Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2011
Отрывки из Ничего
Ы
Тем, кто хочет метаморфоз, можно посоветовать простую процедуру: употреблять вместо я – ы. Эта буква загадочная.
Встав на место родного я, она высветит всю искусственность нашего эго. Что такое, например, «ы – думаю», «ы – люблю».
Поыкайте несколько дней, и ваше вы изменится, особенно, когда обнаружите в нем ы, не говоря уже о Ты.
Это ы долго ждало своего часа, и вот он пробил.
На заре туманной юности у меня была серия рисунков, в которых непременно фигурировала буква «Ы».
Ы все сказал. Хау.
ШТИЛЬ
Позавчера исполнилось шестьдесят. Как сказала переводчица Ду Фу, это первый день рожденья, который рекомендуют праздновать китайцы. До этого не стоит.
Может, оно и так. Но к этому времени почти все близкие люди уже там, приятели – далече. И необходимость празднований отпадает сама собой. Выполняешь ритуал, зовешь выживших. Праздник превращается в бюрократическое событие.
Ы не празднуют дней рождений, потому что их родина не здесь.
Они, вообще, волны, эти ы, им время не указчик. Главное, чтобы Дух веял. Самое страшное – штиль.
БУЛЬ-БУЛЬ
Всю жизнь, тем или иным способом, пишу портрет волны. Не сюжет, не засахаренный трупик схемы, а процесс.
В мире нет статики. Все движется, кроме Парменида и Фауста.
Просто скорость нашей динамики не позволяет нам различить динамику скал или вселенной.
В покое только точка сборки. Прежде, чем ее тронуть, подумай,
Не тронешься ли ты.
Одиночное плавание в себе – занятие не для всех.
Буль-буль.
МИСТЕР Х
Конечно, я допускает (ы понимаю), что процесс тоже может превратиться в сюжет (Кафка, например), став массовым явлением. Но пока он еще свеж, можно наслаждаться непредсказуемостью результата.
Я верю, схема будет!
Конечно, без нее не обойтись, но задача ы быть впереди схемы (или позади), там – в неопределенности.
Мистер Х, мистер Ы, улыбнитесь.
ОНА
Все еще не могу привыкнуть к тому, что Лены нет.
Универсум поступил жестоко, забрав ее у нас.
Зачем она Ему понадобилась?!
Не поговорить.
Она держала планку.
Она…
ДАОСВИДАНИЕ
Вчера хоронили Нину Павловну Снеткову, дожившую до 86. Испанистку, переводчицу, замечательную женщину без предрассудков. Я с ней дружил в последние годы ее жизни. Моей жене рассказывали, что на каком-то писательском банкете она вдруг предложила такой тост: «Выпьем за нас, фронтовых блядей!». Работала в госпитале во время войны.
Я приходил к ней на Гаврскую с двумя бутылками пива. Она его любила. Иногда с водкой. Из покоев выползал кот, подобранный на кладбище. Постоянно звонил телефон. Подруги, подруги, подруги.
Читал умеренно свои стихи и показывал рисунки. Нина Павловна рассказывала…
Какая жалость, что все это не запечатлено. Тот же феномен, что и у Эллы Липпы. Устное бытование литературы. Фольклор.
Мы лишаемся чего-то очень важного, когда такие люди уходят. Чувствуешь перед ними свою вину за то, что не записал, не сохранил. Но разве можно запечатлеть дао.
Даосвидания, Нина Павловна.
2.10.2010
И ХЛЫНУЛА ЗЕМЛЯ
Сегодня видел во сне Кудрякова. Он вышел на балкон и сел на заснеженный порог. Распускались облака, закрученные в «мою спираль». Небо становилось чистым.
Проснулся.
Решил погадать по Лене Шварц. И влип в «Летнее марокко», как муха в мед.
Читал и читал. Ее голос звучал во мне. Я вспоминал все, что она об этом говорила. Это, может быть, ее единственная страсть и породила барочную избыточность вкупе с почти протокольной передачей диалога.
Как это свежо. Просто чудо!
А горько-то как…
«И хлынула Земля, как ливень шумный…»
НЕ ГЛАГОЛЬНОЕ ВРЕМЯ
Второго октября открылась выставка (три скульптора, моя графика) в бывшей библиотеке Блока на Невском.
Странные люди спрашивали у меня, что означает узелок вместо причинного места. Они не могли понять, что узелок – это узелок. Я пишу про эти узелки уже лет тридцать.
«узелки смыслов фонетические/ жалко, что я не говорю по-человечески.»
Или «Запутанный узел сознанья/ распустит когда-нибудь Ткач».
И этот вопрос мне задает уже немолодая дама, художница. Какая…
Нет, лучше процитирую (по памяти) Вензеля: «У пивного ларька опять говорят о евреях/ Какая тоска!»
Люди не готовы к новому. Они на него не способны. Оно вспыхнет в них само, когда придет время. Те, в ком оно уже мерцает, – обречены на молчание своих каракулей.
Не глагольное время.
Ы ХОХОЧЕТ
Самое трагичное для творящей твари – полное равнодушие реципиентов. Нет резонанса.
Найти резервы только в себе, стать самодостаточным. Такие доблести на Земле не валяются, их надо заимствовать у Неба. И еще не известно, захочет ли оно с вами делиться.
Но если поделиться, то можно позабыть о социуме.
Ты – никто, а эта неопределенность обществу не по зубам. Оно дает тебе возможность делать то, что ты хочешь, столько, сколько ты и Небо этого хочет.
Ы хохочет.
КАК В ЭНЦИКЛОПЕДИИ
(Продолжение продолжений)
Поэт Александр Миронов умер 19 сентября этого года в хосписе на Фонтанке. Его отвезли в тот же морг, что Лену и Олега. Отпели в том же соборе, что и Лену, но захоронили урночку (вопреки тенденции) на Смоленском, а не на Волковском.
Я видел Сашу в последний раз на Лениной квартире, забирая оттуда завещанный мне телевизор (когда Лена обьявила мне об этом своем желании, я сказал, хорошо, возьму, если он будет показывать вас. Эх-х-х…)
Миронов тогда собирался переезжать (дом вздумали расселять, потом это отпало) на новую квартиру. Он был благообразен и полон планов. Думал, не вступить ли из-за этого в Союз писателей. Ничто не предвещало скорой катастрофы.
Еще задолго до публикации в 103-м номере «НЛО» Кирилл Козырев прочел мне стихотворение Саши о подаренном ему Леной Шварц календаре. Уже тогда оно произвело на меня сильнейшее впечатление. Что же сказать теперь, когда сюжет этих строк проступил окончательно.
Умирающий поэт дарит собрату по перу календарь, в котором оказывается обозначена дата смерти обоих. Разница – полгода. Миронов ясно понимает всю трагическую подоплеку подарка и пишет об этом, возможно, последнее стихотворение в своей жизни.
И теперь оно открывает раздел «In memoriam», посвященный Лене.
Эстафета смерти.
Наша литература обрела новую легенду. Оба поэта сотворили ее вместе, стоически зарифмовав судьбу.
МОЛЧУ
Я же помню Сергея Танчика, друга Саши. Помню его брата Вадима Танчика, православного марксиста-математика. С братом Колей (А. Ником) бывал у Саши – Сережи на Васильевском. Слушали музыку. Коля крестился. Сережа женился. В его жену был влюблен Кудряков. Там стали рождаться дети. Потом они разошлись. Сережа убыл из Питера.
И чего только это «я» не помнит.
Молчу, молчу, молчу.
04. 10.2010
ЗАЧЕМ
Вышла в «Петербургском театральном журнале» замечательная подростковая проза Лены Шварц.
Мало того, что мое минималистское предисловие купировали, так выкинули еще две строфы из трех из стихотворения «Ночь в театре», которые я приводил.
Почти привык к произволу неумных людей. Но каждый раз все равно вздрагиваешь от этой совдеповской привычки неуклюжего обрезания текста.
А кто-то еще сунул свою преамбулу после моей, оборвав ее на слове «мерзость».
Зачем?
И ТОЛЬКО ТЕПЕРЬ
Зачем? Впрочем, этот детский вопрос из песенки Ирмы Сохадзе (кто еще помнит это имя?) лучше забыть навсегда.
Целеполагание вредно.
Вот ювенильная проза Лены прекрасна. В ней, словно в процессе проявления фотографии, вдруг начинают проступать черты будущего большого поэта.
Творящееся творение. Именно процесс, о котором я писал выше. И так она прожила жизнь, все выше и выше, пока не забралась настолько высоко, что Творец забрал ее раньше времени.
Финал «Девочки…», по-моему, гениален. Или исчезающий я становлюсь сентиментален. Он у меня вызывает спазм. Глаза увлажняются. А ведь никогда никому эту вещь не показывала. Стеснялась?
Я помню свое удивление, когда она вдруг несколько раз упоминала, что в расположенном неподалеку от ее дома ресторане «Артист» будет выступать Юрский, сколько это стоит, и не пойти ли ей туда.
Я недоумевал.
И только теперь…
ТРУП ТРУБ
Вера глубже всего, что есть в человеке. Она древнее инстинкта, потому что уходит прямо в вечность. Она невыносима. Ужиться с ней невозможно. В чистом, беспримесном виде вера смертельна, поэтому ее разбавляют жизнью. Спиритус + жизнь = человек. Земля – коктейль. Человек – соломинка (Мандельштам). Через нас бытие пьет небытие. Мы – орг?н.
Труп труб.
9.10.2010
СНЕГ РАЗУМА
Я – нечто вроде материнской утробы. Выходить из нее не хочется. Но только выбравшись из интимности себя, можно снова родиться (умереть) еще при жизни. Ты вылупляется на глазах у твоего меркнущего я. Язык осознает всю свою беспомощность в описании новых процедур. Он пасует.
Я снова не может говорить. Ум покидает тонущее самосознание. Все становится ничтожно-нежным.
Снег разума.
НЕТОТ
У непонимания есть уровни. Нижайший – понимание. Это глубочайшее заблуждение ума, это гибель. Потом, если я сумеет вылезти из этой я-мы рационалистической парадигмы, оно открывает, что не все так, как кажется. Потом приходит табу на произнесение формулы «на самом деле». Потом наступает этап «все не так».
Тогда меняется ход времени.
Тик-так, тик-нетак, тик-так, тик-нетак.
Ты уже в не такте. Ты нетактичен. Та нетактилен. Ты неконтактен. Ты нетот.
Нетот.
НОВОЕ?
Нетот видит свертывающийся мир. Важное становится неважным. Главное – неглавным. И т. д.
Становится всех жалко. Даже гениев.
Их особенно.
«На самом деле» ничего не меняется, меняешься сам. Там, внутри, крошится известка структур, в тебе начинает плескаться что-то.
Новое?
ЛЕЙСЯ-ПЕРЕЛИВАЙСЯ.
Поскольку мы в основном состоим из воды, то услышав ее плеск – возрадуйся. Ты возвращается к истокам. Волна тебя возвращается в море. Раз-творись. Два-творись. Три-творись.
И так без конца.
Творись. Волнись. Лейся-переливайся, дорогой товарищ.
10.10.2010
№366
Наше сознание застряло в промежутке. Мы ушли от животных, но не доросли до ангелов. Отсюда перекос в я. Человек не холоден и не горяч. Он – 36,6
Заключенный №366
В ЭТОМ КОСМИЧЕСКОМ КОНФЕТТИ
Стихи – акустические приборы. Они – резонаторы миров. Когда вибрация рецепиента и стиха совпадают, у первого наблюдается эффект мурашек.
В одном поэте резонирует его деревня, в другом –urbi, в третьем – orbi, в Лене резонировала Вселенная. И теперь карта звездного неба, висевшая в гостиной, напротив которой я всегда сидел, когда бывал у нее, у меня в коридоре. Иногда я стою там и без всякой цели, разглядываю точки созвездий, читаю их названия. И мне почему-то мерещится, что в этом космическом конфетти…
О, ЭТИ ПАЛОЧКИ
Я это написал и только сейчас сообразил, что сегодня 11-ое число. Лена умерла ровно 7 месяцев тому назад.
Я сидел на работе. Ближе к вечеру мне позвонил Кирилл и сообщил о изменившемся характере дыхания.
Я это дыхание слышал 3 раза на дому: отец, мать, теща.
Дыхание Чейн-Стокса.
Дыхание Чейн-Стикса.
Потом Кирилл позвонил в половине двенадцатого и сказал, что Лена умерла.
И Кудряков умер 11-ого, только в ноябре.
«О, эти палочки», как писал Чапек.
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ОБЛОЖКИ
Кудряков, по его рассказам, получал премию Андрея Белого вместе с Леной.
Едва ли они пересекались в дальнейшем.
И вот за несколько лет до смерти (года два) у Лены выходит, переведенная на английский язык книга стихов. Издатель присылает по интернету обложку. Он – жуткая.
Какая-то дама с коляской. Ни к селу, ни к городу. Полный бред.
Надо срочно предложить альтернативу. И тут Кирилл вспоминает о Кудряковской серии цветных снимков, где фигурка ангела постепенно погружается в трехлитровую банку с заплесневевшими солеными огурцами.
Я, когда увидел этого «запечатленного» ангела в рассоле, был потрясен. Тем более что этого ангела сам подарил Борису Александровичу.
Тогда еще был жив Дасик (Д.Н. Перельман). Мы выпивали как-то у него традиционные три бутылки сухого. Одна оказалась немецкой, с пришпиленным к ней ангелочком. Его-то я и всучил Кудрякову впоследствии.
Дасик покончил с собой 15 марта 2005 года в одном месяце с Леной и одном году с Кудряковым.
Так, благодаря этой эстафете, возникла обложка. Английский издатель принял ее благосклонно, но поинтересовался, что за змеи плавают в банке. Потом кннмга лежала в витрине музея Ахматовой на посмертной выставке Бориса Александровича.
МАЛЕВИЧ ЭТО БЫ ОЦЕНИЛ
За все пять с чем-то лет нашего знакомства Лена ни разу не была у меня дома. Я предпринимал неоднократные попытки зазвать ее в гости. Визит все откладывался, а потом, после появления Хокки, это стало не реальным.
Поэтому несколько своих дней рождений я отметил с Леной у нее.
Правда, не в строгом соответствии с календарем.
Она мне много рассказывала о магазине «Гурмэ» на задворках Варшавского вокзала, где продавалась экзотическая всячина. И я предложил ей пойти нам вместе туда и купить закуску. Поскольку репертуар этого заведения Лена успела изучить досконально, она пошла туда одна, а я остался с Хоккой, который всеми силами своей самурайской души рвался за хозяйкой.
Вместо того, чтобы бегать по травке за птичками и последними бабочками, он, поняв, что в магазин попасть не удастся, сел, как вкопанный, на газон. Прошло время. И вдруг крошечная собачка рванулась так, что едва не вырвала поводок из руки. Это Лена появилась на пороге магазина с двумя большими белыми пакетами.
Она держала их в поднятых руках. Бабье лето. Последнее тепло. Солнце, в лучах которого танцуют падающие листья.
Это мгновение застыло в моей памяти навсегда. Маленькая фигурка в черном с двумя белыми квадратами пакетов, воздетых к небу.
Малевич это бы оценил.
11. 10. 2010
О, ЭТИ ПАЛОЧКИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Когда одиннадцатого я ехал на работу, мне позвонил Кирилл и сказал, что в 17 ч. 05 м. будет по «Культуре» фильм в серии «С потолка» (ведет ее из своей артистической Басилашвили) о Дине Морисовне.
На работе сразу включил телевизор. Передача началась с того, что детскую фотографию Лены показали, как детскую фотографию Дины, а закончилось чтением Лены стихотворения «Троеручица». Съемка 2000-го года. Видно, что она читает его с огромным трудом. Видно, что она измучена. Мать умерла в 98-м. Смерть совсем рядом. На это больно смотреть.
А вчера мы ездили с Кириллом на Волковское, чтобы сфотографировать надгробье для «будущего» сайта. («За будущее не пьют», – всегда останавливала меня Лена, когда я пытался произнести футуристический тост.) Листик прилепился к черному мрамору креста.
А на могиле Охапкина к деревянному кресту было прикреплено объявление о вечере памяти в музее Достоевского 3-го октября.
Потом взяли журналы с ювенильным шедевром (в ПТЖ, на Моховой) и отвезли их Кириллу. Помянули Лену. От него поехал в Шемякинский центр на Садовую, чтобы отдать Александру Петрякову ксероксы статей о Кудрякове. Он пишет для Пушдома в писательский словарь. В Центре, как всегда, тусклое электричество и тихая (не кудряковская «лихая») жуть, которая иногда веет от излечившихся алкоголиков.
По дороге купил шкалик «Киновского», который мы распили вместе с Надеждой. Обретя речевую мобильность, звонил Горнону и Азаровой в Москву. Последняя вся в докторской, 14-ого защита.
Домработница Лючия (дама из Молдавии с высшим образованием) исчезла в этот ответственный момент. Звонит каждый день и сообщает, что завтра появится…
Устроила Лючия Азаровой де Ламермур.
13.10.2010
ТЕКСТОВ РОЙ
Лючия вернулась. Азарова защитилась. Моя киевская издательница, Людмила получила сигнал книжки «Слова и рисунки». Неполное собрание текстов. Том второй.
Текстов рой!
КТО ТАМ ШАГАЕТ ПРАВОЙ
Все эти процессы, происходящие в нас (пищеварение, кровообращение, дыхание, мочеиспускание, мышление) – протекают одновременно.
Но мысли мне стали ближе тела, о теле вспоминаю, когда оно болит, а о мыслях думаю постоянно. Пытаюсь их понять. Почему они мои? В чем тут моя воля?
Диарея, застающая нас неожиданно, вызванная неизвестно чем, разве она – не откровение для организма? И ты, выкормыш социума, должен заклинать распускающийся сфинктер продержаться еще немножко, чтобы не обделаться у всех на виду. Иначе – катастрофа.
А мысли, настигающие нас, как Артемида. Поражающие в самое сердце. Эти спонтанные убийцы-ниоткудники. Они в своей неожиданности и неотвязанности разве не та же диарея?
Эти процессы циркулируют в нас, как вода в батарее парового отопления. Воды нет, батарея холодная: труп.
Что в этой батарее мое? Все поступает, откуда-то оттуда. Не я ее и изготовил. А вот не-я изготавливается из собственного эго. Это не-я уже не совсем автомат-человек (человек-машина). Оно немножко пробуксовывает на наезженной колее прогресса.
– Кто там шагает правой?
– Это я, не-я.
КРИК ТИШИНЫ
Что, собственно, сделала Малая Садовая? Она чуть сместила точку сборки. Мирмозг заиграл по-новому.
Слушайте музыку революции.
У каждого она своя.
Надо идти на звук, если ты поэт.
Чистый звук молчания.
Ноль – это крик тишины.
ИСТОРИЯ ПРОКЛАДОК
И что такое сингулярная точка, как не взорвавшийся ноль. У Вселенной взрывная беременность.
Акт эякуляции – бледная копия того взрыва.
Разлетающиеся сперматозоиды галактик.
У женщин – луна-красна.
Гендерная астрономия.
Земля оплодотворилась, бедная.
Менструальные циклы человечества.
История прокладок.
16.10.2010
«СО СКОРОСТЬЮ ТОГО СВЕТА»
Априорная уверенность в самих себе. Чувство собственного достоинства. Гордое – «я думаю».
Как все это смешно, если хоть чуть-чуть вылезти из ослиной шкуры парадигмы «человек» в неизвестность.
Держись, геолог, крепись, геолог.
Это маршрут в одну сторону. Пути назад нет.
«Мозг повернулся в нетуда».
Ты один на тропе-молнии. Она мгновенна.
Надо двигаться «со скоростью того света» (Арсен Мирзаев).
НАМИ ПИШЕТ МОЛЧАНИЕ
Мое кукареканье в этом окомфортившемся мире – идиотизм. Но оно, как театр Но. Истоки не во мне. Меня взял процесс. Это его работа. Я вещает.
Причем мозг как бы говорит вслух. Рука пишет под диктовку.
Так Кудряков говорил в последние годы, с удивлением глядя на правую руку: «Она сама пишет».
Нами пишет молчание.
БЕДНЫЙ ЙОРИК
Сюжет – это ты, отстраненно созерцающий я. Он творится по мере письма.
Сам по тебе.
Я стало бумагой. Хорошо, если ручной выделки. Хуже, если туалетной. Тогда тобой подотрется социум.
Надо стать непригодным.
Художник – не нужник.
Старые сюжеты умерли. Они – музей. Наскальные рисунки. Трупы прошлого. Их еще долго будут хоронить. Могильщикам заплатят за ритуал.
Бедный Йорик!
ФАБУЛА
Мы живем в Мирмозге, как Иван Иванович с Иваном Никифоровичем жили в Миргороде. Лужа – это наша испаряющаяся протоплазма. Тело запустило мозг, вторую сигнальную систему, мозгу предстоит запустить третью. Новый сюжет выйдет из этой шинели-шанели №3. Все прочее – фабула.
19.10.2010
НЕСУЩИЕСЯ
Мои рисунки-спирали идут от чего-то общего для всего (и живого, и неживого). Я не хотело бы проповедовать «свою» спираль, как Стерлигов чашу. Но нарисовав тысячи этих извивов, я шкурой почувствовало ее фундаментальность. Все изивается-закручивается, и галактики, и змеи, и Крученых, и мозг, и циклоны.
А вода, покидающая ванную, вращающаяся перед отверстием слива, не так ли закручивается сознание умирающего перед выходом в бездну. Проносится (прокруживается) жизнь.
Большой вальс сущего.
Несущиеся.
ОНО
Вообще рисование, как и письмо, никогда не было для меня чем-то конкретным. Да, выходило в результате что-то конкретное. Но, чтобы его получить, я бросалось в абстрактное: пятно, линию, точку, спираль.
Так из пляски аминокислот получается жизнь.
Искусство, религия и наука занимаются одним и тем же феноменом, только каждое направление раздувает свою точку зрения до параметров Вселенной.
Эго-истина превращает истину в истерику.
Истина – ОНО, в котором и я, и ты, и мы, и все-все-все.
ОНО – неисповедимо.
Это – палиндром Бога.
ОНО.
СЕРДЦУ БОЛЬНО
Варю суп из лисичек. Вспоминаю Лену. Она его готовила по рецепту мамы.
Однажды гуляли у Никольского собора. Она оставила мне Хокку, который тут же изобразил из себя соляной столб и побежала к Троеручице. У меня была фляжка коньяка. Я к ней прикладывался. Лена глотнула один раз.
В кепке она походила на Гавроша. В ней плескалось море отваги. И это мальчишество-кибальчишество непостижимым образом сочеталось с женственностью. Потаенной, ненавязчивой. Она как бы игнорировала ее. Это было потрясающе, так же как и ее дар. Она вся была чудом, живым доказательством Бога.
Зачем Всевышний так безжалостно стер его? Вопрос некорректный. Я понимает. Я молчит.
Но почему так по-детски, неприлично для моего возраста больно?
Сердцу больно…
20.10.2010
КВА-КВА-КВАЗИ
Бытовая химия: химические языки мозга. Ода к радости – серотонин. Любовный, эфирный напиток – феромоны. И из этого клубка всякой всячины лепится колобок эго. А если в зубчатой передаче генов сломается один зубчик, то это повлияет на индивидуальность необратимо. Цвет кожи нас волнует, а к цвету кишок мы индифферентны. У эго, как у ленты Мебиуса, одно измерение – я. Ты – это уже выход в двухмерное пространство. Ты – это уже квадрат квази-мира.
Ква-ква-квази.
ПРЫГ-СКОК
Я придется научится стыдиться самого себя. Это неизбежно.
Грядет эпоха остранения.
Будут психические ранения.
Больно будет и уму, и сердцу.
Но без этой метаморфозы – гибель.
Предстоит пережить эволюционный скачок.
Прыг-скок, нейроны!
Прыг-скок, хромасомы!
Прыг-скок, гормоны!
СКРИПКА НИЧЕГО
– Кто ты такой, чтобы вещать об этом?!
–Я уже никто. Это ОНО через меня вещает. Буря мглою мозги кроет. Вихри (тоже спираль?) в полушариях крутя.
–Что значит сказанное?
–Возможна ли в моем случае ответственность за переданные слова? Телевизор – слеп, глух, и нем. Он транслирует ни. Он транслирует че. Он транслирует го.
– При помощи вибраций?
– Скрипка Ничего.
ПРЯМОЕ ДЕЙСТВИЕ ЧЕРЕЗ
– Кто это говорит?
–Никто ни с кем.
–Где это происходит?
–Везде-нигде в голове.
–Это блеф!
– А что не блеф? По крайней мере, это формулируется во «мне» сейчас, само по себе. Оно говорится. Здесь нет ни насилия, ни желания. Это прямое действие через и все.
25.10.2010