Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2011
Воздух со вкусом сахара
Вилками, и ложками.
Нужно быть красивыми,
Нужно быть хорошими.
В тот день мы с Кириллом и ещё двумя пацанами ехали в деревню Вечновку, в ста километрах от города. Погода стояла отвратная, из динамиков проигрывателя на повторе крутилась «Shadowplay» Джой Дивижиона, единственная сигарета в пачке выглядела убого и потерянно. Я спасался бутылкой пива, последней из четырёх, взятых с собой в дорогу. Брать больше, чем четыре не имело смысла, так как затариться мы решили не в городе, а у некой тети Гали, живущей в деревне. По словам Стаса «самогонку она варит такую, что ты водку больше в жизни пить не захочешь!». Эта самая тетя Галя продавала литр самогонки за 100 рублей, а если не было денег – принимала в обмен сигареты, вещи и много всякой всячины. В долг тоже наливала, но редко. И только постоянным клиентам. Я не знал, что в этой истории было правдой, а что – ложью, но надеялся на лучшее.
Итак, время – без сорока минут полночь, весна, мы едем на полной скорости по ночной трассе с Кириллом, Стасом и Шуриком.
Кирилл напряжённо ведёт машину, поминутно глядя на часы и матерясь.
– Не успеем, ну не успеем же!
Нам надо было успеть до полуночи, так как сторож запирал на ночь ворота и не пускал никого, у кого не было с собой лишней бутылки водки. А водки у нас не было, тем более – лишней. До полуночи оставалось сорок минут.
– Вот ты объясни мне, Глеб, – как обычно начал допытываться Шурик, – как философ объясни, или кто ты там такой. Вот живу я, значит, работаю, пытаюсь бабло откладывать. Врубаешься? На кой чёрт мне сдалась твоя философия, все эти твои Канты-херанты? Чем они помогут моей семье? А?
Мне давно хотелось врезать Шурику по физиономии: практически весь последний год он допекал меня одним и тем же вопросом, заводил одну и ту же пластинку – философия то, стихи сё, ты никогда не станешь Великим Писателем, иди как я работать. А сам работал в автомастерской кем-то вроде слесаря или механика и безумно этим гордился. Несчастный даже не понимал, насколько заблуждался, зато после литра водки с удовольствием рассуждал о политике и национальной идее.
– Нет, ну вот смотри, – не унимался он, – у меня есть стабильная работа, я совершенствуюсь в своей области, а что делаешь ты? Читаешь книжки про никому кроме вас, философов, не известных ребят? Василий Великий, да? У парня недетские проблемы с самомнением.
– Шурик, иди на х…
Я закурил последнюю сигарету и уставился в одну точку.
«To the centre of the city in the night, waiting for youuu…» – мелодично доносилось из колонок.
«Зачем я вообще с ними еду? – подумал я. – Ведь хотел же остаться дома, подготовиться к экзаменам, нет, обязательно надо срываться и ехать куда-то в ночь. Сейчас бы лежал, пил кофе, читал Кафку, а не ехал в этой развалюхе к чёрту на кулички».
– Всё, подъезжаем, – радостно заметил Кирилл, – минута осталась.
С асфальтированной дороги мы съехали на проселочную и вскоре подъехали к железным воротам, которые гостеприимно распахнул мужик неопределённого возраста.
– Здрасьте, дядя Коль! – с приветливой улыбкой крикнул Стас, – нормально всё у вас?
Мужик бросил бычок на землю и кивнул. Проезжайте, мол. И мы проехали.
Дом тети Гали находился метрах в пятистах от ворот, но дорога была такая ужасная, что доехали до него мы только к полуночи.
Возле дома толпилась группа молодых людей. Судя по поведению, все они были пьяны и пришли к тёте Гале за догоном, но, чтобы в следующий раз не ходить далеко, распивали прямо на крыльце.
Мы подошли ближе. Ребята сбивчиво и негромко напевали хит группы «Пионеры Залесья»:
Когда я был молод, я пил как кретин!
Теперь я стал старше, пью даже бензин!
Я русский мужик, обаятельный тип,
Эй, девка, красотка, тебя подвезти?
– Уроды, – заметил Кирилл.
– Да они здесь постоянно тусуются, – сказал Стас, – всё им не слава богу, всё не так. Маются, песни поют. О Путине разговаривают. Ходят слухи, что они члены какой-то деревенской банды. Но не убийцы, не воры, а по политическим соображениям. О России, короче, думают сообща.
Кирилл засмеялся.
– Вот ведь уроды, живут черт знает в какой дыре, а всё туда же – о России думают.
А я слушал их, и мне становилось всё печальнее. То ли сказывалась четвёртая бутылка пива, то ли само наличие деревни, в которой есть своя политическая оппозиция, играло свою роль, но настроения не осталось никакого.
Я думал о российских деревнях, о людях, обречённых на бесцельное существование по праву рождения, о мегаполисах, в которых человек более одинок, чем в самой маленькой из деревень. Думал, и мне всё больше хотелось вернуться домой, купить вина, остаться в столь привычном одиночестве. Горизонты, которые открывает одиночество пустой городской квартиры, гораздо шире, чем горизонты деревенского одиночества, с его домами через сто метров и тёмными улицами, на которых из всех звуков – только лай собак.
Тем временем мы дошли до ворот тёти Гали. Стас постучал, а потом резко позвонил в дверной звонок. Со стороны это выглядело забавно, как будто он забыл дома что-то важное, а теперь вернулся, и хочет побыстрее попасть внутрь, чтобы не опоздать на работу.
Шурик ткнул Стаса в плечо:
– Что, выпить не терпится, а? И руками, и ногами долбишься?! Прально, давай, давай…
Стас объяснил: тем, кто приходит за самогонкой, надо сначала медленно постучать три раза, а потом быстро два раза позвонить, после чего ещё два раза постучать. Это сигнал, по которому тётя Галя определяет, кто и с какой целью к ней пожаловал.
– Система, едрить твою в дышло! А эти политические бандиты тоже свой пароль имеют, сто пудов. «Вечновка – третья столица России!» – кричат, поди. Или: «Дядю Колю в президенты!»
За воротами послышался звук шагов, после чего громкий и чёткий голос спросил:
– Сколько?!
– Тётя Галь, это Стас… Нам бы литров пять.
– Платить деньгами будешь, Стас?
– Деньгами.
– Пятихатничек с тебя.
В воротах открылось незаметное прежде окошко, очень похожее на те, которые ставят обычно в городских ларьках.
Стас положил в окошко пятьсот рублей, которые тут же исчезли. После этого послышался звон стекла, и в окошко – одна за другой – полезли литровые бутыли с жидкостью, по цвету напоминающей простую воду. Окошко захлопнулось, и тетя Галя потопала обратно к дому.
– Будьте здоровы, тетя Галь! – крикнул Стас.
Но тетя Галя уже не слышала.
Взяв самогон, мы сели в машину и поехали. За руль сел Стас – только он знал, куда надо ехать. Кирилл тем временем достал первую бутылку, сделал глоток, поморщился, сказал: «Ээ-а-аа», и занюхал рукавом.
– Ядрёный самогончик!
Стас же начал рассказывать о том, куда мы, собственно, едем. А ехали мы к дому, с которым была связана интересная история. Несколько лет назад он принадлежал одной пожилой паре без детей, а потом они умерли, и дом стал ничейным. Земля в этой деревне не государственная, участок был записан на стариков, а так как никаких родственников ни с его, ни с её стороны не было – дом так и остался стоять в запустении. Мелкие воришки потихоньку растащили небогатое имущество. Соседи из уважения к мёртвым поначалу пытались охранять дом и участок, но потом плюнули и пустили дело на самотёк. Поставили на дверь крупный замок, однако мародёры его сломали через неделю. А прошлым летом была адская жара, горели даже торфяные болота. И этот дом, как назло, загорелся тоже. Соседи испугались и потушили пожар. Разумеется, из личных соображений – чтобы огонь на их дома не перекинулся. В итоге дом представлял собой воистину жалкое зрелище – дырявая крыша, дыры от пожара на стенах, чёрные, обугленные окна и двери, полуразрушенная лестница, ведущая на проваливающийся второй этаж. Проверить состояние второго этажа никто не решался – лестница могла обрушиться в любой момент.
Вот туда-то мы и ехали.
Когда мы доехали до дома – была уже глубокая ночь. Мы въехали на ничем не освещённый участок – все соседи, видимо, давно спали. Кирилл достал из машины фонарики, и мы направились к дверям. Замок с перерезанной дужкой всё ещё болтался в петлях, на самой двери были видны следы грязных подошв, кое-где были выломаны доски.
– Ну как, пацаны? – спросил Стас, когда мы зашли внутрь. – А то «да что мы будем там делать?», «да ну эту деревню в ж…»! Вот, смотрите!
Вид, и правда, открывался отличный: чудом уцелевший и почти не тронутый пожаром стол, окруженный шестью обгоревшими стульями; громадный шкаф с отломанной и безжизненно торчащей дверцей и здоровенная советская кровать, которой досталось больше всего. Из стен торчали чёрные обугленные доски, пол проваливался при каждом шаге. Но пахло свежо, скорее всего, из-за многочисленных трещин и дыр.
– Отличная атмосфера, а? Кирилл? – продолжал радоваться Стас. – Где ещё ты найдёшь такую атмосферу, чтобы писать твои безумные романы? А тебе как, Глеб? Вот тебе весь твой декаданс и «sie sterben» вместе взятые! Страдай на здоровье, плачь, и пиши повесть!
И с ним нельзя было не согласиться.
А потом мы пили самогон в полуразрушенном двухэтажном доме. Сквозь абсолютно дырявую крышу виднелись звёзды. Я курил, лёжа на том, что когда-то именовалось кроватью, и слушал пьяных друзей. И в этот момент почувствовал себя на своём месте, почувствовал, что всё идёт так, как и должно идти, как надо, по некоему плану.
Бывают такие моменты, которые невозможно описать словами, они чем-то напоминают сладкую розовую вату на палочке, которую мама покупает тебе в детстве в парке аттракционов. Ты ешь её и чувствуешь вкус сахара, но этот сахар вязкий, он застревает в зубах, и очень скоро приходится идти на приём к стоматологу. Сначала вата кажется такой огромной, появляется ощущение, что ты будешь есть её вечно, но не успеешь оглянуться, а она уже закончилась.
А ещё ты чувствуешь, как ешь воздух.
Воздух со вкусом сахара.