2-й том) и мальчиками (4-й). Как ее разорвать? Да еще – с 5-м, с переводом. Но 5-й у меня – дополнительный. Туда войдут барды, газетные фельетоны (найти надо!) о нас, не вошедшие авторы, перевод, словом – ассорти. Библиография тоже.
Словом, работаю и думаю. Запиваю тихо, один, на
пиве (поскольку ликерный магазин далеко), высасываю по
А вообще, Жора, жизнь течет, и мы тоже.
Стиль же у меня общий с: Юзом Алешковским, Веничкой, Халифом, Лимоном, Милославским, но – СЛАВА БОГУ – не с Эткиндом. Понимаешь, Жора, я, в отличие от тебя и Ефим Григорьича – outlaw, untouchable, почему меня тетка Танька, со своим лагерным прошлым, так и приняла. ЦК.
Твой Голова. КК
* * *
31.X.1979
Дорогой друг!
Каюсь, бью себя в грудь, посыпаю голову пеплом, простираюсь во прахе! Получил я твое письмо от 10.IX. 1979 уже давно, да все как-то не собрался ответить; а тут намедни второе твое письмо, от 11.X.1979, пришло. Ну, и я, устыженный, сажусь за машинку и незамедлительно отвечаю тебе, отложив все прочие заботы и дела.
Упреки твои в мой адрес (насчет того, что «учу тебя жить»), наверно, справедливы. Что делать? Опять же, каюсь и прошу прощения.
Насчет того, что, как ты пишешь, «Континент» тебя напечатал без спросу, а твои возражения печатать не захотел, и ни одна свободная пресса тоже не захотела. Насчет всей свободной прессы я не знаю. Но ежели ты захочешь (и ежели тебе это не покажется слишком провинциальным и недостойным тебя явлением), я готов поручиться, что напечатаю тебя в нашей израильской прессе – русскоязычной разумеется (с ивритоязычной прессой я и сам не знаком). Что хочешь напечатать? Стихи? Прозу? Посылай все ко мне, и через месяц-другой это будет напечатано.
А, кстати, это идея! Надо тебе сказать, что я тесно связан с журналом «Круг»,выходящим в Тель-Авиве. Не хотел ли бы ты дать в этот журнал для израильских читателей свои стихи или прозу? Ручаюсь, что отнесемся бережно, исправлять в твоих стихах будем только опечатки. Или, может быть, ты готов в эпистолярном виде интервью дать? Все-таки, как никак (если верить данным «Посева»), в настоящее время в Израиле из всех стран самая большая русскоязычная читающая публика за пределами СССР. Так что, правда, дай стихи или прозу! И пришли свою фотографию (можешь хоть в моменталке сделать, это сойдет). И могу про тебя хвалебную статью написать и в том же «Круге» напечатать, если дашь материал. Ручаюсь, что, прежде чем послать эту статью в «Круг», вышлю ее тебе на цензуру и дам «карт бланш» вычеркивать и вставлять все, что захочешь. Или, ежели не доверяешь, сам про себя напиши. Можешь в третьем лицо, под псевдонимом. Можешь в первом лице, под своей фамилией. Ну, как? Большого гонорара не получишь, но скромный гарантирую – хватит на то, чтоб неделю пить или – на выбор – полнедели есть. Словом, совершенно серьезно тебя призываю начать сотрудничать в «Круге». Материалы можешь послать мне. И в любом случае пришли к стихам (или к прозе) про себя краткую биографическую справку – когда и где родился, где учился, ну, и так далее – сам понимаешь. Итак, жду. По ряду причин я кровно заинтересован в процветании и обынтереснивании «Круга», так что не по ленись, пришли что-нибудь. И ведь не особо писать нужно – пришли что-нибудь из стихов или прозаических вещей, которые уже написаны.
Теперь – насчет Галки, Щербакова и прочее. Тут ты, пожалуйста, поосторожнее. Они все-таки в Советском Союзе живут, под советской властью ходят. Я бы об этом и не писал (западная свободная жизнь заставляет забывать постепенно атмосферу нашей доисторической родины), но тут произошел эпизод, который мне об этой атмосфере напомнил. Слушай.
Есть (точнее был до недавнего времени) в городе
Петербурге человек мой близкий друг, врач по профессии, некий Иосиф Григорьевич
Фридберг, называемый в просторечии Люсиком (этимологию этого диминутива
я тебе объяснить не могу). И вот этот Люсик (которому
сейчас примерно 50 лет) недели три тому назад вылетел из Петербурга и в
настоящее время находится в Израиле. Когда он проезжал через Вену, я, специально
туда поехавши, его увидел и поговорил «за жисть». И
среди прочего он рассказал мне одну историю и дал поручение. История и
поручение касается Щербакова и Васьки. Дело в том, что у Люсика
есть родной брат, также и даже в большей степени мой близкий друг, называемый
официально
Во всяком случае, так Щербакову изложили содержание этой передачи кагебешники (сам Саша передачи этой не слышал). В результате, в конце концов, все, вроде бы, обошлось; хотя Щербаков не получил повышения по службе, на которое, кажется, рассчитывал. Но после этого Щербаков, повторяю, попросил Фрица, чтобы тот попросил Люсика попросить меня написать Ваське и попросить Ваську никогда, ни при каких условиях, ни в печати, ни по радио не упоминать о Щербакове ни добром, ни хулой. Я уже тебе рассказывал, что моя переписка с Васькой была прервала, ибо он весной не ответил на мое письмо, а позднее – летом, – находясь на Бодензее, то есть в полутора часах езды от Мюнхена, не сделал никакой попытки встретиться со мной (либо приехав в Мюнхен, либо пригласив меня на Бодензее, – что я мог бы сделать без труда даже на выходной). Так вот, несмотря на прерванную переписку, я все же неделю тому назад написал Ваське, где изложил ему все, что передал мне Иосиф Григорьевич со слов Щербакова. Ответа от Васьки пока нет. Впрочем, времени прошло мало: может, он на этот раз и ответит.
Но я это рассказываю не к тому, чтобы сообщать о Ваське, а к тому, чтобы намекнуть тебе, что ты поосторожнее пиши о Щербакове, Галке etc.
Кстати, интересует ли тебя такая вещь, о которой я сейчас изложу. В городе Хайфе, на горе Кармел, в Израиле, находится монастырь «Стелла Марис», и в нем живет католический монах по имени патер Элиас. С этим монахом – умнейшим, надо тебе сказать, человеком – я познакомился года три тому назад, и сейчас даже переписываюсь. Ему лет шестьдесят, он родом из Южной Африки, по образованию врач, во время II мировой войны был врачом в Британской армии, а после войны ушел в религию, получил религиозное образование и с 1954 года живет в монастыре в Хайфе. Между прочим, он знает дюжину языков, в том числе иврит, и в Израиле, помимо монашества, стал крупным археологом, историком и переводчиком. Он перевел на английский язык нескольких израильских поэтов, и сам пишет очень приятные стихи на английском языке. Я некоторые из его стихов перевел, кое-что было напечатано в русской прессе в Израиле. Не хочешь ли и ты где-нибудь в своих изданиях его напечатать? Или это – не по профилю?
Теперь насчет замечаний из второго твоего письма. Я нисколько не буду обижен, если моего фото не будет в твоем издании. Фамилия-то будет, надеюсь? И ежели у тебя какие-то трудности с информацией о «школе перевода», как ты пишешь, или еще с чем, то спрашивай, не стесняясь.
А почему ты пишешь, что «Галки нет»? Ее переводы есть, в частности, в сборниках стихов Хьюза, Байрона, в «Поэзии Австралии», еще где-то. Или у тебя нет этих книг? Могу тебе прислать из них тексты.
Если ты хочешь дать «перевод сотворчество», «с изюминкой», то из Васьки советую дать его перевод стихотворения Мейсфилда «На пуантах». По-моему, это как раз то, что тебе в этом смысле нужно. Перевод этот – кстати, совершенно блистательный – нигде, насколько мне известно, не напечатан, но Васька тебе его, наверно, охотно пришлет.
Что касается меня, то, конечно, хозяин – барин, и не мне управлять пером антологиста. Но, по-моему, из меня мог бы ты взять Киплинга («Бляхи», например, «Пиктов» или «Мир так хорош»), или Хенли, или, например, «Ливадию» (хотя, правда, ты моего Суинберна не любишь), или Огдена Нэша… Впрочем, не хочу ни на чем настаивать: знаю, что со стороны такие вещи всегда виднее.
Что же до Володи Васильева, то взять что угодно из его напечатанных переводов; а тут раздолье полное, он печатался немало – начиная от маленького перевода из Мюссе в 1958 году и до испанской эпиграммы, выпущенной в 1972 году, и в промежутке (да и после) – латиноамериканцы разные, Вальтер Скотт (очень, кстати, хорош его перевод скоттовского стихотворения «Арфа» и охотничье песни), Верлен, Бодлер, эт-сетера, эт-сетера.
Не знаю, что ты находишь у себя общего в Милославским. Он же – прохвост и лгун. Нужно объяснять, почему, или сам это знаешь? Веничку (если имеешь в виду Ерофеева) и Халифа я уважаю (не лично, ибо в лицо отродясь ни того, ни другого не видел, а по трудам и отзывам).
У нас все спокойно. Съездили в Италию, побывали в Болонье, Флоренции, Пизе, Лукке, проехали по красивейшим горным дорогам северной Италии. Красота всюду неописуемая, а уж Флоренция – это вообще Олимп, тут никаких слов нет. Вкладываю тебе открытку с изображением флорентийского собора «Иль дуомо делла Мария деи фьори» и фотографию с видом Пизы – фотография сделана с высоты той самой падающей пизанской башни.
И еще одно. На обороте твоего письма от 10.IX. 1979 твоя жена приписала несколько строк. Я ей отправляю особый ответ, который вкладываю в этот конверт. Передай его ей, не читая предварительно. Ежели она захочет, она сама тебе его покажет. И еще – самые ей мои наинижайшие поклоны и самые пламенные приветы и самые наилучшие пожелания.
Засим – шалом и откланиваюсь. Жду ответа: не бери пример с меня, не откладывай ответ в долгий ящик. А я тоже – обещаю исправиться.
Будь здрав, и благодарю!
Твой недостойный друг
Георгий Бен
* * *
31.X.1979
Дорогая Эмма!
Большое спасибо за письмо, написанное на костином письме, и еще большое спасибо за разъяснение некоторых вещей, которых из костиных излияний не понять. И извиняться за него не нужно. У него, конечно, есть свои недостатки (а у кого их нет? У большинства людей, не исключая и меня, недостатков, может быть, куда больше, только эти недостатки другие и не прущие в глаза – но зато, может статься, недостатки куда более опасные), но я его нежно люблю и искренне уважаю. И не надо ему идти в электромонтеры. Конечно, Америке компьютерщики нужнее, чем поэты (как, впрочем, и любой стране) – тем более, поэты, пишущие по-русски. Но я лично (может быть, неразумно) считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Ежели у человека свое дело – это компьютеры, то слава богу, или, как говорят в Израиле, кол акавод (в приблизительном переводе «совершеннейшее почтение»). Но ежели человека судьба к компьютерам или к электротехнике не расположила душой, то и не надо над судьбой совершать насилие. Мне было бы, например, худо, если бы я пошел торговать фалафелями или сидеть в банке (при всем том, что я вполне уважаю и торговцев и банковских служащих: и те и другие – люди, полезные обществу и нам лично, и они могут быть замечательными людьми). Если так уж случилось, что даже моя профессия и в Израиле мне приносила и в Германии приносит удовлетворительный жизненный уровень, то слава богу. Но если бы не приносила, я все равно не пошел бы, повторяю, фалафелями торговать. Кстати, как это ни странно и ни парадоксально, но по моим поверхностным наблюдениям наш брат-гуманитар почему-то в среднем в Израиле обеспечивает себе более приличный жизненный уровень, чем в Америке. Может быть, мое наблюдение ошибочно, но мне так кажется. Это, разумеется, при том, что – совершенно неоспоримо – жизненный уровень в Америке вообще гораздо выше, чем в Израиле. Но ведь если говорить, к примеру, что жизненный уровень, скажем, в Швеции выше, чем в Индии, это не значит, что шведский дворник живет лучше, чем индийский врач. Это лишь значит, что шведский дворник живет лучше, чем индийский дворник. И я знаю в Израиле людей – причем, не больших бизнесменов, а профессионалов из недавних эмигрантов, – которые зарабатывают и больше трех тысяч долларов в месяц (и это при том, что в Израиле жизнь дешевле, чем в Америке).
Вы ошибаетесь, когда пишете, что депрессия «у всех поголовно – у русской эмиграции». У меня, например, после выезда из Ленинграда ни разу не было никакой депрессии, и не было минуты, когда бы я пожалел, что уехал. Наоборот – оторопь берет меня при одном воспоминании о Советском Союзе: как вспомню, так вздрогну. И все шесть лет я только и радуюсь тому, как вольно мне дышется. Вы можете сказать, что я исключение; но, уверяю вас, я знаю немало людей, выехавших из России, которые ощущают и думают примерно то же самое. И это несмотря на то, что им иной раз приходилось туго: мой друг Женя Тартаковский прошел через израильскую армию, полтора года там пробыл, а я могу вас заверить (сам пройдя только через месячные и двухмесячные военные сборы), что израильская армия – далеко не сахар; и все разговоры о том, что это – санаторий, – суть обывательские сплетни. Так вот, Женя, даже находясь в армии, по его словам, ежевечерне благодарил бога за то, что довелось ему покинуть Россию. Ну, а сейчас Женя преподает в Тель-Авивском университете и вообще чувствует себя кумом королю и сватом премьер-министру Менахему Бегину. Знаю я, кстати, в Тель-Авиве одного человека почти вашей профессии: он работает в какой-то строительной фирме, зарабатывает очень неплохие деньги, купил себе даже пентхауз и превосходно себя чувствует. Между прочим, в Израиле вы бы точно нашли себе работу по специальности: во-первых, потому, что в стране очень много строят, и архитекторы да инженеры-строители без работы не сидят, а во-вторых, потому, что в Израиле – видимо, уникальная в мире ситуация, когда на работу совершенно спокойно берут человека, совершенно не знающего языка или знающего его очень плохо – в расчете, что он на работе подучится (как оно обычно и бывает); дело в том, что нет в Израиле такого учреждения, где не было бы людей, говорящих на всех основных европейских языках, в том числе и на русском. Мой друг Черняк поступил на завод, будучи инженером и не зная иврита ни в зуб, и в течение года объяснялся только на английском и на русском, пока не подзубрил кое-как иврит.
Кстати, русские поэты в Израиле – включая самых бездарных и в особенности самые бездарные – умудряются годами жить на какие-то стипендии от «Сохнута» (Jewish Agency) и других организаций, занимающихся грантами. На эту стипендию машину и виллу не купить, роскошествовать не будешь, в кругосветное путешествие не поедешь, но жить можно. Иосиф Бейн, паразит полнейший (это не ругательство, а констатация экономического факта), уже шесть лет умудряется с тремя детьми жить на разные стипендии и благотворительные пожертвования, издает за счет этих пожертвований сборники своих стихов, да еще за это время пару раз за чужой же счет съездил за границу, где пропагандировал свою поэзию. А уж как обирает свое родное еврейское государство Давид Маркиш, так это просто – только руками развести. Не говоря уже о том, что за счет «Сохнута» он объездил полсвета, пропагандируя Израиль и агитируя за выезд евреев из России (он был в Аргентине, в Сенегале, в Австралии и еще бог весть каких экзотических землях, не говоря уж о Европе, которая для него находится просто в пригороде около его дома), – не говоря уже о том, что он за счет родного еврейского государства издал несколько собственных книг, которые упорно не желают расходиться даже теми мизерными тиражами, которые нормальны для Израиля, – так он и в быту живет так, что купил виллу и ездит на вольво. Только глупые израильские евреи тратят столько денег на дармоедов: умные евреи диаспоры никогда бы этого не позволили.
Да, так вот – возвращаясь к Косте: я решительно не согласен, что костина мечта сделать антологию – это никому не нужно. Разумеется, вы совершенно правы, говоря, что это не нужно «континентовской» мафии и еще многим литературным пиратам. Но это нужно – нужно – и нам, немудреным читателям, знающим русский язык, да и (с дальним прицелом), может быть, и американцам и жителям других стран, интересующимся Россией. Конечно, таких тиражей, какие имеет Шекспир или Толстой, Костя себе не добьется, и я очень допускаю, что миллионером Костя на этой антологии не станет. Но если хочешь становиться миллионером, то надо бросать литературу и открывать ресторан. И, кстати, не будь костина работа нужна, не было бы «института русской культуры» и всех этих сборников, которые ведь не на манну небесную набираются, брошюруются и распределяются.
Желаю вам искренне, чтоб все образовалось, – и уверен, кстати, что обpaзуется. И еще: если я могу чем-нибудь помочь – не стесняясь, пишите. Кстати, если срочно нужно будет денег, а одолжить будет трудно, то, сколько смогу, пришлю, напишите, не стесняясь. И надеюсь, что в ближайшие год или полтора я выберусь в Америку и там вас навещу. Горячий, горячий привет и наилучшие пожелания от меня и от Тани.
Георгий Бен
P.S. Кстати, о машине: понимаю вашу обиду на мои неразумные слова (но я же не представлял до вашего письма, каково ваше положение), и тем не менее думаю, что надо на какую-нибудь «jalopee» разориться. Я могу помочь. Напишите честно, и долларов 200–300 я на это благое дело вам ссужу – отдадите, когда станете богачами. Я бы и так послал, но не знаю, как вы к этому отнесетесь. Так что напишите. Уверяю вас, это меня не разорит.
* * *
The Institute of Modern
Russian
Culture
at Blue Lagoon,
John
E. Bowlt, Director
Konstantin
K. Kuzminsky, Head, Literary Practice Section
7 ноября, с Праздничком!
Жора, милый, только что отписал Халифу, еще письмо в машинке было, справляюсь у него за Давида Петрова, чьи стихи знаю с 62 года (и только их и имею), а там обнаружил – Халифу посвященное, и тут вдруг мышь приносит твое роскошшное письмо! Ну, Халифа я бросать не стал, дописал, а теперь тебе. Письмо толстое и красивое. С вкладышами, гладышами и выкладками. Встаньте дети, встаньте в Круг! Встану. (Если не выставят). Понимашь, Жора, в 35 лет (а сейчас в 39) смешно начинать поэтическую карьеру. Но начинать необходимо. А то носороги засрут. Покамест ни одной серьезной публикации у меня не было, а готовы. Печаталось – что друзьями (Мишей в Аполлоне), то мудаками (Васькой в Гранях и Конте) – и все не то. Моя Вавилонская Башня, поэма в 100 страниц и чуть помене языков (а уж лексических рядов и явно поболе), была закончена для Миши в 1972 году, вместе с выходом Сюзанниного «Живого зеркала» и ему переправлена (сам просил), так и лежит. В феврале 76 меня взялись издавать в Гренобле, Марк Пессен, нумеро уно художник книги (он делает только де люкс – Сенгора там в золоте издал, и кучу знаменитой французни). Николька Постникова, ребенком в войну попавшая из России и ни слова по-русски (пела только мне, пьяному – колыбельные!), переводит (перевод другого посылаю) с Ксюшей, которая старая эмигрантка! Но Марк захотел – роскошно (60×90, с кучей гравюр и в «сумасшедшем» переплете, на 2, не то 3 языках – я ему дал часть переведенного по аглицки), да еще с параллельным изданием, оформленным лучшим русским графиком Петроном Петроченков выбил пару лет назад полгода во Францию, приехал, потоптался у Шемяки, а на пути через Гренобль – завезли его в русский дом. Натурально, на стенке – Кузьминский. Стал с Марком работать. Из России переправил кучу иллюстраций, а они, на пути из Парижа в Гренобль… пропали. Так что что там теперь с изданием – не знаю. Но Башню трогать ни к чему. Велика. Есть еще несколько вещей, но с них начинать – не того.
А есть – вещь, которую я берег для Континента с декабря 75, с написания. Мельче – было как-то обидно. Не для Эха и Ковчега, а в 22 – у меня роман лежит. Бери, на свое усмотрение, мне к моим обвинениям в антисемитизме – больше не прибавится. 250 строк, «Биробиджан». Лучшее, что у меня есть. Лиро-эпическая поэмка. Ну, посмотришь там по лексическим рядам. В антологию тогда не буду включать. Элинсон сделал к ней потрясные иллюстрации, но… зараза – закатил в цвете, да еще тончайшем! Когда-нибудь? издадут. А пока без оных. А тут начал ее на аглицкий переводить, так что можно б и билингву, а чо? Переводчик – мой друг и ученик (я тут целую школу навербовал, памяти тетки Таньки), могли бы и закончить. Но это я не знаю. Для отдельного издания – вроде бы мало, а журнал, как явствует – русскоязычный? Да ладно, без перевода. Если цензура пропустит. Есть еще у меня, довольно трагические «3 поэмы антисемитизма» и совершенно непристойная поэма «Татиана», из которой я бы только 3-ю часть тиснул. Слово «поэма» пусть тебя не пугает. Первая моя, «Томь» (1962) была 400 строк (очень коротких), а дальше пошло по убывающей – все по 100, только «Биробиджан» в 250 вылез. А стихов я не пишу. Лексика не дозволяет. Слишком много рядов.
С прозой – сложнее. Как я тебе писал, год назад отдал 1-ю часть романа «Хотель цум Тюркен» в 22, они с восторгом взяли, и до сих пор – печатают. Мог бы, правда, предложить всю книгу (300 стр, стандартный пейпербэк), но там с набором за*бешься. И то это только по выходе в «22». Не потому, что я их уважаю, а пусть первые шишки – на себя берут. Роман – пошукаю разрозненные листы, лишки какие, их и пришлю. А на копировку – уви! Сейчас вот Илюхе к дню рождения – 1-ю часть копирну, а весь… Но ты просто посмотри по стилю черновиков – может пойти, ай нет?
Не скажу, Жора, что я начисто лишен писаковского честолюбия, наоборот, но как-то фаталистически более отношусь. Случается, от неудачных (не по моей вине!) публикаций запиваю, весь мир не мил, но запиваю я, случается, и не от этого, А какой я поэт и прозаик – не мне судить. Хороший, полагаю. Но от этого не легче. В Америке 2 издательства – Кухарец и Половец, и один все Халифа не может выпустить, другой – «Эдичку». То у них печатник пьян, то подписчиков мало, фуфло. Половцу позапрошлой весной дал пару поэмок, все еще лежат. Альманах в издательстве «Альманах» пока не вышел. Кухарцу сейчас работаю шутейную книжку, ну, ее набрать – мне полдня, цитатки. Сенька Монас пишет предисловие и писает кипятком.
Тут, кстати, о Фридберге.
Разрекламировали вы меня с Сиднеем на совесть: полчаса говорили с Фридбергом – полный альянс, рвется рецензировать
антологию, писать статьи о переводе. И вот ты сам, на свою голову наработал: Фридберг категорически и вполне резонно настаивает статью о
тетке Таньке и переводы – помещать в 5-й том. И он прав. Кроме лирики
публикаций переводов я пока не достал. Тщетно ищу (с
А вообще, Жора, посотрудничать не грех, на старости лет. Пойдет дело – так могу в Круг регулярно подборки со статьями давать – не о себе, понятно. Могу дать неообэриутов, СМОГов, кого хошь. Из ненапечатанного. Могу дать стихи наркоманов, и могу – шизофреников (один друг в больничке собрал, да я добавил). Много чего могу, было бы нужно. Мне тут давали по весне журнал, но издатель, проф. экономики (тьфу, географии!) Щлакс – такая тянучка! С ним нельзя. Да и некогда мне журналом руководить, и без него дел навалом. А 7 двойных выпусков – так и лежат, за месяц сделал. По 100 стр. Да, кстати, Жора, не нужны какому Кругу – прозаики? У меня антология «Лепрозорий-23» с 75-го года лежит, 275 стр, 23 автора, разбивать жаль, а уже помаленьку другие печатают. Коля Боков тиснул в 4-м Ковчеге Матренина – в аккурат, что у меня. Федю Чирсткова в лауреаты Даля произвели – боюсь и мой рассказик уйдет, и т.д. Набирать здесь негде, все наборщики в Палестине. Я ж из Ленинграда 3 тома антологий вывез, по 300 стр, да в сырье – полтонны. Сейчас вот, к примеру, для 2-го тома – Юпа в микропленках нашел, его «Твист» и «Шейк» знаменитые! А «Яичницы» и «Люля» нету… А без Юпа – как? Ни Полтавскую, ни Сайгон, ни Малую Садовую без него не опишешь. Был же. Практически, Жора, мне удастся процентов на 75 восстановить все, что было за эти 25 лет. Даже первый сборник Коли Рубцова – я делал. Словом, картину. Морев тот же. С Бродским соперничал! Без успеха, правда. А уж поэт – получше Бетаки. А только у меня и есть. Или альманах «Фиоретти. Малая Садовая» (1966) – все стихи из него, Эрлюша дал!
А скольких я еще не могу найти! Бейна, я, к примеру, искать не буду. Виделись один раз, и то он у Гришки слепого, пользуясь слепотой, 1-й сборник Иосифа спер, в 63-м. Тогда я его выпустил на чтении Бродского-Наймана в институте народе Азии, согласовав с Осей. Тогда ничего поэт был. А сейчас – встречаю его только по стишку тут и там, не впечатляет. Может, правда, в сборниках что есть. Но где их взять? В Израиле у меня, кроме Анри Бокштейна и Милославского – ни души. Так первый – в эмпиреях, вторые два – нищи.
Насчет того, что Бейн паразит, так все мы – паразиты. В России меня матушка кормила, здесь – жена. На фондах, правда, не паразитирую, только «на живой ткани». Работать, правда, приходится больше мне, но зарабатывать – Мышке.
А Милославского я свято чту, как прозаика, и действительно, ему сейчас ху*во. Есть люди, Жора, округло к жизни прилегающие, а есть – углами. Я – и так, и так. Как к кому и к чему. А Милославский – весь из углов. Потому ему и неуютно. Бардак же там у вас редкостный, сужу по всем полемикам, да и друзья просвещают. Все они с пеной у рта защищают Израиль, как будто кто на него, помимо арапов, нападает. Я сюда ехал не где лучше жить, а – где спокойней. Работать. Кроме того, я к Святой земле имею самое касательное отношение. Ни к чему мне она, разве гробу поклониться. Так и то – я язычествующий христианин, мне реликвии ни к чему: Бог – в душе. А там бы я, конечно, полез в драку, иначе я не могу. Здесь же драться не с кем. Насчет же жизни тутошней – то сначала жил профессором (год), потом понадеялся на лекции-выступления, но на них славы не хватило и агента приличного пока не подыскать, с начала этого года – на институт, а он дом еще покупает, не до зарплаты моей. Человек я практичный только в искусстве, а оно, падла, дивиденды приносит только под старость или, хуже того, посмертно. Но я не жалуюсь. Жена у мене тоже неприспособленная, иначе б такого мудака в мужьях не держала. Купил ей 2 года назад машину, за 250, красный «Амбассадор» (эк!), так она постояла-постояла и сломалась. Подарили этим летом вторую, 150 за починку, которых у меня, по летошнему безделью, не нашлось. Оставил механику. Да и главное – боится она, зараза, учиться водить. А мне – к чему? Я 90% времени провожу в койке, за машинкой, мне на работу не ездить. Ну ладно, уломал ее учиться (а в этом году – через 3 года по приезде! – и английским занялась. Даже нравится), так на курсы – не на что пока послать. А ее без инструктора – смысла нет за руль сажать, описается от страху. Мне-то что, я уже водил. Сели с моим переводчиком Гришкой в Амбассадор, сзади собаки, едем. Теперь, говорит, тормози и заворачивай. Я и нажал на тормоз. По советски. А тормоза – американские. Собаки – горжетками нам на шею, а сами мы чуть через ветровое стекло не вылетели. Ну, перестал я давить, а она – ЕДЕТ! Я кричу, чего ж она едет, если я на педали не давлю? А он говорит: ты тормози. Ну я еще раз. После этого Гришка ездить со мной отказался. А я не боюсь, только – зачем? Если Мышь сама водить не будет – что ж, мне ее на работу возить? Так я в 7 только ложусь, когда она встает, всю ночь работаю. Обещал тут пан директор институтскую машину купить (мне значит), так еще на дом 40 тыс, получить не можем. Меньше месяца осталось, а потом дом продадут и ищи другой. Так что до машины ли, Жора? Живем пока в негритянском квартале, благо, полчаса ходьбы до мышкиной работы, а там видно будет. Понимаешь, Жора, я легко мог бы получить на годик какую-нибудь вонючую синекурку в
каком-нибудь вонючем университетике, но это значит: мотаться, а я отмотался в юности уже, по всей России, мне для работы нужно чего пожрать и чтоб покой. Пожрать есть чего, за квартиру плочено, а на бордели все равно не заработать. Из долгов я все равно не вылезаю, потому что эта бл*дская антология – съела уже тысячи 3 (машинка там, телефоны, почта, копии и т.п.) А не звонить – ни из Лимона, ни из Лившица, ни из Баха – не выжмешь ни фига материалов. Да и прочие мои проекты мне боком обходятся. На дневник Юлии – 1000 истратил – ну, 1000 за фильм и получил. Плюс слава. Еще слава Богу, на канцелярию не трачусь; жена с университетской помойки папки приносит, в них и раскладываю рукописи, а укупить – не по средствам. Бывает, надоедает мне вся эта благотворительность – тогда запиваю. Попью, попью – и опять за работу. Ничего, получается. А жить там на Синайской гое, на Луаре, или в Новой Гвинее – не все одно? Я и среди папуасов найду телевизионщиков, фотографов, переводчиков и буду делать то же. Надо же кому-то делать.
Так что чепуха это все, Жора – мелочи житейские. Сейчас варю вот свиную голову, мне свинину можно, на недельку стюдню хватит, и Джона с Илюшкой подкормлю. Хлеба вот здесь нет. Мышь печет, но раз на раз не получается. А жить можно.
А касательно проектов – давай. И монаха своего южно-африканского (я параллельно ко всему собираю еще антологию монашеской поэтики, от Величковского-Довгалевского, через Прокоповича, до матери Марии и до наших дней. Друг тут у меня переводит на аглицкий какую-то знаменитую португальскую монахиню, метафизичку 17 века, тоже посмотрим. Но в общем, мы с Тютюнником – прохвессор по 18-му веку, ровесник Фридберга и такой же умница, из украинских евреев и стихопис – уже давно над этим думаем. Так что давай, и оригиналы и переводы свои!). И с переводчиками еще предстоит поработать, к 5-му тому, а то – голословно про тетку, а так – такое закатим! Хоть по паре лучших приведем, где в статье Фридберга, где к твоей. А за их ты не беспокойся. Во-первых, будет не до них, а во-вторых, я не Вася. Вася мудак, я с самого приезда, как ознакомился с его на Свободе и в Посеве – так сразу и завязал, а не только из-за Галки. Я антисоветчиков не люблю, это – советчики навыворот, тот же носорог Максимов, да и Сол припахивает. Я не аполитичен, а просто еб*л эту мышиную грызню и возню, попробовал, на Голосе чем пахнет – и решил: не надо. Не нужны мне деньги за такое гавно, как Родина, пусть ею Вася торгует, а я – продукцией. Искусством, то-ись, которое может быть и политично, но в первую голову – хорошо. Думаешь, я Биробиджан из-за политики писал? Из-за поэтики, а политика – поневоле. Прижали за жопу – ну и… И понимаю я Галку и Сашу – они не советские, но уж никак – не посевовские. Вася же этого не понимает, и не понимал никогда. Вася мыслит (если тот процесс, что у него в черепушке, можно назвать каким-либо словом) – ррационально. А я – иирационально. А то, что оба мы не по вкусу советской власти – так это не значит, что Вася мне по вкусу. А в Континенте только по этому племенному признаку и отбирают – диссидент, аля нет… Лимонов – он кто – диссидент? Да нет, недоделанный анархист и поэт, что главное. Ему ж не в президенты баллотироваться, а про боль свою рассказывать. То же и Милославский. За то и ценю, а не за политическую программу. Коммунистов, правда, не встречал. Кроме как из старшего поколения, да и те – в недоумении (отцы наши). Так что не боись за Галку с Сашей, не обосру, я не Вася. А тексты переводов, какие есть, какие найдешь нужным – откопируй, друг! Я ж не профессор, мне не выписать из Ньюйоркской или Конгресса. Не дают. Сижу тут только с головой и без книг.
Ну, думаю, все. Машину, если присмотрю, тебя иметь буду, но не до машины, Жора, сейчас. Завтра вот приходит местный телевизионщик, обсуждать серию фильмов, какие можем сделать, и приезжает продюсер, фильм о Юлии дописывать и доснимать. Из Бостона. Фильм будет классный. Юлию Виктория Федорова в каких дублирует, а я себя сам. И художник мой (фотограф он же) должен привести из Вако остатние окантованные работы к выставке, да для антологии чего отснять (те же твои). Алик Гинзбург обещался, но он нафармазонил. Еще мне надо кучу писем дописать по делам и за ночь написать статью о местной художнице, к ее выставке. Сумасшедшая баба, музыкантша и график, шизо, пьяница, но – талантлива. Они тут, падлы, все ко мне прилипают, как в Питере, а мне весело. Стал, так сказать, центром художественной жизни Остина. А толковых людей, что в деревне, что в городе – всегда одинаковый процент. Так что не скушно. И стюдень надо варить. На харчи и квартиру у меня всегда бы хватало, если б не «непредвиденные». Но и доходы тоже бывают – непредвиденные, редко, правда. Сейчас вот институт меня от расходов на бумагу и марки ослобонил – и то хлеб, и какой! Был бы дом – получили бы и ксерокс, а так не дают: солидности еще не набрали. Но – терпение. Институт то начался – 15 мая с.г. И уже таких имен набрали (главное, голов!). А Джончик, директор, был у меня в студентах, ни одной лекции по питерским пиитам не пропустил, отчего и уверовал. Помогает, как может. И главное – Мышке. Каждый уикэнд вывозит нас на пленеры, отчего она отдыхает до понедельника. Еще купаемся, и будем, жарим шашлыки и проводим заседания кафедр – по яйца в воде, благодать. На неделе-то ни у него, ни у мене времени нет, заседаем по субботам. Младше меня на 3 года, а сделал – втрое, если не в 30! За ним не пропадешь. Обнимаю. Голова секции и привет (поклон) Тане. ККК
ПРИЛОЖЭНИЭ (БЭЗ ПРИЛОЖЭНИЙ):
Жора, братик, сунулся я тут по сусекам, искать не надо, у меня по полочкам, посылаю Биробиджан, 3 поэмы (для иллюстрации публикации в «Парле», НЕ ДЛЯ печати) и Китовраса.
А править у меня все равно ничего невозможно: я тку на совесть. Ковер получается, орнамент. Близко к этому в Л-де не пишет никто, а в Москве – Лен, мой Сальери, и гениальный Володя Алейников, но он криворожскую вязь плетет и замоскворецкую. Вообще, утешает, что никто ни х*я не поймет. И не надо.
А то опять «понятное» выдерут, как в Континенте. Понятное Васе. И Володе. Писать надо непонятно, поэтому сейчас попросту перешел на диалекты Занзибара и Замбии. А то по-французски пишешь абсурд, а какая-нибудь бл*дь французский язык знает: как это у вас сюрреалистически получается, и переводит. Ясно, сюрреалистически, когда я слова не по значению, а по звучанию сопрягаю. Или тут с испанского переводчик пр*ебся. Тоже понятно. Но больше всего меня утешил негр африканский 3 года назад: зарыдал от Вазамбы Мтуты – спасибо, говорит, я родной язык услышал! Хоть понимает. А то читаю Биробиджан на Голосе, подходит милейшая старушка, Крузенштерн-Перетц, правнучка бронзового, крестит меня, целует и плачет: «Если б вы еще по-русски писали!» Вот так, Жора.
Касательно данных:
год рождения – 16 апреля 1940, в больнице Урицкого в Л-де (вместе с Чарли Чаплиным и Акимовым НП)
нац-ть: поляк-цыган-еврей и русский
родители: один дед поляк расписывал Кронштадский собор, другой еврей – торговал картинами, отец – художник, погиб добровольцем (Невская Дубровка), мать – учительница (учит и по сю) меня
образование: школа – 1-я английская (213-я) в Л-де, биофак (герпетолог, не окончил), театральный (театровед, не окончил)
Работал: на суше и на море, в зоопарке и на ликерно-водочной фабрике, в кино и на телевидении, в Сибири и на Кавказе, профессором Техасского университета и возил навоз на Толстовской ферме. В промежутках писал и пил.
женат: 5 раз, детей – дщерь Иудиа от 4-ro брака
резиденция: Техас, г. Остин, Голубая лагуна
автор: книг, антологий, каталогов, статей о живописи, народных песен (Туман) и т.п.
языки: большинство европейских, сибирские, ряд африканских и полинезийских (из каждого понемногу, ни одного целиком)
выставлялся (живопись и боди-арт) в россии и в америке
печатался: во франции, израиле, америке и россии
средний годовой заработок: 2 ООО долларов, источники дохода: жена.
любимая книга: 3 мушкетера, любимый поэт: киплинг, любимая женжина: (женат), любимое место: берег Маклая
антипатии: антисоветчики, коммунисты, сионисты (можешь опустить), гомосексуалисты, лесбиянки и западные либералы
знакомые писатели (западные): генрих белль, аллен гинзберг, билл мервин, ахмад шамлу и эдик лимонов
знакомые киноактрисы: элизабет тейлор и ольга бган
знакомые спортсмены: наташа кучинекая и коля евсюков
знакомые китайцы: мой лэндлорд м-р Тинг и поэт Ли Бо
любимые напитки: текила, белый ром и жигулевское пиво (бочковое, разлива Стеньки Разина)
любимые табаки: памир, египетские сигареты и честерфилд (кинг-сайз, без фильтра)
любимые наркотики: кашrapeкий план (черный)
любимая еда: мясо
нелюбимые писатели: набоков и лев толстой
нелюбимые поэты: пастернак и ахматова
любимые еврейские писатели: Давид Фридман и менделе мойхер-сфорим
нелюбимые журналы: континент, посев и сион
любимые журналы: «Нива» Ваулина и «ами» (за то, что напечатали Веничку)
любимая одежда: саронг
любимые художники: левитин и михнов-войтенко
любимое оружие: техасский кольт образца
религия: языческий христианин
особые приметы: отсутствие селезенки и два пупка
был: жокеем, змееловом, золотоискателем, охотником, натурщиком и козопасом
учителя: Л.В.Успенский, В.Н.Сорока-Росинский (Викниксор), Валерий Молот, Т.Г.Гнедич,
Г.Чугунов и Д.Я.Дар
Ну, вот, пожалуй, и все.
Остальное можешь почерпнуть из резюме, только нужноли?
Настоящее место работы: ИСРК у Голубой Лагуны, зав. секцией литпрактики.
Если можно – пущай так, добавив к этому от себя некоторое предисловие о характере.
Но анкету – поместить бы.
Словом, для начала – хотелось бы Биробиджан, с послесловием Ильи и далее – твоя часть с приложением анкеты. А?
В этой биографии – нет ни слова неправды. В чем подписуюсь. А от себя пиши что хошь. Ты не вася, тебе я верю.
Жора, ну вот тебе еще 2 поэмки и 1 стишок. Поэмки для печати, стишок – так. Добра этого накопилось изрядно.
Так что смотри. Обнимаю. К.
Сегодня еще написал Ливонскую войну, после письма к тебе уже.
Сейчас буду мышь будить, 12 часов проработал – как Мышь с письмом пришла, и до утра. Тебе писал, поэмку написал, то да се.
У меня – как запой, так неделями – пью ли, пишу ли.
Скорее всего, и запиваю с перенапряга. И с лирики. Малютка, Леночка Глуховская – бл*дь, там ее и подобрал, знал, что. Но – с дюжину стихов и поэм.
Полина – роман.
Кохана Анна – шастает по остину, ищет, как польский паспорт на местный поменять, деловая девочка. Но красива…
Татьяна – так просто из Интуриста.
Но хоть стихи получаются.
А я под утро малость ох*евши, а меня еще целый день еб*ть будут, а мне еще Милославскому писать, Бокштейну… Там у меня, вроде в 22 ессе на 3 романа берут: на Юрин, Единое и Веничкин, так на пару страничек. Юра пишет, что надо поправить. А меня править нельзя, придется переписывать, а то ритмика ломается. Насчет вранья я не знаю, а Милославскому там тяжко. Помогать надо.
Ну, прощаюсь, Жора. Жена допишет.
Ку-Клукс-Клан.
Пс. Да, именовать меня – «Константин К. Кузьминский», на среднем К – настаиваю.
Для печати.
ЦК
P.S. Хочу срочно вам отправить весь этот материал. Спасибо за теплоту и доброту. И никогда не сердитесь на Костю. Он может, конечно, и взболтнуть и что еще другое. Но людей он очень любит. И работать с ними любит, порой не умеет. В таких случаях его надо ставить на место. Очень помогает! Знаю.
Пишите, не пропадайте. Он очень о вас всегда хорошо отзывался, хотя и не так часто виделись, там – в том мире.
Огромный привет Тане.
Эмма
* * *
Дорогой Костя!
Получил твой большой пакет с письмом, стихами и т.п. Все очень хорошо, и большое спасибо. К сожалению, не могу сейчас ответить подробно, ибо через два дня мы уезжаем в отпуск; вернемся 23.XII. Сейчас совершенно катастрофически нет времени.
По приезде – напишу подробнее, отвечу на все твои замечания. А пока – несколько предварительных заметок. Я не знаю, захочет ли Мордель печатать в «Круге» длинные поэмы по 200–250 строк. Ведь «Круг» (чтоб ты не обманывался) – это популярный еженедельник на 32–46 страниц, со всякой всячиной (израильская жизнь, международная политика, интервью, стихи, рассказы, фельетоны, гороскопы, кулинарные рецепты, рецензии и т.д. и т.п.) – короче, «Rambler» (как у Аддисона и Стила). На этот случай напиши, согласен ли ты на сокращения, и если да, то не возьмешься ли ты сам указать, какие места можно было бы сократить. И, само собой, то, что будет напечатано в «Круге», ты можешь спокойно включать в свою антологию: читатели у этих изданий будут разные, и сам «Круг» – это не высоколобый журнал типа «22», а популярный еженедельник, рассчитанный на самую широкую публику (иначе он не продержался бы и месяца: ведь он – единственный в Израиле журнал на рус. яз., не получающий дотаций, и, тем не менее, как-то кормящий своих владельцев и сотрудников).
Итак, жду он тебя ответа насчет того, можно ли сокращать твои поэмы (в частности, «Биробиджан»). Я, со своей стороны, постараюсь внушить Морделю, что лучше было бы все-таки не сокращать.
Эмме – мой самый пламенный привет.
Всячески тебя обнимаю и жму руку –
Георгий Бен
[1] (Вернуться) Имеется
в виду книжка «Изменчивость. Поэты Англии и Америки в переводах Г. Бена», изданная в Тель-Авиве в
[2] (Вернуться) Т.Г.Гнедич (см. предуведомление составителя).
[3] (Вернуться) Е.Г. Эткинд (1918, Петроград, – 1999, Потсдам) – советский и российский филолог, историк литературы, переводчик европейской поэзии, теоретик перевода, доктор филологических наук.
[4] (Вернуться) «Время
и мы» – русскоязычный литературный и общественно-политический журнал,
выходивший с 1975 по
[5] (Вернуться) «Континент» – русский литературный, публицистический и религиозный журнал, издаваемый первоначально (1974–1992) в Париже, сейчас – в Москве.
[6] (Вернуться) Виктор Перельман – учредитель и единственный сотрудник редакции журнала «Время и мы».
[7] (Вернуться) С Новым годом и всего наилучшего, да жить тебе до 120 лет! (пер. с иврита)
[8] (Вернуться) «Третья волна» – русское эмигрантское издательство, основанное в Париже в середине 1970-х. Существовало до конца 1990-х.
[9] (Вернуться)
«22» – русскоязычный литературный журнал, выходящий ежеквартально в
Тель-Авиве. Основан в
[10] (Вернуться) «Новое русское слово» – газета на русском языке, издававшаяся в Нью-Йорке в 1910–2010 гг.
[11] (Вернуться) Персонажи послесловия Кузьминского к статье Бена (см. ссылку в предуведомлении составителя).
[12] (Вернуться) Владимир Максимов (1930, Москва – 1995, Париж) – русский писатель, основатель журнала «Континент».
[13] (Вернуться) «… Прихожу как-то к Гнедич – фонарь здоровенный под глазом. Не сама же? «Вы говорит, понимаете, Константин Константинович, я любила другого, а он меня – спас. И теперь я должна…» Достоевщинка!» (из предисловия Кузьминского к статье Бена, см. ссылку в предуведомлении составителя).