Перев. с груз. А. Золотаревой, И.Куклина, Б.Херсонского
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2011
Шота ИАТАШВИЛИ
/ Тбилиси /
Поэзия
|
Динамико-статическое состояние Жди – и к небесам от земли ветер повеет. Станет луна треугольной и синей. Жди – и с орешника липкие буквы низринут: плоть твою обнажат, поменяют местами чресла. Жди – и раскроется книга на нулевой странице, кровь в тебе потечет со скоростью света. Жди – и расстелется радуга на перроне, а купола украсят собой бродяги. Жди – и вода окаменеет скале подобна, роза прольется, глаз воскричит, испарится железо и хлеб. Жди – стаю голодных ласточек: на груди, плечах, голове, дабы сполна их собой насытить. Жди – песка: да придет он к тебе, коснется тебя и в тебе растворится. Жди, покуда ждешь, а после, жди столько же – Василиска, Борея, Будду. Небо позеленеет, вымена коровьи станут сочиться снегом, семя, прежде исторгнутое тобой, скопится в вышине и дождем прольется. Жди – дождя: он однажды придет и уже никогда не иссякнет. * * * Опять я небрит. Помню, – последний раз стоял у зеркала с бритвой в руке. Помню, – чувствовал тяжесть В кончиках пальцев. Не помню, – покончил с собой Или все же побрился? Поцелуй Когда у тебя недостаток речи три чайных ложечки слов добавляю тебе в кровь и перемешиваю хорошо затем дую чтобы скорей остудить и прикоснуться к краешку чашки губами сам же крепко сжимаю чашку обеими руками когда ее опустошенную ставлю на землю из-под ее донца раздаются чудесные звуки в них ощущается лингвистическая сладость того сахара что я добавил Перевод с грузинского Анны Золотаревой Поэзия Поэзия никуда не ходила, Она каждое утро вставала, мочилась в унитаз, умывалась, чистила зубы и завтракала. Поэзия никуда не ходила. Она, как правило, включала телевизор, слушала новости, потом вставала у окна и часами смотрела на каркас строящегося корпуса. Поэзия никуда не ходила. Она нагревала в большой кастрюле воду, купалась, подправляла ногти, тепло одевалась и обвязывала голову косынкой. Поэзия никуда не ходила. Она шаркала из комнаты в комнату, меняла перегоревшие лампочки, забивала гвоздем расшатавшуюся вешалку, укладывала на место выпавшие паркетины, Поэзия никуда не ходила. По вечерам она устраивалась в кресле и ждала баскетбольный репортаж, новый голливудский фильм и деловой телефонный звонок. Поэзия никуда не ходила, Только иногда выходила на балкон, делала приседания и взмахи, Поднимала гантели и Растягивала эспандер, Хотя бы двадцать-тридцать раз. Поэзия никуда не ходила. Она целыми днями сидела дома и, если становилось очень скучно, смотрела старые журналы и запылившиеся книги. Поэзия никуда не ходила. Только, чтобы принести хлеба, Купить молока и взять в банке пенсию. Поэзия никуда не ходила. После двенадцати часов Несколько раз зевала, Выключала телевизор и стелила постель. Поэзия никуда не ходила. Она всегда спала в своем доме, видела сны, которые, проснувшись, забывала, и беззаботно потягивалась и глаза протирала потом. Поэзия никуда не ходила. Она каждый день вставала, мочилась в унитаз и что-то напевала про себя. Поэзия никуда не ходила. Ей некуда было идти. Перевод Ильи Кукулина Зевки Давай, сходим в кино, цвета на экране более яркие, чем на обоях нашей комнаты. И мужчины и женщины там говорят более умно, чем мы. Давай, сходим в кино, сядем рядом друг с другом и проведем две параллельные прямые от наших глаз к экрану. Давай, сходим в кино, а то и ты сама видишь, как осушили мы друг другу зрачки и уже иссушаем сердца. Давай, сходим в кино, Чтобы отдохнули наши взгляды на воображаемых лицах, И чтобы успокоились наши страсти на воображаемых телах. Давай, сходим в кино, и хотя бы на час забудем, что в последнее время приходится искать недостающие слова, которые должны были бы сказать… Давай, сходим в кино, там вместо нас другие будут разговоривать, другие будут влюбляться и страдать. Давай, сходим в кино, пусть там другие займутся сексом. Мы сможем сделать это позднее, как будто я меняю перегоревшую лампочку, а ты чистишь грязные кастрюли на кухне. Давай, сходим в кино, ведь там мы не обязаны часто обмениваться пустыми словами, поцелуями со вкусом второсортного сыра и выеденными взглядами. Давай, сходим в кино, где мы можем скрыться друг от друга так, чтобы ежики нашей совести не царапали наши сердца. Давай, сходим в кино и посмотрим, как умрет главный герой. Ведь это куда интереснее, чем мысли о собственной смерти… Давай, сходим в кино, сядем в кресла, коснемся друг друга локтями и вообразим, что очень хотим быть вместе и именно поэтому мы пришли сюда, как та парочка, которая обнимается в первом ряду. Давай, сходим в кино, завязнем в удобной темноте зала и направим к экрану те линии, которые уже давно не пересекаются. Давай, сходим в кино, давай, пойдем, пока не поздно, пока не начался последний сеанс, а то так и будем глядеть друг на друга, на зевающие физиономии. Давай, пойдем, чтобы пробраться в боль и в радости незнакомцев, и хотя бы на некоторое время потеряться друг для друга… Лифт Душа в лифте моего тела перемещается вверх-вниз. Иногда застревает на этаже сердца, иногда давит пальцем на верхнюю кнопку и начинает движение к высшим этажам моего разума… Но чаще всего спускается вниз, к железам внутренней секреции, выходит в подьезд мочеиспукательного канала и на его стенах царапает разные порнографические и срамные слова… Он бросился с балкона Мой балкон моя главная сцена. Сюда выхожу каждое утро, приветствую публику, театрально размахиваю Руками и ногами. Сюда иногда выхожу в полдень и ставлю смешные представления вместе со своими детьми. Сюда выхожу каждый вечер и бормочу новозарожденные стихи. Мой балкон – моя подлинная сцена. И как любой артист, я мечтаю умереть на ней. Воздух Стихотворение двигалось во мне, Как дверь в японском доме, Оно закрывалось и открывалось, Но ни наружу, ни вовнутрь, А просто гладко, гладко скользило. Стихотворение двигалось во мне, За этой дверью, Как женщина в японском доме, обнаженным, легким шагом с размером стопы 35,5 И с педикюром на пальцах ног. Стихотворение двигалось во мне, Как рука японского каллиграфа, Охваченного любовью, пишущего На спине женщины, как на рисовой бумаге. Стихотворение двигалось во мне, Как японская страсть на татами, Странная и обычная одновременно. Стихотворение двигалось во мне. Переводы Бориса Херсонского |