Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2011
Борис ШАПИРО
/ Берлин /
Портрет воды[1]
|
Портрет воды «…На другом берегу из лодки никто не выйдет» Хайнер Мюллер Никто не выйдет из лодки, никто. Харон останется в ней навсегда. А ты, снявший страсти с себя, как пальто, ты станешь водой забвенья. Вода всё смоет, и всех примирит с тобой, ты – и пассажир, и речная струя. И вложенный в рот тебе золотой – вся посмертная слава твоя. Портрет того, чего нет Прошлого просто нет. Только подумаешь: «Это, вот, в прошлом», хрясь – замыкается пасть, и снова тебя оно поймало, прошлое твоё в настоящем. Твоё прошлое поймано в настоящем. И ты в нём – в прошлом и в настоящем – двойная ловушка. Впечатление Вапоретто. Рыбная вонь из канала. Казино. Бузинные гроздья, налитые чёрным вином. Импрессионе. Город горбатых мостов и помпезных задворок. В таверне рыбацкий суп по графской цене. Закажи на второе осьминога с полентой, подадут белый плотный кусок с чёрным гарниром. Кусок окажется кашей, гарнир – осьминогом. Вода там – щупальца, канал Гранде – мозг. Там всё преображение и шутка, а выигрыш – игра. Гондольеры ногой пинают дворцы. Взгляд как гондола бесшумно соскребает со времени неподвижность. Тогда проступают соразмерность и красота, обездвиженные, словно змеиная кожа, из которой власть и богатство уползли в прошедшее время. Путешественники, туристы населяют его мимолётно. Собственно жителей мало. Они почти все на острове Сан Микеле. Портрет осени в пурпурно-синем А. А. Спросим себя, забегая вперёд, как же так, нет, не Каин и Авель, Эрот и Танат – тоже братья? Их ли спор нескончаем, размолвка не их ли пустяк? И любовь навсегда – уж не смерти ли это объятья? Снова спросим себя, отчего эта странная грусть, если снова и снова мечту и надежду хороним. Не бессмертье ли это, как осень, стучит в нашу грудь, ту, где сердце одно на двоих и дыханье – акроним? Красный с синим возможны ли вместе? Индигокармин, синий с красным – на золоте осени – пурпур замешан. И не слишком ли лёгким окажется господин, что в господней горсти будет скоро оценен и взвешен? Пусть московское аканье синее небо взорвёт. Вдох прекрасен, а выдох вдвойне – прекрасен и гласен. Ясным золотом листьев дорога ведёт в разворот там, где светлая осень уже превращается в асень. Портрет с натуры Михаилу Шнитману Дверь отпер с заспанным лицом. Зевнул, сказал: «Садись!» Так в полусне и с мутными глазами взял подрамник с холстом, поставил на мольберт. Опять сказал «садись», а я уже сидел. Вот он развёл олифой терпентин, зевнул и потянулся, и говорит: «Садись!» – Так я ж сижу, а он меня не видит. Он видит что-то на холсте. Он кистью контур головы обвёл и вдруг проснулся. Поставил точками зрачки. А рот его чуть приоткрылся, лицо преобразилось, взгляд стал острым. Он взрезал пространство этим взглядом, как будто скальпелем, а кисть его была, что палочка у дирижёра. Он творил из звуков, из звуков тишины портрет себя с чертами моей физиономии. Моей! Но мне она уже не доводилась частью тела, а была Лицом. И тайной. Что я в тайне знал о себе, скрывая постоянно от самого себя, он высветил бесстыдно на обозренье всем. И я покрылся краской. Я покраснел от горького стыда, быть может, в первый раз. Тут он сказал: «Садись!» и начал рисовать, а я проснулся и ангела увидел пред собой. Он с удивлением и гневом горящей кистью, как мечом, меня из Рая изгонял, в котором гнил я от самодовольства, гнил и смердел, не зная ничего. Портрет художника Валерию Валюсу Немым ртом жую слово, как ты – память. Не воздух, а кровь омывает извилину голосовой щели. Выдох – мазок по холсту. Вдох же – стежок за стежком, как на той картине Петра Адамовича, после которой я – больше не функция тела, а свойство любви. Портрет бессмертия Александру Лайко Стихи умирают – радуется поэт: всё меньше мусора остаётся в жизни, всё больше надежды написать неизбывное, как само время. Всё откровеннее учимся на ошибках своих, чужих, общих, любить учимся, уходя, оставаться, пережить букву, чтоб звуку пережить нас. |
[1] (Вернуться) Стихи взяты из книги «Аль-Муха и Азой», которая выходит в издательстве «Алетейя» (СПб.) в 2011 г.