Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2012
Об умерших и о живых
Людмила Херсонская. Все свои. – М., «Русский Гулливер», 2010 г.
Если бы можно было нарисовать портрет этих стихов, вышло бы примерно так: полупрозрачный женский силуэт, в котором толпятся, плачут, играют и поют многочисленные люди. Стихи-люди, люди-стихи. Очень мало о себе, всё о других – лирическое «я» тонет в людях, но и хватается за них. Как будто можно ухватиться за волны! Имя автора – ключ к пониманию ею поэзии. Каждый человек-судьба-горе – стихотворение. Каждое стихотворение мучит и достаёт, как если бы это был живой человек. Редкий случай, когда понятие словесного творения как сущности воплощается (кажется, что без особенного труда) с ослепительной полнотой. На эти стихи порой больно смотреть, как на источник света, бьющий в глаза. Эти стихи нахальны и неуместны, они приходят к читателю невпопад, птичьей походкой. В них есть высокая неслучайная минутность: был человек – знала – сошёл с ума – умер.
При чтении поначалу возникает сомнение в истинности изображаемых сюжетов, но потом понимаешь, что именно такие сюжеты придумывать «нельзя» – внутреннее чувство начинает сразу же сопротивляться: «какие злые шутки над людьми!». Но поэтесса любит своих героев; это её друзья и близкие. Как и её стихи. Не часто встречаются дружеские отношения с собственными стихами.
Это стихи-слёзы, стихи-песни. Об умерших и о живых. И пафос гуманизма, и мистика отступают перед живым человеческим (но и словесным тоже!) существом. Лирическое «я» растеряно, погружено в свои переживания, связанные с людьми. Возникает чувство: мы в мире совсем одни! «Я» – свидетельница, со-переживательница, со-страдательница. Страдает оттого, что не может изменить судеб, которые видит.
Если вчитаться, можно уловить черты лирического эпоса. Действительно, архаическое, примиряющее, материнское начало нет-нет, да и проступит в современной, острой на язык и почти циничной женщине.
суп уже остывает, а муж не идет к столу,
ползает среди старых фото, выпавших из альбома –
вот девочка с мишкой, вот дедушка в кителе,
а где мои родители? Господи, где родители?
– Совсем сошел с ума. Твои родители умерли, Шлёма.
Этничность этих стихов – их нарядное и почти праздничное украшение: народные словечки возникают в каждом стихотворении, народные обычаи угадываются в каждом втором сюжете. Язык стихов мелодичный, почти песенный. Отражается жизнь, которой нигде больше нет, и эта жизнь конечна. Продолжительность жизни стихотворения, вероятно, чуть больше, чем продолжительность человеческой жизни. Поэтесса дарит своими стихами всем, кого пришлось встретить, ещё немного жизни и немного памяти.
и кто поймет, о чем мы говорим,
и кто же станет слушать трех старух,
приехавших на заработки в Рим.