Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2011
Людмила ХЕРСОНСКАЯ
/ Одесса /
От души
|
* * * Вот и попробуй убрать все это, убрать, книжки, бумажки, кошка, вся королевская рать, всюду чаинки, горчинки, камешки, черепки, елка на носу елка на носу очки. Это надо бы выбросить, это зашить, постирать, все нанизать, на всякую леску собрать – стеклышки, камешки, бусины, что там еще в горсти, елку принесу елку надо бы принести. Крестики, нолики, вся королевская мишура, елку надо было поставить елку еще вчера * * * Людей не то, чтобы ненавидишь, просто перестаешь узнавать. Просто не узнаешь, чтобы это были не кто-нибудь там, а люди, Ходят прямо, садятся в кресло, ложатся спать на кровать, у мужчин нет грудей, у женщин по-прежнему груди. Но так, чтобы понять, что это человек, нужно долго смотреть, вслушиваться в нечленораздельное, незаметно касаться рукою, и если даже определяешь, что это человек где-то на треть, он вдруг осклабится, вывернет наизнанку душу, а там такое… * * * Флоренс выращивает кальмара, чтобы съесть его на Новый год. У нее есть кошка Кошмара, у кошки есть черный ход. Флоренс спит на широком блюде и видит кошмарный сон: из кальмара получаются люди, из кошки получается томатный сок. Все живет в гастрономическом шоке, даже из кошки можно выжать сок, даже из кальмара можно извлечь уроки, даже человека стереть в сахарный порошок. Флоренс душит кальмара, тушит с рисом, получается плов, забивает праздничным каблуком черный кошачий ход. Немного кулинарной фантазии и стол готов, на столе мяучет томатный сок, начинается Новый год. От души Большого ребенка несут вдоль заводской стены, такой безысходно-серой, что спотыкается пеший. Большой ребенок укутан – валеночки, штаны, лишен ума – не лишен – не разберется леший. Кому какая польза от этой стены заводской, а большому ребенку знак – подать-помахать рукой, вот мы уже и дома. Валеночки-ночки-ручки. Ребенку нужен покой, серый зубастый волк из запрятанного альбома, финти-флюшки, фантики от конфет, вырезанные из серых сверхсекретных газет, и еще застиранная пеленка, чтобы от души в нее завернуть большого ребенка, чтобы задушить лешего, запеленать, чтобы спала спокойно, не спотыкалась мать. * * * небольшая комната, уходящая в глубину двора означает страну, в которой жили еще вчера. Пальто с каракулевым воротником, похожее на пожилую болонку, означает дубленку. По ком звонит колокол означает Омон Ра. Лето означает, что будет зима. Ботаника значит свет, а не ботаника – тьма. Сегодня не означает то, что было вчера. Машина «победа» означает, что победил бумер, квартира деда означает, что жил бы дольше, да скоро умер. Дружба налогоплательщиков означает Кавказ, резня означает болельщиков, скорую тушит спецназ. Девочка в длинной юбке означает, что Любочка голая. Поцелуй в губки означает, что юбка трехполая. В принципе, любое фуфло что-то да означает. Снег вчерашний растает, значит, летом будет тепло. * * * Это был такой дом, такой дом, такой богатый в Одессе, такой адвокат в Одессе, о нем даже писали в прессе, но это потом. Они надевали такие платья, такие балы, они давали такие балы, такие шарады. И там от еды ломились столы, и это по тем временам, когда ничего не доставалось нам, и там никому никогда не были рады. Но как там смеялись, как хохотали, устраивали конкурс на хохот, жена адвоката смеялась до сипоты, до как закалялась стали, страшно смеялась, утробно, и прохожие, перебиравшие улицу мелко, дробно, умирали от ужаса, воскресали от мата. А жена адвоката – брюнетка, папильотки, шарлотка – хохотала всю ночь, и, говорят, даже хрустальный бокал треснул, так громко было – невмочь, такая, значит, у нее носоглотка, такой, выходит, вокал. * * * Этой, думает, милостыню подам, чистенькая, правильная старушка. Этому без ноги не дам, этому с кружкой не дам, профессиональный нищий, профессиональная кружка. Этого, думает, в очереди пропущу, интеллигентный такой, стриженая бородка, эту вот специально толкну, а в ответ толкнет – не прощу, зонтиком чиркну по лаковому плащу, толкаться она будет, уродка! Этому место уступлю, зашел с палочкой и стоит, тихо так стоит, без упрека, а беременной не уступлю, я бы на месте их дома сидела, не красовалась до срока. Эту соседку угощу, к празднику угощу, а эту угощать не буду, проходит, еле кивая. Этого, думает, прощу, а остальным не прощу. Добрая. Никогда не ошибается. Отбирая, давая. * * * Это настоящий птичий грипп, это он, желторотый, это птичья чума, эпидемия, наденьте маски, это больные цыплята прячутся в подворотне, а потом вываливаются писклявой цыплячьей массой. Это они вылупились из больной курехи, падали с насеста, пищали всем курам насмех, а потом выросли незаметно для квочки дурехи, выучились материться, заклевывать, топтать насмерть. Что с них возьмешь, с дураков, думает квочка, чума такая на оба дома, оба твоих насеста. Моровые куры нагрянули дуры, арматуры, заточка, сумма слагаемых не меняется от перемены места. * * * Все помнит, моя хорошая, идет с Привоза, вся спотыкается, как будто, говорит, я сплошная лошадь, и слезы лошадиные по морде катятся. А ты, говорит, как пассажирская помощь, ждешь – не дождешься тебя, шерепа, торчишь в постельной грядке как овощ, как овощ, называется репа. Чего уж проще пареной глупости, глупее радости с лошадиным гоготом. Ешь говорит, угощаю от скупости, а то ведь некому, пропади ты пропадом. Так мы жили рядом, никого ближе, новая кухня, цветочки те же – все помнит, только глаза стали жиже, жалуется, плохо вижу и ржу все реже. |