Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2012
Михаил ЩЕРБ
/ Бохум /
Река
|
1 Он улыбнулся, снял с руки часы И положил их временем на стол. Потом провёл ладонью по лицу, Стирая выражение с лица. Затем закрыл глаза И ощутил В ушах прозрачный бархат тишины, – Беззвучный шёпот стереоподушки. Протиснувшись сквозь пёструю пургу, Он увидал себя на берегу Реки своей души, он различал В тумане устья сумрачный причал, Угадывал невидимый исток И русла нить, и спутанный клубок Несбывшихся притоков, рукавов, Жгуты плотин и раны островов. Стоячих вод тягучая тоска, И тёмный ил, и звёздочки песка, – Река жила. С подвижностью теней Другие реки отражались в ней, Чужие проступали времена, Чужие судьбы достигали дна. Он снова видел спутанный клубок Течений; закипающий поток Из отражений тысяч тел и лиц Людей, зверей, камней, растений, птиц Свивался в нить, в спираль, затем – в кольцо. Рой острых брызг летел ему в лицо И низвергался водопадом ниц, И снова закипал потоком лиц, Свивался в нить, в спираль, затем в кольцо, Из тысяч лиц творя его лицо. 2 В пещере воздуха или на дне дождя, Где ветра тень ложится на поля, Где из пелёнок волн кричит земля, – Там темнота. От капель темноты Бегут круги по свету фонаря. Там тошнота. Там клёны-якоря, Вгрызаясь в грунт, ржавеют под дождем. Вонзаются в оконный окоём Их ветви – бесконечные ходы, Прорытые кротами пустоты. И снится мне, что через мой живот Из неба в землю дерево растёт. Там, под землёй, – сплетение ветвей. Здесь, над землёй, – соцветие корней. И вызревают под землёй плоды. И по корням струится свет звезды. 3 Иди, иди… Но только не смотри На надпись «выход». Солнечный, воскресный Сверкает полдень лаком изнутри Своей кюветы, замкнутой и тесной. На коже дома – пыльный известняк. Цепь муравьев дорогою окольной Татуировку выколола. Знак Бессмысленный, но каменноугольный. Ветвесплетенье, – варварски, не целясь, – На искры крошит гомогенный свет И попадает в свой же прежний след. Задумчивый, прохладный, чуткий шелест Камней сопровождает ходока: Уныло сожалеет влажный гравий, Что потревожен. Смотрит свысока Ползучих роз роскошный серпентарий. Оцепенел в ежеосеннем сне Привядший куст садовой ежевики. Прозрачный ветер отфильтрует блики Сквозь известняк и уголь на стене. 4 Ещё немного, и причалит моя лодочка, паруса которой надувают сны, к длинному чёрному пирсу, и затихнут деревяные шорохи. Замрёт на неведомой горизонтали отвес солнца, а свет, отражаемый водою, станет тяжелее и гуще. Каюта моя, рябая от солнечных отблесков, с тёмно-фиолетовыми угольниками теней, потеряет очарование своё, утратит динамику, превратится в обычную комнату: жаркую от прогретого летнего воздуха, прохладную от сыроватых ракушняковых стен. Весёлые колючие брызги морских запахов сменятся акациевым туманом, – медленно вращается во рту белый полированный шарик. Звуки южного города – крона тополиного дерева, каждый листик качается на своем черенке, словно и не подозревая о других, – их можно перебирать и рассматривать, как медные монеты, – звуки эти, разные и неповторимые, как дети, вбегут в мою комнату-каюту, распахнув двери, окружат меня щебечущей стайкой. Тёмный силуэт в дверном проёме окажется, конечно же, матросом, темнолицым, темноруким, в белоснежной форме. Чуть насупясь, он скажет что-то, но я и без слов пойму, что пора выходить мне. Земля. |