Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2012
Единый мир Владимира Алейникова
Владимир Алейников, «Избранное» в двух томах, Киев, Бизнесполиграф, 2012.
1
Говоря о единстве поэтического мира нашего современника, великого поэта Владимира Алейникова, я не преувеличиваю и не преуменьшаю, но только фиксирую истинное положение дел. Но в чем же состоит это единство? Какое «метафорическое рассуждение» лучше всего привести, чтобы прояснить существо дела? Пожалуй, лучшее слово, которое мы можем здесь использовать, это слово – «нить». Поэзия Алейникова – переплетение нитей, основы и утка, она «ткань культурного пространства», созданного поэтом. Нити пространства – основа, дороги земные, но не только мест жизни: Кривого Рога, Москвы, Коктебеля, а и культуры. Дороги литературы и музыки, живописи, архитектуры… А уток – реки времени, медленные и быстрые, времена метаморфоз Космоса и пыльцы, личной жизни и жизни страны.
Единый мир Владимира Алейникова – эта ткань, она изогнута «силовыми воздействиями» больших или меньших «звезд-стихов», рожденных на перекрестьях культурных времен и пространств. И вот что удивительно. Если у нас на глазах разделились пространства Киева и Москвы, и пограничники будят людей средь ночи в вагонах, то в мире поэта эта связь городов неразрушима.
2
Но разделение в земных краях произошло. Его можно датировать 1989-м годом, годом гнева Восточной Европы, падения западноберлинской стены и «деятельности» слабосильных российских правителей, так и не сумевших вывести страну из туннеля одной нити – нефтяного трубопровода. Именно 1989-й разделяет стихотворения двух томов «Избранного». И поэтому я беру для начала разговора последнее из стихотворений первого тома и первое второго. Несколько начальных строф:
Что подумаешь: в самом ли деле
Сквозь горючий настой синевы
Мы в морское пространство глядели?
Что за вздох отрывал от земли,
Что за сила к земле пригвождала?
Люди пели и розы цвели –
Это в том, что живём, убеждало.
Что за звёзды гнездились в груди,
Что за птицы над нами витали!
Костный мозг промывали дожди,
Как об этом даосы мечтали».
…«горючий настой синевы»… необыкновенная точность присуща стихам Алейникова, она дается не только трудом, еще «генами культуры» и богатством подсознания – «колыбели интуиции». «Горючий» – это и способный гореть, и вызванный горем. Свобода, морское и небесное пространство – через него взгляд стремится к мечте, часто несбыточной, как у Пушкина: «Спой мне песню, как синица/Тихо за морем жила»… Времена арестантов, без права видеть мир. Нити судеб поэтов, в 19-м веке, в 20-м… и «топографические линии, нити» прошедшие через Михайловское, через Крым, через степи скифов.
И все же поэта нельзя ограничить – он умеет летать… К своей земле его пригвождает не сила тюремщиков, а любовь к милым песням – их слышишь, и они убеждают в реальности не только зла, но и добра в людях, и луговые травы, и цветы – они не символы, а живительное, магическое ложе для Антея. Да и урок Антея следует учитывать – он побежден, когда не может коснуться земли. Это стихи провидческие – о будущем, которое вовсе отречется от реалий высшего, мечтая вместо звезд налепить на небо акции и ассигнации.
Последние строфы стихотворения такие:
Перед нею, настолько простою,
Что усталых небес высота
Обернётся мирской красотою.
Руки, братья, скорее сомкнём
В этой жизни, где, помнится, с вами
Не впервые играли с огнём,
Как никто, дорожили словами.
Кто же выразит нынче из нас
Наши мысли о вере и чести?
Невозвратный не вымолишь час,
Где, по счастью, мужали мы вместе
Так иди же в легенду, пора,
Где когда-то мы выжили, зная
В ожиданье любви и добра,
Что судьба не случайна такая».
5 августа 1988 г.
Это превосходные строки, о единстве земли и небес, о братстве поэтов СМОГа – раннего восхода и славы Владимира Алейникова. И «выживание» не обернулось у него потерей веры в свое призвание. Наиболее верны слова о «не случайности судьбы», для поэзии Алейникова они не расхожий тезис, а самая суть его мышления, «свойство пророков и ясновидящих».
Вернусь к стихам:
Обернётся мирской красотою».
Небеса устали от зла людей, но художник-творец может запрокинуть голову, раскинуть руки – и благодатный дождь оживит землю. В Библии есть строки: «Внимай, небо, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих. Польется как дождь учение мое, как роса речь моя, как мелкий дождь на зелень, как ливень на траву». (Второзаконие, 32, 1–2) Об этом стихи Алейникова. Нет здесь слов о сумраке леса, где оказываешься в середине жизни – есть пророчество и клич: «Вперед!» Есть солнечный луч – он дает направление пути.
3
Пробудилась? – я вправе спросить:
Укрепишь ли души ожиданье?
Новой жизни успеешь вкусить.
У Того, кто судьбой моей движет,
Есть в запасе и Слово, и взгляд, –
Мне-то ведомо, кто это нижет
Миг за мигом, все годы подряд.
Нарастанье, струенье, сгоранье,
Неизбежности ржавый налёт –
Уж не то ли пришло состоянье,
Что хранит, но за горло берёт?
У меня пониманья хватает,
Чтобы слух не рубить на корню, –
Кто по осени звёзды считает?
Голос крови ни в чём не виню.
Вросши в почву и вырвавшись к небу
Средь разрухи, спалившей нутро,
Никому я не пел на потребу –
Хлеб чужбинный ли, бес ли в ребро.
Никогда не терял я дыханья,
Даже в гибельной яви былой, –
Поруганье? – о, нет! – полыханье
Веры, выжившей там, под золой.
Как бы выразить суть этой воли,
Что с надеждой была заодно,
Что сомнений отведала соли
Там, где память стучалась в окно?
Потому-то любви и подвластно
Всё, что в мире дано мне сберечь, –
И, как встарь, отметая соблазны,
Обретает величие речь.
8–9 сентября 1990
Я привожу целиком стихотворение, открывающее второй том «Избранного». Нет нужды в комментариях. Слова веры – но не в доброго царя, а в Бога и собственные силы, в себя – творца. Единство мира созидается путеводной звездой, свечой в ночи, рождением из небытия слов, а не стенаниями об утерянном. И ни слова лжи, ни одного славословия сильным мира сего, ни единой фальшивой строки в тысячах стихов.
Ни до перелома, ни после Алейникову не воздали должного. А ему было не до фуршетов – он творил свое единое пространство, златотканую ткань, и на ней не было разреза ржавым ножом истории по живому.
4
«Избранное» в двух томах издано в Киеве. У Владимира Алейникова есть стихотворение 1974 г., оно называется «Средь январской киевской тьмы». Вот из начала стихотворения:
Не томи зрачок слепотой! –
Ах, встречаться б нам не в огне бы
В повседневности непростой.
Сохрани нас, Господи, грустных,
Средь январской киевской тьмы,
Чтоб в движениях безыскусных
Не могли раствориться мы.
Говори нам, Господи: «Братья!
Вам впервой ли здесь зимовать?» –
Пред небесною всею ратью
Не пристало озоровать».
Когда я читал это стихотворение, то передо мной, совершенно внезапно, появились образы «Белой Гвардии» М.А. Булгакова, да и, скорее, сам писатель… январь 1919 г., январь 1973-го… Нить времен Булгакова пошла рядом с нитью судьбы Алейникова, и обе пересеклись с пространством Киева. Удивительная близость – январь, рядом с Рождеством, вполне понятна молитва, это же молитва? Мне попеременно, то Булгаков, то Алейников представлялись произносящими эти строки. Они стояли рядом, и поэт просил за романиста: «Сохрани мне зрение, небо!», мы знаем, что в дальнейшем Булгаков был близок к слепоте. И за себя молился в том январе поэт – не потерять зрения, которое умеет отличить свет от тьмы, подделку от истинного, уродливое от прекрасного. Не впервой зимовать в Киеве истинным творцам.
Но Алейников не был бы Алейниковым, если бы мудрая уверенность в победе света не явилась в этом стихотворении. И вновь – свобода, выбор всегда остается за нами:
Пред Рождественской красотой! –
Что любимо нами в даримом,
Обозначенном простотой?
Ты, о Господи, разберёшься –
Нам же, сгустками по глазам,
Как ни рвёшься и как ни бьёшься,
Поначалу узнаешь сам,
Каково оно, расстоянье,
И каков он, сумерек снег, –
Вот и выбор, вроде бы ранью
Просветляется человек»…
Январь 1974
Стихотворение не приведено полностью, оно еще длится, звучит, говорит о важном, но нам пора…
5
Мандельштам в статье «Слово и культура» дает ряд образов и мыслей, которые невозможно здесь не привести… У него находим: «Поэзия – плуг, взрывающий время так, что глубинные слои времени, его чернозем, оказываются сверху. Но бывают такие эпохи, когда человечество, не довольствуясь сегодняшним днем, тоскуя, как пахарь, жаждет целины времен».
Слова замечательные, я уже приводил их в одной своей статье. Но образ созидаемого художником-творцом Космоса, единого, наполненного светом, мне кажется не менее подходящим для творческого начала Владимира Алейникова. И время, и пространство в этом «рукотворном Космосе» сотворены поэтом, и их нельзя считать чем-то оторванным от реальных, меньшим, чем они. У А.Ф. Лосева, в его рассуждениях об античной эстетике, так говорится относительно взглядов Платона: «…и нельзя считать менее важными предметы, произведенные искусством, а величайшими и прекраснейшими вещи, произведенные природой».
У Алейникова слово «Космос» не такой уж частый гость. Но вот же:
Перешагнуть ещё не в силах –
В разливах музыки земной
Весь Космос дышит в наших жилах.
Не примиряйся никогда
Ни с тем, что землю покидает,
Ни с тем, что время, как вода,
В песке забвенья пропадает.
Взойди, коль надо, на костёр,
Чтоб страсть сквозь пламя расплескалась,
Дай мысли выйти на простор,
Чтоб в тесноте не задыхалась.
В ладони влажные возьми
Весь мир – ему не до прощанья! –
В нём нет безмолвия, пойми,
Есть только вечное звучанье.
Звучит космическая высь –
Нутром, из самой сердцевины, –
И там, где встречи заждались,
Земные вторят ей глубины».
31 октября 1996
«Есть только вечное звучанье»… Пифагор, «струны мироздания», «музыка сфер»… Вечный, прекрасный, живой Космос, извергающий в черную пустоту заждавшегося пространства «семя света», живой, потому что только о живом можно сказать: «Нутром, из самой сердцевины». И, одновременно, сказать о себе, о «внутреннем Космосе», о человеческом сердце – «центре Галактики, по имени Человек». Именно так, с заглавной, как велено нам творцами Возрождения.
Встреча земного и космического и происходит в поэзии. Если речь идет о поэзии высокой, настоящей. Но чаще у Алейникова используется в стихах слово «звезда».
6
О звездах насущных… Вчера вечером я провел небольшое «астрономическое» исследование. Нет, я не покупал домашнего телескопа, не пытался обнаружить сирого, забытого учеными астероида или заблудшей в глубинах пространства кометы… я всего лишь подсчитал, сколько раз в «Избранном» Владимира Алейникова встретится слово «звезда»? И что же? Может, и есть небольшая ошибка в вычислениях, пусть посмеются надо мной Тихо Браге и Кеплер в иных мирах, но у меня получилось 150 раз…
Из бед былых протянут след
Неисправимого доверья
Сюда и далее, туда,
Где плещет понизу вода
И так живучи суеверья.
И здесь, и дальше, и везде,
Судьбой обязанный звезде,
Неугасимой, сокровенной,
Свой мир я создал в жизни сей –
Дождаться б с верою своей
Мне пониманья во вселенной».
Эти слова написаны на самом разломе времен, в декабре 1991 года. И они ясны, определены и прекрасны. Их нет нужды пояснять, и если кому-то неясно сказанное, то пусть подумает о том, кто он и как живет? «Свой мир я создал в жизни сей», – вот что говорит наш поэт, и это гордость настоящего Мастера. Более того – демиурга, творца. Мало кто имеет право на такие слова, но Алейников – безусловно. Но далее, вслушайтесь – «Дождаться б с верою своей/Мне пониманья во вселенной»… для тех, кто не слишком знаком с миром В.Алейникова – какое-то «чересчур громкое» заявление, «поэтические красоты»… но я бы не спешил, у Алейникова нет «красот», не может быть в принципе.
«Понимание во Вселенной» – это не мечты о стадионах, внимающих поэту, хотя, если по-честному, кому же не хочется славы и признания? Но Владимир Алейников о другом. «Понимание» для него – «деятельная связь» со всем сущим, это не «показная вера нынешних Тартюфов», а истинное религиозное чувство связи всего со всем. Человек, который понят звездами, может взлететь к ним. Так бы я сказал кратко. И добавил бы: «Dictum sapienti sat est».
7
Я не цитирую в этих заметках писателя множества известных стихотворений Владимира Алейникова. В какой-то момент написания подобного текста тебе самому становится ясно, что ты продолжаешь развивать основную свою метафору, а здесь она «единая ткань поэтического мира». Раз так, то все творчество поэта, от первой до последней строки, должно быть развитием и совершенствованием изначальной «музыки личности», развертыванием «творческого ДНК» в поразительный мир поэта.
Поэтому, возьму самое первое и завершающее стихотворения, их выбор всегда многое подсказывает нам.
Итак, первое стихотворение в издании – «Когда в провинции болеют тополя»… великолепное произведение, но именно о нем многое написано. Листайте со мной вместе, читатель, давайте откроем второе стихотворение, на стр. 8, произведение того же, далекого, 1964 года. И прочитаем эти две строфы. Не забудем – автору 18 лет, и какое владение языком, техникой стиха, мыслью!
В переулки, встающие дыбом,
Где гречанки проносят с тоской
Свои груди – солёные рыбы,
Где заветно скрипят флюгера,
Семьям тесно у телевизоров,
Под гитару поют фраера
Горячо и непризнанно».
Я увижу – текут по ручьям
Непонятные токи пространства,
И приходит пора поручать
Первым встречным и тропы, и трассы,
Как в египетских душах камней
Просыпается чувство корней,
Как осколок разбитого зеркала
Бредит небом и дышит морем,
И тогда я пойму – крамольно
Всё, что молодо, всё, что зелено».
Разве мы не видим, читатель, соединения земного и небесного, чувственного и пророческого? Интересно, могут ли не поразить кого-либо строки «Где гречанки проносят с тоской/Свои груди – солёные рыбы»? Лорка улыбнулся в апельсинных садах Севильи и дружески поднял большой палец. Но Лорка написал бы «где цыганки»… Алейников пишет «гречанки», и этим делает зримой «нить Эллады», протягивая ее до наших времен. И более чем чувственно – эротично. В том высоком, светлом и темном одновременно значении, которое разделяет Афродиту и грозного бога Эрота. Забудем на минуту, что у Апулея богиня Венера ведет себя ужасающе, таскает за волосы и сквернословит в адрес несчастной Психеи, будто старая рыночная торговка. Увидим ее юной, выходящей на берег и вспомним о соленой воде моря… И о приметах времени – те, первые телевизоры, гитары (вот, все же Лорка!), и вполне понятное «фраера», слово, явившееся из немецкого через идиш, означая «свободный». Слово стало вполне «отечественным», отделило тех, кто вне блатной среды, и могло восприниматься как «наивный», что по контексту достаточно близко. Хорошие, наивные и не в тюрьме.
Такова многоплановость стихотворений Владимира Алейникова, его поэтического слова. Поэзия так и должна – не морали читать, но убедить и увлечь прекрасным, то есть умным и заставляющим думать, хотя и принимаешь превосходные стихи непосредственно… они музыка, но нет обязательного требования знать ноты, они – звездное небо, но ты можешь любоваться великолепием ночи и не зная имен созвездий…
Мы можем, читатель, задуматься и о том, кем стали эти «ребята с гитарами» – погибли они на переломе времени? Перебрались «верхом на том же стуле» за «вновь образовавшийся бугор» – из России в Украину, или обратно? А может, и рассеялись по миру, унося в себе стихи Алейникова, как любовь, совершенство? Или им больше золотой телец потакал – преуспели в торговле мылом и зубными щетками, тоже дело… И собственная их «ткань судьбы» вдруг, да и пригодилась для «реального занятия» – шитья мошны, а из «фраеров» они могли сделаться ворами, да, часто по вине государственного беззакония, но… Дай Бог этого не произошло, порадуемся за всякого такого человека.
…Город в стихотворении уходит вверх – «переулки, встающие дыбом», мы идём в горы, на вершину, откуда откроется вид будущего:
Непонятные токи пространства,
И приходит пора поручать
Первым встречным и тропы, и трассы,
Как в египетских душах камней
Просыпается чувство корней,
Как осколок разбитого зеркала
Бредит небом и дышит морем,
И тогда я пойму – крамольно
Всё, что молодо, всё, что зелено»…
Каждый раз, когда я говорю о стихах Алейникова, мне приходит на ум слово «магия». Каким образом это происходит? Я размышляю о реках времени, нитях пространства, но все сказано поэтом наперед: «Я увижу – текут по ручьям/Непонятные токи пространства»… Ткань из пересекающихся нитей. Таким я увидел мир Владимира Алейникова, читая его книги, но не припоминая до поры до времени этих строк, и таким он увидел свое будущее, еще только намечая план «сотворения пространства-времени стихами». И отбросил – «это крамольно», любую к себе снисходительность со стороны себя самого, не для тех, кто видит будущее, всякие пустяки, вроде «молодо-зелено». Им Ангелы-проводники, для них Пушкина «Пророк» – назначение и судьба.
8
Вы прочитаете «Избранное», разве не стыдно обойтись без книги лучшего русского современного поэта на полке? Можете считать иначе, иметь свои пристрастия, но дела обстоят именно так. И, можете поверить, быть лучшим – не «орденами бряцать», это – крест…
Итак, 2-й том завершает стихотворение «И судьбе твоей нет предела», которое, в свою очередь, заканчивается так:
И поддержаны, певчие, творчеством,
И ведомы – звучащим словом,
И хранимы небесным светом,
И едины – вселенским родством».
Стихотворение 2011года, между 1964-м и 11-м годом нынешнего тысячелетия почти 50 лет.
9
Иногда я спрашиваю себя: «Можно ли и нужно ли говорить о стихотворениях, когда они, у гениального поэта, – живые, сложнейшие внутри себя существа? Не излишняя ли наивность нечто пояснять читателю, если он склонен к «поэтической бижутерии», считает свой вкус последней инстанцией, отучен думать над стихами?» И снова я должен повторить слова Мандельштама, на этот раз из статьи «Выпад». Не я выбираю цитаты – они появляются с необходимостью исполнения законов физики: «… поэтическая неграмотность уже просто чудовищна, и тем хуже, что ее смешивают с обычной, и всякий, умеющий читать, считается поэтически грамотным»… И далее, хлестко и зло – «Читателя нужно поставить на место, а вместе с ним и вскормленного им критика». Как сегодня написано.
И все-таки пытаюсь показать читающим значение Владимира Алейникова, дать знать, какой силы поэт живет среди нас, мы же так часто слепы… Но не стал бы писать эти строки, не верь я во многих просвещенных людей, они, вместе с давними поклонниками, обратятся к стихотворениям и прозе нашего поэта. Я знаю, как чествовал Владимира Дмитриевича родной город, Кривой Рог, видел собравшихся в Москве на творческий вечер, и выставка картин долго длилась в Петербурге. Алейников человек Ренессанса, он и великолепный прозаик, и блистательный художник… Картины Владимира Алейникова в единстве с его поэзией – в них свет рождает цвет и формы фигур, лазерной сваркой соединяет осколки мира в целостность…
Не хочется мне прощаться, даже на время, с этой книгой моего друга, Владимира Алейникова. Я все смотрю на обложки каждого тома, здесь размещены высказывания о поэте и его творчестве. Завершу цитатами из этих отзывов:
Андрей Битов: «Владимир Алейников – великий русский поэт… Слава мира запечатлена в его стихах с такой силой, что нам легче всего отказать ему в той славе, которую раздаем сами, – в мирской».
Евгений Рейн: «Владимир Алейников – классик новейшей русской поэзии. Я считаю его великим человеком, великим другом и великим поэтом… Алейников выиграл свое сражение и четко держит свою дистанцию в русской поэзии».
Саша Соколов: «… Он просто титан, я всегда тихо восхищаюсь, глядя на его вдохновенность, на то, как он работает, невзирая на обстоятельства и окружение. Считаю, что Владимир Алейников самый из нашей плеяды подлинный, глубокий и молодой. Я всегда считал его лучшим русским поэтом».
Александр Величанский: «Владимир Алейников был центральной фигурой среди смогистов потому, что именно Алейникову более всех удалось воплотить изначальный пафос новой эстетики, больше других в ней самоопределиться. Поэзия Алейникова потому так стремится к бескрайнему звучанию, потому не ставит себе предела, что, в существе своем, заключает тайну единовременности всего сущего»…