Перевод Владимира Саришвили
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2012
Треугольник
1
«How long have you been here?»[1] – обратился ко мне посетитель за стойкой бара. «Forever!»[2] – ответила разочарованно. Никак не возьму в толк, с какой стати все они задают один и тот же вопрос, будто длительность моего пребывания в Штатах имеет хоть какое-нибудь значение для человека, познакомившегося со мной две минуты назад. Заметно, что американцы легко вступают в контакт. А привлекательнее всего для меня здешняя пестрота – многоцветие рас и культур, эти разные оттенки кожи – от ослепительно белого переходящие в светло-кофейный, затем – в тёмно-коричневый и, наконец, в шоколадный, местами отливающий синевой и увенчивающийся отливом, чернее непроглядной ночи. И ещё – какое колоссальное удовольствие получаю я, играя сама с собой в «угадайку» – а ну как по разрезу глаз «попаду в точку» – японец передо мной, китаец или кореец… Да, и ещё – английские слова, звучащие в разных тональностях… А слушать иностранную речь – это вообще мистика. Когда молодой негр впервые обратился ко мне «Ma’am»[3] – мурашки по телу пробежали, я ощутила себя персонажем какого-то фильма.
В детстве я долго пребывала в плену впечатлений, претерпевавших постоянную трансформацию в моей фантазии. Как и всякий ребёнок, я жила в своём мире и, подобно перемещениям артистов на сцене, в этом мире шёл постоянный процесс коловращения: воображаемое и реальное сменяли друг друга, как на сцене, и два этих мира в моём сознании превращались в неразрывное целое. Вот почему непонятно было мне, когда взрослые спрашивали (а они частенько спрашивали): ты, деточка, не врёшь? Когда же я подросла, меня всё чаще подлавливали на «обмане», за что иногда и наказывали. Поэтому я, набравшись ума-разума, перестала болтать лишнее, стала менее контактной и в основном ограничивалась общением сама с собой или со сверстниками. Вдобавок ко всему я была уже тинейджером, вечно всем и всему возражавшим, и в первую очередь восстававшим против самой себя, да так, что громы и молнии этого внутреннего конфликта вырывались наружу, и для окружающих оказывалось совершенно непонятным моё поведение. «Tак тебе замуж не выйти», – сказала мне однажды мама. «А мне до лампочки», – махнула я рукой и, как помнится, совершенно искренне. Мне хотелось чувствовать себя свободным человеком, самостоятельно отвечать за свой выбор, а не перекладывать ответственность на близких. Короче, мне необходимо было сменить обстановку, уехать из Грузии, и, поскольку по-английски я говорила, курс был взят на американский континент.
Америка началась для меня с JFK[4]. В нью-йоркском аэропорту первым сюрпризом стал для меня вопрос иммиграционного офицера: «Значит, ты оттуда, где родился Сталин?» Как холодным душем обдал – вот ведь как нас знают. До четвёртого терминала добирались на аэропортском автобусе. Рядом со мной устроилась симпатичная ухоженная дама средних лет в дорогущей шубе, которая очень любезно объяснила мне, где именно находится четвёртый терминал и даже записала на листочке своё имя и телефон – если понадобится, мол, позвони. Она жила на Бродвее. Я, конечно же, листок тот потеряла. И заметила это по прошествии многих дней, когда почему-то вспомнила о той даме и захотелось позвонить ей и поблагодарить. Потом я подумала, что спустя столько времени она вряд ли и вспомнит меня. И, в конце концов, пришла к выводу, что не потеряй я тот листок, всё равно не позвонила бы…
2
– Ваша профессия?
– Я дарю людям надежду, сэр!
– Такой вакансии у нас нет.
– Как, вам не требуются сотрудники, полные надежд? Это же удесятеряет силы, и, следовательно, прибыль, so your profits will grow![5], – попробовала я заговорить на их языке.
– Сегодня получено более ста резюме. Прошу вас, не заставляйте меня терять время…
– Я умею выслушивать. Вас и это не интересует? В современном мире большой дефицит слушающих. Всем хочется говорить, а слушать некому. – Тут же предложила я альтернативу.
– Если вы действительно умеете слушать, прошу вас, не заставляйте меня терять время. – Вежливо улыбаясь, поставил мне мат противник. Ничего не попишешь, удачи надо было искать где-нибудь в другом месте.
– Ваша профессия?
– Я умею распутывать тайные лазейки, через которые люди входят в контакт друг с другом, причём на таком уровне, который выходит за пределы обычного, причинно-следственного. На терапевтическом языке это называется «абехум силус», и в современном корпоративном пространстве подразумевается как важнейший и обязательный атрибут, что подтверждает недавно проведённое…
– Ваша профессия?
– Я превосходно умею выводить людей из себя, – (решение принято: если к моим положительным качествам интерес нулевой, может быть, отрицательная сторона станет предметом спроса).
– Вот как? И вы действительно можете это обосновать?
– С удовольствием. Вот, вы, до такой степени самоуверенны, что не догадываетесь, насколько смешна эта ваша self-confidence[6]. Достаточно одного, хоть чуточку отклонённого от стандарта вопроса, как вы растеряетесь, рассыплетесь, как рис, и мозги встанут на стоп-кран. Ну-ка, отвечайте, какого цвета у вас трусы?
– Ваша профессия?
В общем, моё гуманитарное университетское образование ни к чёрту не сгодилось для успешной профессиональной карьеры, и я решила искать счастья в роли сервис-персонала, хотя нутром чуяла, что мой взрывной характер не помощник на этом поприще. К сожалению, опасения мои оправдались. Спустя несколько дней после того, как я устроилась официанткой, в ресторан пожаловала пожилая пара. Заказав обед, они расположились в креслах у камина. Вскоре я подала к столу горячий обед и напомнила паре, что заказ выполнен. Прошло 15 минут, полчаса, 45 минут… Мужчина что-то бурчал своей спутнице, и на мой вопрос: «Сэр, может быть, подогреть заказанные блюда, они остыли?» – отреагировал грубо, чуть ли не обматерил.
В конце концов, пара вернулась к столу, и мужчина услал меня разогревать обед. Не выдавая внешне клокочущего во мне гнева, я и не пикнула. Девять раз он велел мне принести воды, по пять раз – соков, и, в конце концов, заказал десерт с чаем, на что повар произнёс весьма длинную тираду на испанском, помянув родовое древо заказчика, а потом на ломаном английском спросил меня – ходил ли молодец в туалет? Я выматерилась по-грузински, после чего бросила взгляд на стоявшего рядом и наблюдавшего за всем этим менеджера. Менеджер изящно уклонился от моего взгляда и строго указал на готовый чай. «И твою мать так-растак», – подумала я в сердцах и направилась к своему гостю. Увидев меня, он принялся орать и стучать кулаками по столу – почему, мол, я так опаздываю с чаем. «Сэр, вы заказали чай ровно три минуты назад!». На моё деловое возражение он утроил вопли и кулачный грохот. Ну, и закончилось всё в духе эпизодов из чаплинских фильмов, где клиенты счищают со щёк крем, а владельцы ресторанов пинками гонят вон официантов. Говорю же, я не service-oriented[7].
3
После случившегося в ресторане прошло немало времени. Постоянной работы у меня не было, и приходилось временно подвизаться во всяческих учреждениях и бизнес-конторах. Хотя с американским сервисом долго уживаться нигде не удавалось, я прыгала, как кузнечик, из сферы влияния одного босса в сферу влияния другого. Друзья были далеко, и ни с кем не могла я поделиться наболевшим.
И вот однажды, совершенно случайно, я встретилась с Инной. День был выходной, стояла жара, я сидела в парке на лавочке и уплетала мороженое. Инна прыгнула на мою лавочку и подмигнула.
– Мороженое вкуснее или жара сильнее? – спросила она с усмешкой.
– Сильнее кеды жмут, – искренне ответила я.
– Так разувайся! – мгновенно нашла она выход.
– А потом, когда обуюсь, ещё сильнее жать будут. Лучше уж потерпеть, – объяснила я своё бездействие.
– А ты задники прижми, и ходи себе! – жалостливо взглянула на меня Инна.
– Да ты что, как я единственные кеды загублю?! Красота требует…
– Ты сначала с мимикой своей разберись, а потом уж о стиле думай… – перебила меня Инна. – Здешние парни такие нюансы мигом подлавливают, не то, что тбилисская шпана…
– А ты откуда знаешь, что я из Тбилиси?
– На кедах написано! – и тут Инна от души расхохоталась.
Так, только познакомившись, мы сразу же подружились. В отличие от меня, Инна всегда знала, чего можно добиться, как развернуть ситуацию в свою пользу, какие слова применить; она никогда не использовала длинных предложений и вечно подтрунивала надо мной – нет, мол, в мире человека, который поймёт, что ты хочешь сказать. У тебя всё «в огороде бузина, а в Киеве дядька», и растерянная ты какая-то, и точки пора научиться ставить быстро, и замолкнуть вовремя, чтобы дать собеседнику возможность ответить, а то если всё время слушать только твои перлы мудрости, можно и с катушек съехать. Нет, я и сама чувствовала, что пугаю американских парней, когда мелю глупости или развожу книжную тягомотину. А если ещё и добавить мой грузинский акцент, который со временем-то потускнел, но поначалу я его даже подстёгивала, чтобы подчеркнуть свою самость… В общем, стереотипы, с которыми я так самоотверженно боролась в родных пенатах, теперь стали для меня оружием самообороны – я не упускала случая, чтобы вынуть его из ножен и помахать как мечом. Инна всякий раз подсмеивалась над моим «грузинством» и свои внушения на эту тему всегда завершала фразой: «Now your nationality is New Yorker»[8].
Несмотря на то, что мы с Инной спорили по всякому поводу, она стала для меня самым близким человеком на всём белом свете. Общение с ней открывало мне нечто новое, освещало события под иным, непривычным углом. Я была на том этапе личностного развития, когда сознание нуждалось в открытии новых горизонтов, чтобы не зарасти мхом. Ну, если не в горизонтах, то хотя бы в окошке, струйке свежего воздуха, который проветрил бы запылённые мозги.
4
– И как прошло свидание? – спросила Инна.
– Ничего интересного, всё одно и то же.
– И всё-таки, о чём вы говорили? С которым уже по счёту парнем ты встречаешься, а талдычишь «всё одно и то же».
– А он и спрашивает одно и то же: How long have you been here? (1). Меня уже в дрожь бросает от этого вопроса.
– Ну и что? Совершенно безобидный вопрос, просто набор слов для начала беседы. А ты что ответила?
– Before your ass was even born[9] – вот что… – и только тут я от души расхохоталась сама над собой.
– Ну, ты просто идиотка! Он что, младше тебя?
– Нет, старше. Но разговаривал как школьник.
– Ты всегда так говоришь. Объясни мне, что ты имеешь в виду? Ты чего ждёшь, что, не успев познакомиться, он тебе сразу в любви признается или о высоких материях рассуждать начнёт? И даже если случится так, знаешь, что ты мне скажешь? «Ничего интересного, чокнутый какой-то, – Инна потеряла терпение. – Сколько раз должна я тебе объяснять, что 99% американцев ищут нормальных отношений с женщиной, а не чего-то абстрактного и непознанного. А это начинается с самого обыкновенного разговора, а не с какой-то мистики!»
– Вот именно и жду мистического знака! – последние её слова я отчеканила, чтобы ещё больше разозлить Инну. Но она разгадала мой замысел и на хитрость не поддалась. Только иронически «выстрелила глазами» и спокойно продолжала мазать лак на ногти. Говорила же я, на всё у нас разные взгляды, на мужчин, на свидания, даже на секс, ничего уже не говоря о стилях и вкусах. Я предпочитаю ходить на свидания в кедах и вообще не выношу туфли на каблуках. Как-то я проиграла Инне пари и вынуждена была отправиться на свидание в туфлях на каблуках. Не успев вернуться домой, я эти единственные туфли разорвала в клочья. Это зрелище так развеселило Инну, что она долго ещё называла меня «танго»: «Моё любимое Танго, Тангустина, Танганетта, как поживаешь?»
5
Вечера мы часто проводили вместе. С ней я могла говорить о том, о чём никому, наверное, не сказала бы. Вот, к примеру, я ей рассказала, как украла маленький серебряный кулон-собачку, чтобы подарить Кэти. Кэти – это моя девятилетняя ученица, я ей давала уроки игры на скрипке. Кэти мечтала стать ветеринаром, потому что с ума сходила по животным, а в особенности – по собакам. У Кэти был красивый спаниель, чёрно-белый, в крапинку, она просто души в нём не чаяла, всё чмокала пса в морду.
В тот день я искала для Кэти подарок на день рождения и забрела в «Блумингдейл». В этом фешенебельном магазине, я и понятия не имела, всё продавалось втридорога, а у меня каждый цент был на счету. В ювелирном отделе увидела я кулон-собачку и представила себе, как заблестят глаза у Кэти. Бросила взгляд налево-направо, рядом никого не было, я протянула руку – и в карман его.
– Ну и дура ты! – ахнула Инна. – В «Блумингдейле» всюду камеры понатыканы. И как ты выкрутилась?
– Я вышла на улицу, но в нескольких шагах меня нагнал молодой полицейский в гражданской одежде. Я не пыталась бежать, продолжала идти в том же темпе. Полицейский остановил меня и любезно попросил «пройти с ним». Мы повернули назад, к «Блумингдейлу». Он завёл меня в отдельную комнату и обыскал – сначала сумочку, а потом выпотрошил мне карманы. А я, как вышла из магазина и заслышала за собой торопливые шаги, тут же подкинула кулон в газоны. Вот почему молодой полицейский в гражданской одежде ни черта не нашёл в моих карманах. Он вежливо попросил прощения, ссылаясь на то, что работает первый день в жизни, и проводил меня до выхода.
– Ты не только дура, ты ещё и аморальный тип! Хотела краденым подарком ребёнка осчастливить?
– Да погоди ты, то ли ещё будет! Моя наглость простирается намного дальше! На другой день я вернулась к газонам и нашла вещицу.
– И что, подарила Кэти?
– Надо было видеть её глаза! «Я получила сегодня лучший подарок!» – с таким криком помчалась она к матери. Потом рванула к собаке «Silver dog, silver dog! See, Jacky, I got a silver dog!»[10]. – Ну и удружила ты Кэти с подарком – сказала мне несколько дней спустя его мать. Она мне говорит: «Когда я в школе скучаю по Джеки, поглаживаю мою серебряную собачку»… Ну как, стоило согрешить, чтобы так осчастливить?
– Ой, не буду тебе читать морали, но такое дело прежде всего именуется во-ров-ством.
– А мы все друг у друга воруем: слова, поступки, и не имеет значения, что конкретно мы украдём: вещественное или нет. Ты взгляни на это с другой стороны – что послужило мотивацией: одарить ребёнка радостью. «Ты думаешь, «Блумингдейл корпорейшн» претерпела от этого большие убытки?» – я умышленно растягивала гласные, иронически произнося «Блумингдейл».
– Нет, ты взгляни на это с другого ракурса, – Инна обернулась ко мне. – А ну как все так начнут «одаривать радостью» – что из этого выйдет?
– Дело всё в том, что американцы так не ведут себя, я – исключение из правил. Если бы все так себя вели, я бы кулон не крала. Моя мотивация, с одной стороны, осчастливить, а с другой – допустить исключение из правил. А этот кулончик, за который я должна была бы выложить треть зарплаты – капля в море для фешенебельного магазина. И цену ему накрутили запредельную, подумаешь, кулонишка – без лупы не увидишь… Или раз заходишь в этот «Блумингдейл», так мошна у тебя лопаться должна от купюр?! Я вот что тебе скажу: в этом маленьком кулоне заложена большая капиталистическая алчность!
– О-го-го! Твоё счастье, что полицейский попался неопытный, не то американские законодатели как скрутили бы тебе белы рученьки, да за такую проповедь как влепили бы срок подлиннее твоей фамилии…
– Слава Богу, что ты не американский законодатель! – улыбнулась я Инне.
6
– Знаешь, в чём твоя проблема? Ты не можешь отличить главное от второстепенного.
Сощурившись, Инна глубоко затянулась и, выпуская дым, указала на стол, где в беспорядке валялись квитанции из супермаркетов, выписки, сделанные в библиотеке колледжа, паспорт, лак для ногтей, помада, чек, выписанный на моё имя матерью Кэти, разного размера гвозди вокруг молотка, наспех накаляканные номера телефонов без имён-фамилий, фотографии, присланные по почте, «джанк-мейлы»[11] и невесть ещё что… Не знаю, создавало ли это мне проблемы, но для Инны было совершенно невыносимо. Когда она впервые увидела натюрморт на моём столе, только и смогла что простонать, чуть не падая в обморок: «Боже мо-ой!».
Зато на столе у Инны царил безупречный порядок. Стол был разделён на четыре части. Задний правый квадрат занимал канцелярский «органайзер», в маленьких отделениях которого были аккуратно разложены ручки, маркеры, карандаши номер два, степлер, кнопки и другие канцелярские аксессуары. Задний левый квадрат был отдан почтовому органайзеру, где нашлось место маркам, ножику для вскрытия конвертов, клею, скотчу, стикерам Инниного адреса. Там же лежали открытки на разные темы, но преимущественно – поздравительные, с днём рождения, и благодарственные, с таким текстом: «Спасибо, что в вашем перегруженном распорядке дня нашлось для меня время…» Левый передний квадрат был занят полученной корреспонденцией, часть которой была вскрыта и тематически разложена (к примеру, коммунальные выплаты – отдельной стопкой), а часть – в закрытых конвертах. Хранившиеся на переднем правом квадрате предметы по мере необходимости сменялись: то там лежал рабочий блокнот, то пара-тройка книг, то расписание на текущий день, то ещё что-нибудь. Одним словом, наши письменные столы были в полном диссонансе. На первых порах Инна, не успев перешагнуть порога моей комнаты, принималась за воспитательную работу на тему стола и приоритетов, но потом постепенно свыклась с этим раскардашем, и замечания отпускала лишь изредка, и то как бы между прочим. Вот и сейчас, вместо приветствия она бросила мне с ходу вопрос, который я сочла за «здравствуйте» и ответила в том же духе:
– Знаешь, что я нашла? Квитанцию от давным-давно купленных часов… И вспомнила нашу с Марком короткую связь, – сказала я Инне. – Мы как-то зашли в «Волмарт», я купила часы и ещё до выхода из маркета, как обычно, выбросила чек в мусорную корзину. А часы эти почему-то начали пищать на выходе, под рентгеном. Тут же подошли охранники. Попросили предъявить чек на покупку. А что мне им было показывать? Потащила я их к мусорной корзине. А там – пусто, мусор уже успели вынести. Марк побледнел как стенка. «Ну, ты и легкомысленная», – сказал он тогда. Наконец, в компьютере отыскали моё имя, а с ним и этот проклятый чек, который кассирша выбила и с улыбкой протянула мне.
– Ни один американец не станет сразу выбрасывать квитанцию. И вообще, это – вопрос культуры, может быть, тебе на второй день эти часы разонравятся и захочется их вернуть…
– Ты права. Я знаю одну женщину, которая в неделю раз покупает по выходному платью, надевает его раз или два, а потом сдаёт обратно в магазин. Удивительно, как ей ярлык, изнутри пришпандоренный, не мешает…
– Вообще, знать цену деньгам американцев приучают с детства. К примеру, ребятня ходит по соседям и разносит какие-то мелочи или сухарики собственного изготовления, собирая понемногу в фонды помощи нуждающимся детям… Так и к труду приучаются.
– Да, это безобидное занятие, да и помощь нуждающимся детям – бесспорно гуманный мотив. С малых лет выработаешь навык – как продать какую-нибудь фитюльку, чтобы скопить денег и добиться цели. Практичный навык. А практичность – неотъемлемая часть американской культуры. Здесь то, что непрактично – нецелесообразно. Именно в ту степь и катится идея помощи нуждающимся детям.
– Именно так, – отвечает мне Инна. – А разве обзаводиться семьёй и чуть не до пенсии сидеть на шее у мамочки с папочкой – не верх уродства? Или когда бабушка с дедушкой растят деточек этих неоперившихся родителей, лишённых всякого жизненного опыта, это ли дело?
Ну что тут сказать – железный аргумент, много я таких маменькиных сыночков и дочек видела в родном городе. Но надо ведь как-то возразить Инне, отмазаться. И я говорю подчёркнуто спокойно:
– Мне очень нравится американская вежливость, они предельно этичны, и взаимоуважение у них поставлено на такой уровень, что порой от обилия всех этих «прошу прощения» и «извините» я устаю так, что думаю про себя: ох, кто бы меня обматерил, душа б возрадовалась…
На это Инна только посмеивается и ничего не отвечает. Это тот редкий случай, когда она воздерживается от иронических комментариев и не напоминает, что «моя национальность – “ньюйоркер”».
7
Инна: Почему у тебя глаза красные?
Я: Всю ночь писала сценарий.
Инна: А какой сюжет?
Я: Женщина, примерно 33 лет, у которой любовник-интеллектуал намного старше неё, преподаёт в «хай скул»…
Инна: Понятно, наверное, кто-то из учеников в неё влюбится-втюрится.
Я: Да, один из учеников затевает с ней роман. Они встречаются тайно, за пределами школы. Женщине нравится упрямый и своевольный характер парнишки. У них страстный секс… В речи женщины появляются важные характерные штрихи, глаза её лучатся, в строгий стиль одежды врываются лёгкие цвета… всё это не остаётся незамеченным в среде коллег и учеников, хотя никому и в голову не приходит, что любовник женщины – её же ученик.
Инна: А где в это время любовник-интеллектуал?
Я: Он существует параллельно, но женщина ничего не говорит ему о школьнике. Более того, тот мужчина даже чувствует повышенное внимание к своей персоне, она общается с ним более утончённо…
Инна: А если она раскроет карты, бросит её любовник?
Я: Нет, не бросит, потому что он любит эту женщину, но женщина не хочет, чтобы мальчик образовал хотя бы ма-а-аленькую дистанцию между ними, потому что она дорожит этой связью.
Инна: Другими словами, морочит голову мужику.
Я: Да нет, не морочит, просто прячет этого школьника.
Инна: Значит, школьника дурит.
Я: И школьника не дурит. Эти двое мужчин сливаются в женщине в одно целое. Ей иногда снится, что мальчик и мужчина – один человек… Женщина готова бороться за обоих, но не за счёт потери одного из…
Инна: Я всё-таки думаю, что когда женщина вступает в отношения сразу с двумя, то одного из этих двух она любит, а другим – увлечена. Люди ведь вечно ищут приключений. Ты разве в детстве не любила приключенческих романов?.. В детях часто в самом раннем возрасте убивают стремление к приключениям и тащат в орбиты прагматики. Так значит, интеллектуальный любовник намного старше неё?
Я: Да, меня всегда волновала эта тема – большая разница в возрасте между мужчиной и женщиной, и неважно, кто старше: в обоих случаях отношения несут особую нагрузку. А в сценарии эта разница удваивается с обеих сторон: женщина чуть ли не вдвое старше школьника, и при этом встречается с мужчиной вдвое старше себя. Через этого мальчика она пытается вернуться в потерянное время, а мальчик, напротив, горит желанием оставить время позади, и посредством отношений с женщиной вдвое старше себя шагнуть из тинэйджеров в мужчины. Обе стороны довольны своим выбором и восполняют чувства, которых в их жизни не хватало…
Инна: не понимаю, как можно одновременно любить двух мужчин… И что происходит дальше, как узелок развязывается?
Я: В один прекрасный день женщина поняла, что забеременела от школьника… Да, любить двух мужчин одновременно можно, но при этом в тебе должно жить две женщины…
Инна: Да-а… Беременная женщина, которая имеет отношения с двумя мужчинами… Такая история может развиваться разнонаправленно. Во всех случаях женщина должна принять решение в свою пользу. На её месте я бы выбрала интеллектуала и для полной идиллии сказала бы, что ребёнок – его… А мальчику бы сказала, что развлеклись, провели приятно время – и довольно…
Инна: Нет, она не позволит себе так бессовестно обманывать своего мужчину, не станет выдавать чужого ребёнка за его – это было бы жестоким оскорблением… Это разительно отличается от ситуации, когда женщина скрывает, что у неё есть мальчик в любовниках. У неё своего рода раздвоение личности. С одной стороны, она получила всё, чего желала: двое мужчин, каждый по-своему заполняющий её жизнь, и ребенок, который должен принести ей счастье материнства… С другой стороны, она чувствует, что утаить связь со школьником не удастся, и эта параллельная идиллия будет нарушена. Женщина сообщает юноше, что она беременна от него и что он скоро станет отцом… Тинейджеру в его 16–17 лет очень неуютно представлять себя в роли отца. Ошарашенный, он призадумается и поймёт, что не готов к такой ответственности.
Инна: По твоей версии получается, что женщина с юношей расстаются из-за ребёнка…
Я: Это так. Женщина скучает по своему школьнику, рассказывает о нём мужчине и вдруг обнаруживает, что для мужчины их отношения не являются новостью. А когда ребёнок родится, женщина осознаёт, что её чувства к школьнику трансформировались в материнские, и, в конце концов, юноша запечатлевается в ее сознании в образе ребёнка.
8
Я: А каким персонажем ты меня изобразила? Молоденькая грузинка приезжает одна в Америку, ищет работу, ищет друга, ни в том, ни в другом ей не везёт… Встречается с другим персонажем, Инной, с которой завязывается дружба. И что потом?
Автор: Инна – твоё альтер эго. То ты его признаёшь, то отталкиваешь… Иногда тебе кажется, что Инна – твоя вторая половина, которой ты хочешь стать, но не в силах… И тебе нравится общение с ней, потому что она именно та, кто тебе нужна, но которою ты не являешься.
Я: Тогда зачем всё это нужно – разрушение личности, потом соединение? Человек ведь не конструкция, чтобы его разбирать и собирать.
Автор: Мне понятно твоё раздражение. Постараюсь объяснить: я часто думаю, что существование каждого человека в данное время и в данном пространстве, помимо характера и интеллекта, обусловливается многими факторами. Одним понятием эти факторы выразить можно так: «окружающая среда», в которой он живёт.
Я: Не могу с тобой согласиться. Уже четвёртый год, как я живу в Штатах, но меня не покидает чувство, что эти улицы, по которым я хожу – сон, перенесённый в реальность и пустивший в ней корни. Шаг за шагом, прохожу я по этой реальности и представляю себе другие улицы, существующие в действительности, но в ином пространстве, в другом городе, на другом континенте… Это вторая, параллельная реальность, существующая так же, как тот реальный сон, в котором я отмеряю шаг за шагом… А ты говоришь «среда»… О какой среде речь?
Автор: О той и другой – реальной и виртуальной…
Я: Кажется, всё это начинает походить на абсурд, часть которого – твоя повседневность, как смерть – часть твоей жизни…
Автор: Вот потому-то я и расчленяю твой персонаж и сталкиваю его с Инной – чтобы ты лучше рассмотрела саму себя. Тебе ведь должно хватить решимости признать в один прекрасный день: Инна – это часть меня, моя попытка самообороны, вроде бы успешная, но время от времени я устаю, выступая в её роли, и вновь начинаю выискивать свои слабости, и тосковать по ним.
Я: И что, я должна Инне признаться в этом?
Автор: Только самой себе, Инна тут ни при чём. Инна существовала и всегда будет существовать. Инна – это те параллельные улицы, по которым ты ходишь, и ты, в конце концов, должна признать, что она – реальный сон, а абсурд – часть реальности.
Так ясно вижу я сидящую рядом с дымящейся сигаретой Инну, дающую «полезные советы» (как она сама их называет), что трудно усомниться в её реальном существовании. Но вспоминаются слова автора, что Инна – моё альтер эго, и я прихожу в замешательство… Однажды, совершенно для неё неожиданно, я вдруг подошла и потрогала её… Этот жест был настолько вырван из контекста, что Инна сразу бросила на меня многозначительный взгляд и буднично, по-деловому, спросила, не лесбиянка ли я. Это сразу навело меня на мысль, что поставленный таким образом вопрос даёт мне возможность коварно использовать доверие Инны. Выдержав искусственную паузу и избежав её взгляда в упор, я прочитала небольшой монолог о желании самопознания, живущем в каждом человеке. Говорила я не слишком связно, путалась в словах, да и Инну не сумела втянуть в разговор, к тому же это альтер эго никак не давало мне покоя. Может, будет лучше побеседовать с автором?
Я: И всё-таки не могу понять, чего я хочу. Будто бы и знаю, а на самом деле определение моей доли счастья всегда проскальзывает между руками и глазами. И понятия не имею, куда меня несёт…
Автор: Сколько людей на земле, столько и определений счастья. Но и «формула счастья» у каждого постоянно меняется, что-то в ней наслаивается, что-то отслаивается… Короче, никто не знает – где он/она нарисуется, даже если известны все географические координаты адресата… Хочешь, скажу, как я завершу рассказ?
Я: А не лучше ли будет, если мы с Инной напишем финал? Как-то сердце щемит, что точку в нашей истории поставишь ты…
Автор: Я не против. Ты уже что-то придумала?
Я: У меня своя версия, у Инны, наверное, будет своя, наши мнения ведь всегда резко друг от друга отличаются.
Автор: Тогда поведай мне свою версию.
9
Моя версия финала:
В баре толпилась масса народу. Никогда не видела этот бар таким переполненным. «Почему именно сейчас?» – подумала я, когда, после длительной переписки, мы, наконец, приняли решение встретиться. С Тедди я познакомилась на одном из Интернет-сайтов. Мы и понятия не имели, как узнать друг друга, потому что наши фотки не были размещены на сайте. Знали мы возраст и интересы друг друга и в течение последнего месяца переписывались достаточно активно. Я неоднократно рисовала в воображении его лицо, даже посылала ему несколько вариантов описания, но он ответил, что ни один не похож. Тедди и сам предпринял такую попытку, но, в отличие от меня, всего одну, а когда получил отрицательный ответ, написал – «плюнь ты на это, всё равно не имеет значения цвет твоих глаз и кожи». «Цвет кожи» меня напряг не на шутку, и я написала, чтобы хоть сообщил, к какой он расе принадлежит. Он чуть не помер со смеху, во всяком случае, кучей хохочущих смайликов меня завалил, чего раньше никогда не делал, и вообще, в отличие от меня, не любил «смайлики». И вот сейчас я встречалась с Тедди в переполненном баре…
– Как прошло свидание? – спросила Инна.
– Я влюблена!
– Ого, ты – и вдруг такой ответ! Ну-ка, рассказывай всё подробно. – Инна максимально сконцентрировалась на мне.
– Ни формальных «привет-как дела», ни «How long have you been here…», я отвела взгляд в сторону и тихо продолжила: «Такой я тебя и представлял», – сказал мне Тэдди. И я не могла избавиться от ощущения, что где-то видела его, в каком-то сновидении… Но на самом деле видела-то я его впервые… Всё это я ему и высказала. «Хорошее начало», – сказал он с улыбкой и заказал пиво. Разговор мы продолжали как старые друзья…
– Мдаа… – призадумалась Инна. – И о чём же вы говорили?
– Первое, что мы выяснили друг о друге – это наша сексуальная ориентация.
– Хватит дурачиться, ты же видишь, я тебя слушаю вся напрягшись, – спокойно произнесла Инна.
– И вовсе дурака не валяю… – сказала я.
– И что потом? – после паузы спросила Инна.
– Вслед за тем мы разобрались – кто как реагирует на измену.
– И кто же как реагирует?
– Оба мы начали с того, что если в отношениях двух людей появляется третий, то первым об этом должен узнать один из этих двух. Мы согласились в том, что «изменять» означает не что иное как использовать друг друга и обманывать.
– Дальше? – нетерпеливо поинтересовалась Инна.
– Мы согласились в том, что начало порождает конец, что если наши отношения продолжатся, если мы самозабвенно полюбим друг друга, то будем подготовлены и к финалу.
– А потом, потом? – Инна теперь уже нервничала.
– Когда мы набросали основные штрихи друг о друге, включая – кто какой кухне отдаёт предпочтение – это мы уточняли ещё в процессе переписки, – после всего этого Тедди принял историческое решение и обратился ко мне с таким вопросом: «Есть ли что-нибудь такое, что я должен знать о тебе с самого начала?».
– И что же ты ответила? – Инна в волнении сверлила меня взглядом.
– Я сказала, что в моём лице ему предстоят отношения с двумя женщинами, что эти две женщины совершенно друг на друга непохожи, и более того, часто они противостоят друг другу. Тедди задумался и заявил, что у нас сколачивается интересная компания из двух женщин и двух мужчин. Я сказала, что тебя зовут Инна и всё в деталях рассказала о тебе, а он познакомил меня с Джонатаном…
10
Иннина версия финала:
Инна: Я очень волнуюсь из-за того, что в этой огромной стране именно мне поручили её. Она ведь всё ещё ребёнок – неподготовленный, не усвоивший правил поведения со взрослыми, и поэтому она всегда оказывается в проигрыше, и её постоянно штрафуют за нарушения правил игры… Ведь как раз это общество и является самым строгим защитником правил…
Автор: Столь чувствительные люди не могут войти в необходимый контакт с реальностью, потому что не понимают языка, на котором эта реальность общается, в них слишком преобладает индивидуальность, чтобы шагать в ногу с большинством. У них свой внутренний ритм, который не подчиняется никаким правилам и законам.
Инна: Она всё время что-то выдумывает, не поймёшь – где правда, где ложь. По пять версий выдаёт на каждый сценарий. Последний – о молодой женщине, у которой связь сразу с двумя мужчинами…
Автор: Да, читали, читали… Помню и то, как, обсуждая сценарий, ты быстро и легко сделала выбор, согласно которому женщина должна обмануть «интеллектуального любовника», будто он – отец ребёнка, что, по словам моего персонажа, является «жестоким оскорблением»… Потом вспоминаю, как ты осудила её за кражу серебряной собачки.
Инна: Я всё время пытаюсь противостоять ей, будь то даже незначительные мелочи. На какие-то вещи я махнула рукой… Постепенно я всё более убеждаюсь, что даже ценой мучений она своё продавит. Хотела особых отношений, и вот обнаружила Тедди. Она думает, что мы вечно будем вместе, но сердцем чую – сейчас она переключится на Тедди, а обо мне и не вспомнит, что значит: дом, стоящий на земле, постепенно утратит фундамент. Когда же Тедди бросит её, откуда ей ждать помощи – останется одна-одинёшенька, и как бы чего над собой не учинила…
Автор: Не беспокойся, даже если нечто подобное произойдёт, она вспомнит о тебе и разыщет… Ты ведь её альтер эго.
Инна: Она мне напоминает человека, который приходит в кинотеатр к тому времени, когда фильм заканчивается, и зрители просачиваются сквозь узкие двери на улицу… А она прёт против людского потока… Есть в ней одновременно нечто традиционное и разрушающее традиции. Не знаю, может, когда-нибудь ей хватит решимости признать: Инна – это часть меня, моя попытка самообороны, вроде бы успешная, но время от времени я устаю, выступая в её роли, и вновь начинаю выискивать свои слабости и тосковать по ним.
11
Авторская версия финала:
Автор: Решено, что границы между персонажами в финальной комбинации будут не прямолинейными, а немного расплывчатыми. В Инне намешано немного от автора, а в авторе – немного от Инны. Это их первая и последняя встреча, поэтому они расслаблены и вялы, как сидящий на аэровокзале по соседству пассажир, с которым ты никогда больше не встретишься…
Таким принципом «размывания» во всех трёх версиях финала я старалась не упустить какую-то часть каждой из них. Мой персонаж, после знакомства с Тедди и, вопреки ожиданиям Инны, стал чаще встречаться с этим последним, более того, на свидания они стали ходить парами. Тедди приходил с Джонатаном, и эта четвёрка весело проводила время. Как-то раз они позвали и меня, но я ввиду занятости не пошла. Потом пожалела – часто ли доводится человеку быть приглашённым собственным персонажем?
Однажды я вынула из почтового ящика письмо Тедди. Вот что было в нём написано: «Сегодня мы остались совсем одни, без Инны и Джонатана, и долго говорили друг о друге. И вот что сказала она в заключение: Инна – это часть меня, моя попытка самообороны, вроде бы успешная, но время от времени я устаю, выступая в её роли, и вновь начинаю выискивать свои слабости, и тосковать по ним…».
Иногда у меня перед глазами встаёт треугольник, два конца которого лежат на земле, а третий устремлён в небо. Два конца на земле – это мой персонаж и его альтер эго, а я, третий конец, в отличие от них, витаю в облаках, опираясь на них.
Однажды мне приснилось, что Инна звонит по телефону и просит не завершать рассказ. А на другой день и вправду раздался звонок, и Инна, уже не только от своего имени и от имени персонажа «я» попросила о том же. Подумаю, – сказала я, не подозревая, что рассказ действительно подходил к концу.
Перевод Владимира Саришвили
[1] (Вернуться) Давно ли вы здесь? Здесь и далее прим. переводчика.
[2] (Вернуться) Здесь: «Сколько себя помню».
[3] (Вернуться) Мадам.
[4] (Вернуться) Распространённая аббревиатура Нью-Йоркского аэропорта имени Кеннеди.
[5] (Вернуться) Так что, ваша прибыль вырастет.
[6] (Вернуться) Уверенность.
[7] (Вернуться) Ориентирована на обслуживание.
[8] (Вернуться) Теперь, по «национальности» ты жительница Нью-Йорка.
[9] (Вернуться) Ещё до того, как твоя задница вылезла на свет.
[10] (Вернуться) Серебряная собачка! Серебряная собачка! Смотри, Джекки, мне подарили серебряную собачку.
[11] (Вернуться) Бесполезная почта.