Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2011
Галина КОМИЧЕВА
/ Киев /
Так долго душа тосковала…
|
* * * И снова – в тот пейзаж, который вряд ли пейзажем назовёшь, реку – рекой, луга – лугами, травами – траву. Там был раскат неукротимых сил, там смешивалось всё со всем, что может сливаться, рваться, смешиваться снова, и снова быть разъятым на куски. Счастливый страх не вышибал опору из-под ноги, а гнал во весь опор куда-то, где предполагался свет, свобода безраздельная, простор, и кто-нибудь, кто был бы человеком. * * * Старинной книги стёртые края, игрушечный, миниатюрный глобус, часов настольных чистота и строгость и лист бумаги рисовальной. Я решаюсь взять стило и приступить к работе. Так много существует мест в природе не стёршихся из памяти. И вот он – возник тростник и серебристость водной поверхности. Невысоко, над ней стрекозий мостик лёгкий, деревянный, держащийся на столбиках из пней, и дальше – тропка ниточкою рваной уводит глаз из лучших в жизни дней. * * * У сосен красные стволы, у солнца странные привычки, – как мальчик, наигравшись в спички, вдруг заскучает и уйдёт. Давно мы не были в лесу, тут где-то есть одно болото, где в стиле позднего барокко, или скорее, рококо, сплелось и спелось, что могло, чего на свете не бывало, но в память намертво легло и ощущеньем заковало. Там беспощадно и умно земное время верховодит, и тени стрелки переводят туда, где тайно и темно. * * * Хватит города и суеты! – циферблата, огней, интеллекта, как-никак начинается лето, где-то есть полевые цветы. Полудремлет лопух на пригорке, добрый-добрый, лопух-лопухом, за сараем на тесном задворке куры шествуют за петухом. Солнце врезалось в щели забора, хочет жить в огородной судьбе. Молча слушать земли разговоры и не знать ничего о себе. * * * Одна. Болею собой. За окнами после дождя тонкие-тонкие, тёмные-тёмные руки пустых тополей. Долгая ляжет зима под шорох троллейбусных шин, скажи-ка мне, время, куда, куда мы с тобою спешим? Книгу раскрой наугад, в ней будет написано так – «для много страдавшей души не так уж печален закат». * * * Все голо. Льют дожди. Классический ноябрь. Ничто не нарушает совершенства стволов промокших, веточек продрогших, и точно вычерчена луж густая рябь. Всё, что могло отпеть и отплясать, ушло, как не было. Законы постоянства неведомы природе, и пространство даёт себе свободу замирать на высшей точке грусти и блаженства. * * * Предчувствие меня не обмануло, прильнуло счастье бережным касаньем, на волосы, как на свечу, дохнуло и стаяло свободным угасаньем. Я знаю вас, любовные повадки, не первый день живу на белом свете, разгадывать сюжетные загадки, заманивать в ласкающие сети всегда мне было скучно, уж поверьте. Да и не мне быть королевой бала, не мне моделью быть у живописца, мне память издалёка указала надёжнее приёмы, чтоб продлиться в магических просторах вдохновенья, и там, ей-право, мне никто не нужен. Спасибо вам за шелк расположенья, мне всё равно, чьим станете вы мужем. * * * В селе доигрывают свадьбу, устали гости и жених, довольно выпито, поспать бы, и бубен звякнул и затих. Умолкнут смех и перебранка, последний родственник уйдёт, невесты платье наизнанку на спинку стула упадёт. И ахнет сад темно-зеленый, под сельским небом, влажный сад, загадочный и вне закона живущий на старинный лад. * * * До свиданья, Нико! Я с тобой не прощаюсь, Нико, как не прощаюсь с деревьями и с небесами. Я не знаю, Нико, и, ей-богу, не знает никто, почему на вокзале так трудно всегда со словами. Как горячее горло не может ни звука издать, так, разорванный надвое, вдруг оживает рисунок. Да и что мы с тобою могли бы друг другу сказать, – если всеми словами повелевает рассудок! * * * Такой театральный, замедленный падает снег, как на немецких, ещё довоенных открытках, – под белою кровлею дом, и во двор приоткрыта калитка, в доме, конечно, уют, и путнику тёплый ночлег. В эту минуту нигде нет ни предательств, ни горя, нет никаких государств, трубопроводов и смет, а небо вокруг и земля, да великое царство покоя, и медленный, заворожённый, нетающий падает снег. * * * Это лето под Киевом, с георгинами-красавцами во всю прыть, с сеном-соломой на чердаках, с ковриком над постелью, где лебедь в пол-озера, с корабельными соснами над песчаным обрывом, это лето, с мучительными ветками, шелестами и всплесками, с тяжёлыми белыми ливнями, как будто сейчас они скажут всё-всё-всё, это лето с любимым твоим лицом. * * * Так долго душа тосковала, – томилась, молчала, спала, на оклики не отвечала, боялась пера и стола. Зима называлась зимою, пространство – колодцем двора, учиться зимою земному, житейскому, чем не пора! Не мыслить, а думать простое, рукой не касаясь чела, весна и наступит весною, не зная ни дня, ни числа. И радость придет ниоткуда, казалось бы, ни от чего, не от постижения чуда, а из бытия самого. * * * Страницы, имена, портреты, Талант, признание, успех… Мои любимые поэты – Осенний дождь и мокрый снег. |