Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2013
Вечный мрамор
Родился в 1921 году в Петрограде. По материнской линии российский немец, по линии отца – финн. Жил в Копейске под Челябинском, куда был выслан по национальному признаку во время блокады Ленинграда. В возрасте 49 лет закончил заочное отделение университета в Уфе (германистика), сотрудничал с газетами «Нойес Лебен» и DAZ.
В 1982 г. вернулся в Ленинград, откуда в 1991 г. переехал в Германию. В соавторстве с доктором истории Эрикой Фогт издал в 1998 г. двухтомный труд «Deutsche in Sankt-Petersburg» («Немцы в Санкт-Петербурге»), удостоенный в 2000 году диплома премии Н. Анциферова. В 2011 году в Германии к 90-летию автора вышел сборник его избранной лирики на русском языке «Тебе писал я строки эти…». Живет в городе Лауша (Тюрингия).
|
ВЕЧНЫЙ МРАМОР Умереть я хотел бы в горах. Чтоб из гроба мой труп не украли, чтоб покоился вечно мой прах где-то в камнях седых на Урале… Будет солнце мне с неба светить, и гроза сотрясать будет скалы, а могилу мою посетить мало кто расхрабрится, пожалуй. И не крест здесь, не кол водрузят, не какой-нибудь столб со звездою: тут вершины мои встанут в ряд, караулом замрут надо мною. Их не сдвинет бульдозер эпох и потомков бесчувственных злоба. Не услышу: «В блокаде б ты сдох!» в склепе мраморном лёжа, без гроба… Буду знать, что по тихим ночам ты звездою мерцать будешь в небе, или звёздочкой снежной к ногам припадёшь в разметеленном снеге… Здесь обнимемся крепко в горах, как в мечте – среди скал, на Урале… Но не мы, а сердец наших прах – про живых вам по злобе наврали… 1982 ДАЛЬ Сизым маревом, снежным заревом затянулася даль белесая. И полей простор не охватит взор – степь широкая и безлесая… Вдаль один бреду. Где приют найду, запашок деревушки учуя? Разгляжу дымок, где пригреться б смог. Так устал! Отдохнуть хочу я… Чуть тащусь, не спеша, леденеет душа, коченеют руки и ноги. А дымка не видать! Кабы только не сдать, не свалиться в степи на дороге… Сизым маревом даль захмарена. Выходи, дорогая, встречай! Мне брести по ней без твоих огней больше мочи нет… Выручай!.. 1983 РЮКЗАК Идёт старик. Несёт рюкзак. Дугой согнуло. Вот чудак! – Скажи, папаша! В чём нужда, таскаться с ним туда-сюда? – Сынок, и я когда-то шёл по жизни налегке. И жить мне было хорошо, и пусто в рюкзаке. Но год от года за спиной всё рос мой кузовок. Набили финскою войной армейский вещмешок. Войны второй взвалился груз, блокада и мороз. Нацист кричал: «Сдавайся, русс!..» А я мешок свой нёс. Тащил рюкзак пятнадцать лет по ссылке, всё продув. И лишь за то, ч т о б а б к и н д е д – немецкий стеклодув. В лицо плевок: «Ты немец, гад! Забудь качать права!» Там, в рюкзаке, они лежат, те тяжкие слова. Вот так всю жизнь рюкзак и нёс на каждый перевал, как свой нелёгкий крест Христос. И падал, и вставал… Не думай, сын, что я один! Нас много стариков, не разогнуть которым спин под грузом рюкзаков. А если сила есть в руках, и духом ты герой, поройся в наших рюкзаках и тайны их раскрой! Пусть люди знают, что и как – не зря же я тащил рюкзак, и сотни тех, чей скорбный путь вдруг оборвался где-нибудь… 1990 ОТЕЦ Труп скрюченный отца, лежащий под столом в замёрзшей комнате с растерзанным окном. Повестка на столе – скупой листок: «Оставить город…» и проставлен срок[1]. Предельно ясно, коротко и чинно – Он – Лейнонен Ад?льф, сын Акселя – был финном. Отец уже ушёл, он на другом вокзале! Повестка ни к чему – вы с нею опоздали… Спи, папа, – не читай бумажку эту! Я принял от тебя наследства эстафету… 1981 |
[1] (Вернуться) Отец умер на улице. Труп соседи занесли в нашу комнату, где уже тогда никто не жил – во время очередной бомбёжки разбило стёкла. Там труп отца пролежал, видимо, с полмесяца, пока его не забрали… Повестка о выселении из Ленинграда пришла уже после смерти отца. Такие же повестки получили трупы моей матери Элеоноры Робертовны, урожд. Форстман, и брата Бруно, которому тогда и 18 не исполнилось. Это был случай особый: посмертно репрессированные. Мне очень долго потом пытались доказать, что нас просто «эвакуировали» (на смерть). Только через 50 лет – через полвека! – мне в этом официально признались: они были эвакуированы из Ленинграда по национальному признаку.