Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2011
Выйти из пике
Михаил Окунь. Средь химер.
Гельзенкирхен, 2011
Петербургский поэт Михаил Окунь пишет давно, он автор множества поэтических книг, и его творчество хорошо известно любителям поэзии. Однако известность «в узких кругах» вовсе не гарантирует широкий успех подлинного творчества. Время нынче не поэтическое, оно требует от автора не выплеска боли, а развлекательности. Место же, где проживает ныне поэт, отдаляет его от небольшой (но все-таки) аудитории на приличное расстояние. Вы скажете: подумаешь, в германскую глубинку уехал, в эпоху Интернета это неважно! На самом деле важно, мелькание в кадре, общение в тесном кругу всегда повышают шансы поэта быть замеченным, в противном же случае он оттесняется в тень, на обочину.
Так что получается, что Михаил Окунь творит вопреки и Времени, и Месту. Он их не игнорирует, нет, просто старается не брать в расчет, не плакаться и не стонать. Новые книги появляются не ежегодно, но достаточно регулярно, последний поэтический сборник «Чужеродное тело» вышел в свет четыре года назад в Гельзенкирхене, а в этом году там же вышла книга стихов «Средь химер».
К составлению очередного сборника поэт подошел нестандартно, включив туда не только самый последний корпус стихов (так делается в большинстве случаев), но и несколько ранних стихотворений. Почему автор захотел предъявить читателю лирику восьмидесятых и девяностых? Он этого не объясняет, так что мы можем только догадываться о мотивах. Возможно, захотелось контраста, все-таки время «то» и «это» – разительно отличаются. Это две разных эпохи, две страны, а в отношении нашего автора – два разных взгляда на мир.
Весь мир как будто из стекла:
Посёлок, сосны и дорога,
Что между сосен пролегла.
А там, у берега залива,
Припай белеет ледяной.
В него залив стучит лениво
Едва заметною волной.
Эти стихи 82-го года – простые, ясные, доказывающие, что автор если не прозревал в окружающем мире гармонию, то хотя бы желал ее прозреть. Здесь еще нет никаких «химер», образы понятны (даже несколько трафаретны), а после прочтения на душе остается легкая элегическая печаль. «Химеры» начинают влезать в стих позже, во второй половине 80-х:
Я не доеду до вокзала,
Сойду без цели, где попало,
Прозревший, но глухонемой.
Тут уже проглядывает не печаль, что-то другое, вроде как с глаз поэта начинает спадать пелена («розовые очки»?), и жизнь преображается в стихе не в усредненно-лирическом, а в более жёстком варианте:
Не хочу менять походки,
Невозможно молодиться
И веселым быть без водки.
Такой взгляд, – еще задорный, но уже беспощадный – становится с течением времени все более характерным для автора, который постепенно перемещается на теневую сторону бытия. Одновременно с этим растет мастерство, образы становятся точнее, индивидуальнее, и если Михаил Окунь при составлении сборника хотел продемонстрировать этот процесс, то свою задачу он выполнил.
На вкус эти стихи отдают горечью. У одного стихотворца лирика терпко-соленая, у другого мармеладная, приторная, а вот здесь чувствуется горечь бытия. Жизнь ведь выглядит так, как ты хочешь. Имеешь иллюзии – она такая, отбрасываешь их – совсем другая. Михаил Окунь из тех поэтов, кто без жалости отбрасывает иллюзии, обнажая для себя (и для нас) скелет жизни и прочую неприглядную требуху:
Обветшалый прогорклый уют…
Перекошенные трехэтажки
Песни только о главном поют.
Убогий внешний антураж, попадающий в поле зрения поэта, аукается с внутренним пейзажем, где тоже оголенные нервы, как во время разговора лирического героя с неким «Игреком»:
Ну что тебе, любитель алгебры, сказать
Под этим небом цвета купороса? –
Так получилось, не поправишь, твою мать!..
С точки зрения формальной это вроде традиционные стихи. Полемика с традицией здесь происходит на содержательном уровне: автор то и дело работает на снижение, отрицает любой пафос, а порой и вовсе, считай, «возвращает Творцу билет»:
Ответишь ты, душа!
Оно бы так… Но если там
Нет вовсе ни шиша?..
Но в итоге, по счастью, ощущения мрачности нет, то есть, получается вовсе не чернуха. Это жёсткая мужская лирика, если со слезой, то скупой, если с рыданиями, то тщательно скрытыми, если со «светом в конце тоннеля», то едва различимым (но все-таки различимым). Приведем полностью короткое стихотворение, строчка из которого стала названием сборника:
Сойди в кромешный мрак,
Где люди средь химер –
Никто и звать никак,
Но всё слабее тень.
И ночь белым-бела,
И белая сирень
Мерцает из угла.
Вот эта «белая сирень», которая время от времени «мерцает» то в одном стихотворении, то в другом, и спасает автора от того, чтобы скатиться туда, где горечь жизни обретает вкус яда. Поэт, что называется, «травит душу», но не отравляет ее, он «корябает», но местами и «ласкает», дает читателю глоток воздуха. Что, собственно, и делает творчество Михаила Окуня состоятельным по большому счету, в конце концов, посылать проклятия нашей неприглядной жизни – это, пожалуй, банально. Гораздо достойнее для автора, на время поддавшись разочарованию, неверию и т.п., войти в это крутое пике – и умело выйти из него.
Переезд автора в Германию не мог не оказать влияния на творчество, все-таки смена страны проживания – дело серьезное. При этом, как ни странно, в лирике последнего десятилетия (время жизни за границей) европейских деталей почти не видно, они оттесняются куда-то на периферию. Чувствуется, что поэт не очень интересуется той жизнью, то есть, в швабском городе Аален пребывает лишь его физическое тело. Душа же, не подчиняясь человеческим законам, улетает то на проспект Энергетиков, то на Мытнинскую улицу, то на Лиговку, в сад Сан-Галли.
Можно назвать это ностальгией, но можно найти и другое определение. Пространственная удаленность от дорогих сердцу мест обостряет поэтическое зрение, и то, что для обычного эмигранта – душевная мука, для поэта – провокация на творчество. Талантливого человека перемещение в пространстве может лишить голоса, но может и усилить его, довести до пронзительности, когда тривиальные (в прежней жизни) детали становятся чем-то очень значимым, существенным и даже символическим:
И где, ответьте Бога ради,
С тем пойлом чан, и та зима,
И бард, и парковые бляди?..
Из той, более-менее устроенной жизни, наша неустроенная представляется автору тоже жизнью, которая единственна, быстротечна и ценна в каждом своем проявлении. Проспект Энергетиков – не Елисейские Поля, конечно, но здесь тоже живут, любят, умирают и т.п. И автору есть до этого дело, он остро чувствует эту неприглядную реальность, стараясь воплотить ее в стихах. Нужно ли кому-то это воплощение? О востребованности поэзии в наше время – см. начало статьи, но автора, похоже, сей аспект не очень-то волнует:
Где гроша никто не даст –
Там стихи упорно пишет
Пожилой энтузиаст.
То есть, поэт Михаил Окунь не заблуждается ни насчет себя, ни насчет времени, он просто пишет. Пожелаем поэту удачи.