Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2012
Галина КОМИЧЕВА
/ Киев /
В предчувствии рождественского чуда
|
* * * Какая долгая зима! Какой невыносимый холод! Безлюден и безмолвен город, и надо бы сойти с ума. Не правда ли, три тыщи лет вокруг ничто не происходит, и тусклый ангел скуки входит, и с крыльев стряхивает снег. * * * Мы займём у кого-нибудь денег, не задорого купим вина, и в вечерней, божественной лени при свечах посидим у окна. За деревней покоится вечность, бессловесная, тайная жизнь. Освещённые пламенем свечки, мы с природой волшебно слились. * * * N.N. Как яблоко, готовое упасть, чтоб ветка разогнула спину, я от себя освобождаю Вас во имя Духа и Отца и Сына. На то и зрелый август, чтоб плоды на землю падали с тяжелых веток… Я подарю Вам слов прощальных свиток и грустный взгляд из сада доброты. * * * Мы с тобой давно не говорили, мы не скоро встретимся ещё, злая воля руку возложила на моё и на твоё плечо. Нам досталось золото молчанья, невозможность встречи на земле. То, что нас с тобою разлучает, сводит нас с тобой ещё сильней. * * * Много неба, кусты кое-где и дорога, идти далеко ещё, долго идти, вокруг никого, кроме Господа Бога, печальней мотива искать-не найти. Все разъехались. Каждый один-одинёшенек, в мире чужом стебелёчек души, по камешкам дней в одежонке поношенной робко ступает и счастлив, что жив. А с воздухоплаваньем кончено, милые, писарь пилатов занес в протокол запрет на крыла и со скучною миной перо отложил и сморкнулся в подол. Но кто-то один, кто не слушает радио, отроду вольный и малость того, отнюдь не борец за свободу и правду, парит в небесах высоко-высоко. * * * Каждый вечер на манеже появлялся белый клоун, появлялся белый клоун, белый клоун Франсуа. Неподвижным светлым взором он смотрел перед собою, отчуждённый, как фламинго, и немой, как тишина. Он, как сон далёкий, давний, проплывал перед глазами, проплывал перед глазами недосказанностью сна. Неразгаданною тайной, не разгаданной годами, покидал арену клоун, белый клоун Франсуа. * * * Деревня в январе прозрачна и невинна, всё в воздухе зимы готово к Рождеству, луна по вечерам восходит на средину светящихся небес, чтоб сгинуть поутру. Деревня замерла. Куда ни кинешь око, – безбрежные снега. За мглистый край земли уходит санный путь и за земным порогом, как чья-нибудь судьба, теряется вдали. * * * спокойное лето холмы ничего не прошу у судьбы по небу плывут времена-времена какое у них исчисленье я не пойму * * * Еще не скоро у закатов зимних закончится малиновый запал. Края села, пригорки и низины безмолвны и нежны. Бог задремал за огородами у ледяного пруда. В предчувствии рождественского чуда застыли дерева. Сосед мне рассказал, что здесь в сочельник ангелы летают и в душах мир надолго поселяют. Ну а пока сиди в избе, блаженствуй, гляди в окно на санные пути, на здешний день, искристый и торжественный, чтоб было с чем остаток дней пройти. * * * Подсолнухи освещают день, гром прогремит не завтра еще, туман пройдет, как от Бога тень, восстанет дуб, как Его плечо. Сгребут стога всех небес лучи, конь забредет далеко в луга, все что звучало, вдруг замолчит, небо раскроется донага. * * * Родные мои, бесскворешные, певчие вы мои, грешные души безгрешные, поводыри любви, без выходных работники в безгонорарный век, художники, вестники, столпники, иноки библиотек, не уставайте, звездные, узники высших сил, вам небесами розданы крылья белей белил. Не умолкайте, милые, кутайте горло зимой, истины дети надмирные в скорбной юдоли земной. * * * За глинистым полем разрушенной мельницы остов вдали от деревни встречает последний закат. Ветрами обглодан, дождями косыми исхлестан, стоит он у белых, сакральных, распахнутых врат. С котомкою снов, с цветами, растущими в небе, к нему прихожу я. Мне не к кому больше идти. На обломках твоих я рисую счастливую небыль, угрюмый старик, еле видимый дух во плоти. * * * Из бездны, из там, из не ведаю, из ничего внезапное выпадет слово на плоскость бумаги из лихорадки ума, суеты речевой заваривать темную густо-зеленую брагу тоски и восторга, падения и высоты, ночного вороньего крика, дождя и туманов, задворок заблудшей души, кружевной красоты, карающей правды и сладкозвучных обманов. Тревожного помысла легшие в строчку слова свершат, наконец, над поймавшимся грешное дело. А наш беззаконник, маэстро, знаток колдовства и сам захмелеет от своего виноделья. |
Галина КОМИЧЕВА
/ Киев /
В предчувствии рождественского чуда
|
* * * Какая долгая зима! Какой невыносимый холод! Безлюден и безмолвен город, и надо бы сойти с ума. Не правда ли, три тыщи лет вокруг ничто не происходит, и тусклый ангел скуки входит, и с крыльев стряхивает снег. * * * Мы займём у кого-нибудь денег, не задорого купим вина, и в вечерней, божественной лени при свечах посидим у окна. За деревней покоится вечность, бессловесная, тайная жизнь. Освещённые пламенем свечки, мы с природой волшебно слились. * * * N.N. Как яблоко, готовое упасть, чтоб ветка разогнула спину, я от себя освобождаю Вас во имя Духа и Отца и Сына. На то и зрелый август, чтоб плоды на землю падали с тяжелых веток… Я подарю Вам слов прощальных свиток и грустный взгляд из сада доброты. * * * Мы с тобой давно не говорили, мы не скоро встретимся ещё, злая воля руку возложила на моё и на твоё плечо. Нам досталось золото молчанья, невозможность встречи на земле. То, что нас с тобою разлучает, сводит нас с тобой ещё сильней. * * * Много неба, кусты кое-где и дорога, идти далеко ещё, долго идти, вокруг никого, кроме Господа Бога, печальней мотива искать-не найти. Все разъехались. Каждый один-одинёшенек, в мире чужом стебелёчек души, по камешкам дней в одежонке поношенной робко ступает и счастлив, что жив. А с воздухоплаваньем кончено, милые, писарь пилатов занес в протокол запрет на крыла и со скучною миной перо отложил и сморкнулся в подол. Но кто-то один, кто не слушает радио, отроду вольный и малость того, отнюдь не борец за свободу и правду, парит в небесах высоко-высоко. * * * Каждый вечер на манеже появлялся белый клоун, появлялся белый клоун, белый клоун Франсуа. Неподвижным светлым взором он смотрел перед собою, отчуждённый, как фламинго, и немой, как тишина. Он, как сон далёкий, давний, проплывал перед глазами, проплывал перед глазами недосказанностью сна. Неразгаданною тайной, не разгаданной годами, покидал арену клоун, белый клоун Франсуа. * * * Деревня в январе прозрачна и невинна, всё в воздухе зимы готово к Рождеству, луна по вечерам восходит на средину светящихся небес, чтоб сгинуть поутру. Деревня замерла. Куда ни кинешь око, – безбрежные снега. За мглистый край земли уходит санный путь и за земным порогом, как чья-нибудь судьба, теряется вдали. * * * спокойное лето холмы ничего не прошу у судьбы по небу плывут времена-времена какое у них исчисленье я не пойму * * * Еще не скоро у закатов зимних закончится малиновый запал. Края села, пригорки и низины безмолвны и нежны. Бог задремал за огородами у ледяного пруда. В предчувствии рождественского чуда застыли дерева. Сосед мне рассказал, что здесь в сочельник ангелы летают и в душах мир надолго поселяют. Ну а пока сиди в избе, блаженствуй, гляди в окно на санные пути, на здешний день, искристый и торжественный, чтоб было с чем остаток дней пройти. * * * Подсолнухи освещают день, гром прогремит не завтра еще, туман пройдет, как от Бога тень, восстанет дуб, как Его плечо. Сгребут стога всех небес лучи, конь забредет далеко в луга, все что звучало, вдруг замолчит, небо раскроется донага. * * * Родные мои, бесскворешные, певчие вы мои, грешные души безгрешные, поводыри любви, без выходных работники в безгонорарный век, художники, вестники, столпники, иноки библиотек, не уставайте, звездные, узники высших сил, вам небесами розданы крылья белей белил. Не умолкайте, милые, кутайте горло зимой, истины дети надмирные в скорбной юдоли земной. * * * За глинистым полем разрушенной мельницы остов вдали от деревни встречает последний закат. Ветрами обглодан, дождями косыми исхлестан, стоит он у белых, сакральных, распахнутых врат. С котомкою снов, с цветами, растущими в небе, к нему прихожу я. Мне не к кому больше идти. На обломках твоих я рисую счастливую небыль, угрюмый старик, еле видимый дух во плоти. * * * Из бездны, из там, из не ведаю, из ничего внезапное выпадет слово на плоскость бумаги из лихорадки ума, суеты речевой заваривать темную густо-зеленую брагу тоски и восторга, падения и высоты, ночного вороньего крика, дождя и туманов, задворок заблудшей души, кружевной красоты, карающей правды и сладкозвучных обманов. Тревожного помысла легшие в строчку слова свершат, наконец, над поймавшимся грешное дело. А наш беззаконник, маэстро, знаток колдовства и сам захмелеет от своего виноделья. |