Повесть
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2010
Влад ПЕТРОВ
/ Казань /
Пувырга[1]
СЕМЬ ЧАЕК ЛАРИСЫ
Первая чайка — ее имя.
Вторая — маленькие овальные часики с синим циферблатом и надписью “Чайка”.
Третья — ресторан “Акчарлак” (по-русски “Белая Чайка”).
Четвертая — чайка из речного порта.
Пятая — чайка из серой книги Чехова под подушкой.
Шестая — черная чайка.
Седьмая — душа.
ЧЕРНАЯ ЧАЙКА
“Алло! Ларочка-красавица у телефона!” — отвечала Ларочка
на все звонки. Когда в Казань приехал Хрущев, она нарядилась в лучшее платье. Но черная “Чайка” пролетела мимо, а Хрущев смотрел в другую сторону. “Я такая красивая, а он даже не взглянул на меня!” — рыдала Ларочка. “Э-э-й-е-э-х!” — смеялась её мама. Она-то была уверена, что Ларочка-красавица сама когда-нибудь будет разъезжать на черной “Чайке”.Прошло много лет. Лариса вместе с сыном выбирали игрушки в магазине. Мальчик вожделенно смотрел на черную “Чайку” размером с ладонь. “Давай я тебе ее потом куплю. А сейчас “Москвич”, — виновато попросила Лариса. “Москвич-комби” был нежно-голубого цвета и стоил в два раза дешевле. “Хорошо!” — сказал мальчик. Это был последний подарок от его мамы. Черную “Чайку” мальчику подарила бабуся, а потом он прочитал в церковном календаре, что в переводе с греческого Лариса означает “чайка”.
ШНУРОК
Лариса боится змей, особенно искусственных. Однажды она пришла в гости к подруге в старый деревянный дом. В доме висело чучело летучей собаки, но она его совсем не испугалась. Зато когда сын подруги бросил на нее резиновую змейку, Лариса визжала так, что подруга отругала мальчишку.
Живые змеи никогда не причиняли Ларисе вреда. Одну змею ей пришлось даже защищать. Это был уж, которого мальчишки хотели забить до смерти палками.
Ядовитых змей Лариса встречала только в человечьем обличье. Одна была коброй: немигающий взгляд и “стреляющий” язык. Другая — медянкой: она даже носила змеиную фамилию.
Но больше всего Лариса боялась искусственных змей. Она погибла от укуса шнурка.
БАЛ
Это был бал живых и мёртвых. Но сперва над мальчиком в черной фуражке кружилась чайка. Он задрал голову и стал кружиться вместе с ней. Фуражка слетела, и он оказался на балу. С Ларисой-чайкой в объятиях. Они продолжали кружиться. Рядом кружились невидимые призраки — в этом зале когда-то был институт благородных девиц. А потом стены исчезли, и мальчик с чайкой взвились в фиолетовое небо сумерек. Только маленькая фотокарточка упала вниз. На ней мальчик-суворовец, а на обороте подпись Ларисы: “Моя первая любовь. Правда мимолетная”.
ЧЕРНОЕ ПИАНИНО
Черное пианино стоит в зале. Внутри пианино спрятана тайна. Эту тайну оно доверяет только Ларисе. Остальных может больно ударить крышкой по пальцам. Пианино не любит, когда его запирают на ключ. Быстрее остальных предметов покрывается пылью, чтоб его чаще гладили мягкой тряпкой по спине и по морде. Любит детей и котов. Пианино по душе, когда коты ходят по клавишам или дети стучат по ним, как по барабану. От этого возникает случайный набор звуков. Еще больше пианино любит молчать. Не любит, когда моют его клавиши, так же, как дети не любят чистить зубы. Пианино лучше всего слушать через стену.
Пианино — однолюб. Когда возлюбленная играет на нем — происходит божественное головокружение, когда границы между мирами становятся прозрачными, когда небеса проникают сквозь стены.
ВЕСНУШКИ И АПЕЛЬСИН
У Лёни Петрова два дома и оба в одном дворе. В одном живет бабуля-полячка. В другом — старом деревянном доме — родители, и там всегда шумно. Днем — от гостей, ночью — от крыс и привидений.
У бабули уроки никто не мешает делать. Пятерок у Лёни столько же, сколько веснушек на лице — живого места нет! Солнце метит веснушками своих любимцев. Леонид означает “подобный льву”, а лев — солнце среди животных. Голова льва подобна солнечному диску с лучами, а кожа желтого, как у солнца, цвета (может, поэтому Лёня не раз переболел желтухой). Когда у Лёни отрастут волосы, его шевелюра будет похожа на львиную гриву.
Каждую перемену Лёня Петров стоит в коридоре и тайком смотрит на девочку из параллельного класса. Он знает, что ее зовут Лариса и что живет она на соседней улице. Ему видно из окна, когда она идет в школу или возвращается домой.
Леня набирает заветный номер и ставит пластинку “Поющих гитар”:
Как виденье, неумолимо
Каждый день ты проходишь мимо…
Это повторяется изо дня в день.
Лариса уже догадалась, кто ее таинственный поклонник. “Давай подойдем к нему”, — предлагает подруга Наташа. Но Лёни уже несколько дней нет в школе. “Заболел? Пойдем к нему домой! Вот и апельсин есть”.
Лёню нашли у его бабули — Юзефы. Увидев девочек, он потерял дар речи и натянул простыню по самый нос. Оставшаяся снаружи половина лица то бледнела, то багровела. Так и познакомились мои родители. Апельсин на столе был похож на маленькое солнышко.
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
“Они ходили на “Ромео и Джульетту” 15 раз! — рассказывала мне бабуся. — Как-то возвращаюсь домой, а они стоят во дворе под деревом и целуются. Я кричу: “Ой! Батюшки! Что вы делаете?! Вы же такие молодые!”. А они мне: “Если нас разлучат, у нас будет, как у Ромео и Джульетты”. “У-у-у, делайте тогда, что хотите”.
ФОТОГРАФИЯ
Половина фотографии — белый снег, другая половина — старая каменная стена. В центре — отец в зимней шапке и коротком клетчатом пальто. Это фото всегда мне казалось особенным. Может все дело в дате? “Кремль, 1973. 15 янв. Сдал экзамен по матанализу”. До моего рождения оставалось ровно девять месяцев. Внизу автограф отца, похожий на волчью морду. Вокруг, как три чайки — три росписи:
Lora.
КОЙКА
“А где же я?” — удивленно спрашиваю, глядя на свадебную фотографию родителей. “Вот здесь”, — показывает Женечка на маму в белой фате. Точнее, на ее живот.
Пока я жил под маминым сердцем, меня успели приговорить и помиловать. “Уже и койка была готова”, — рассказывала мне бабуся. Койка — моя несостоявшаяся плаха. Я представлял, что она стояла в том самом папином деревянном доме с крысами.
Лёня плакал, обняв колени своей мамы: “Мы такие молодые. Зачем нам жениться?!” Мама — врач, ей нетрудно договориться насчет “койки”. Но с отцом Ларисы не поспоришь. Он — главный инженер, целый завод держит в кулаке. Койка так и осталась нетронутой, а я оказался здесь — по эту сторону зеркала.
ВОЛШЕБНЫЙ ГЛАЗОК И МАДОННА ЛИТТА
Маленькая коробочка с глазком посередине. Заглядывая в глазок — я заглядываю в замочную скважину комнаты, которой уже давным-давно нет на свете. Это комната мамы. Здесь она мастерила домик для кота Кузи, учила уроки, смотрела в окошко, за которым дерево и старый каменный дом напротив. А сейчас в этой комнате сидят трое и смотрят прямо на меня. Маленький — это я. Сижу на колене у папы. Он обнимает меня одной рукой, другой обнимает маму. За нами виден уголок “Мадонны Литты” на стене. Это один-единственный кадр, где мы сняты втроём. Это моя “Мадонна Литта”.
БАБУСЕНЬКА
“Когда тебя вынесли из роддома, ты посмотрел на меня большими-большими глазами, и я услышала: “Бабушка-бабусенька, не бросай меня!”.
Я никогда не называю свою бабушку “бабушкой”, только “бабусей” или “бабусенькой”. Я называл ее так даже тогда, когда не умел говорить.
Иногда мама спрашивала меня: “Кого ты больше любишь: меня или бабусю?”. “Я люблю вас одинаково”, — отвечал я, и мама страшно обижалась. Хорошо еще, что я не говорил ей правду.
ЛУННЫЕ ПТИЧКИ
В серванте на мраморной веточке сидят две птички из лунного камня. “Это мы с дедушкой” — говорит бабуся. “Когда мы ссоримся — птички смотрят в разные стороны” — и бабуся отворачивает птичек друг от друга. “А когда мирно живём, то птички целуются” — и бабуся разворачивает птичек обратно, пока их клювы не соприкасаются.
Мой дед — человек из бабусиного сна. В девичестве она гадала на святки — “нужно сцепить два ведра замком, ключ — под подушку, и приснится суженный”. Ей приснился колодец, а возле него юноша в темно-зеленом костюме. Когда через много лет она встретила деда на танцах — на нем было именно этот костюм.
“Ты с ума сошла?! Я же партийный!” — возмущался будущий дедуля. “Или мы венчаемся, или ничего у нас не будет” — настаивала будущая бабуся. И будущий главный инженер завода и депутат горсовета стоял в церкви с венцом над головой и партбилетом в кармане.
В шкафу бабуся хранит портрет Натальи Гончаровой. Бабуся тоже Наталья и тоже жена большого человека. Если плохо накроет стол — “большой человек” может рассердиться и швырнуть тарелку со щами об стену. Лунные птички тогда отворачиваются друг от друга, а бабуся жалуется портрету Гончаровой: “Эх, Наталья! И тебе, наверное, было нелегко”.
КРАСОТА
Однажды дедуля подозвал меня к себе в комнату и открыл маленький черный блокнот. “Послушай, что я написал про своих детей: Людмила — труженица, Евгений — творец, Лариса — красавица”. Я засмеялся: в устах ветерана труда “Лариса — красавица” звучало как “Ленивец Лёня”. Дед не понял моего смеха, а я, как оказалось, не понял деда. Он говорил о душе. Красота была её отражением.
ЧЕМУ НАУЧИЛ МЕНЯ ДЕДУЛЯ
Не путать левый сапог с правым. Кататься на двухколесном велосипеде. Зажигать спички. Лазать по канату. Грести вёслами. Дуть в горн. Собирать коллекции. Играть в шахматы.
Чинить кастрюлю, работать рубанком, выпиливать фигуры лобзиком и вообще работать руками и мастерить научить не смог, хотя много раз пытался.
ЧЕМУ НАУЧИЛА БАБУСЯ
Печь лепёшки Миши Путилова (по имени её напарника на кондитерской фабрике). Пришивать пуговицы. Не смотреть долго на луну (“Луна притягивает”). Читать и писать. Дышать свежим воздухом. Плевать на место падения и говорить “Бог постельку постлал”. Делать все “играючи”. Молиться.
МИ С РОДИНКОЙ
Нотную грамоту я изучал по родинкам на клавишах. Самая большая родинка на клавише Ми, поэтому для меня Ми была главной нотой. Однажды тетя устроила дома большую уборку, после которой я увидел ослепительно белые клавиши без единой родинки. “Как же я теперь буду играть!” — закричал я. Тетя захохотала, а я спрятался за пианино и долго там рыдал. Играть я так и не научился.
ПО ТУ СТОРОНУ ПИАНИНО
К обратной стороне пианино прикасается иной мир. Сын Ларисы часто там прячется. Проем между стеной и пианино очень узкий, и туда под силу пролезть только ребенку. По ту сторону пианино все по-другому. Там эхо. Там начинается мир теней — мир Марины Медянцевой. Мальчику нравится прятаться за пианино.
МАРИНА МЕДЯНЦЕВА
Марина Медянцева говорит сладким картавым шепотом. Во рту у нее спят тени. Тени — ее постоянная свита. Она обвита тенями, как воздушной черной занавеской. Тени проваливаются в ямочки на ее щеках, когда она улыбается. Сгусток теней в ее волосах. Именно она дарит Ларисе черное пианино с родинками на клавишах.
ПРЯТКИ
Мама играет на фортепиано. Папа играет в карты. Вместе они любят играть в прятки.
Мама с коляской подходит к папиным друзьям на лавочке. “Не видели Лёню?”. Друзья переглядываются, пожимают плечами. Мама с коляской идёт дальше. Папа вылезает из-за лавочки и достаёт карты.
Теперь мамина очередь. Я уже не в коляске. Хожу с папой за ручку — ищем маму. Уже два дня ищем. Ходим по друзьям и знакомым.
Леня падает на железную кровать лицом вниз и рыдает.
“Разве тебе будет легче, если ты узнаешь?” — не выдерживает допроса мама.
Теперь её очередь водить.
Мама с папой ведут один дневник на двоих.
“Не был три дня дома. Заигрался в карты. Ужасно стыдно перед Ларкой” (мама Неля дважды лечит его от “неприличных” болезней).
“…но когда он вернулся, вся злость уже прошла и я была рада, что с ним все в порядке”.
Так они много лет играли в прятки, пока однажды папа не спрятался так, что уже ни один живой человек не смог бы его отыскать. Живой, но не мёртвый. Мама пообещала, что найдет его через два года. И нашла.
ПОДОКОННИК
Зимой я лучше всего себя чувствую на подоконнике, когда за окном фиолетовые сумерки, скрип снега и голоса прохожих. Я жду, когда из-за угла старого дома появится бабусенька. Улица узкая — дом из красного кирпича напротив. За домом эхо музыки, детских голосов и скрип коньков — это стадион “Динамо” на спине огромного белого кита. Однажды кит нырнет вместе с катком в ледяные бездны земли и уже никогда оттуда не вернется.
Темно-фиолетовое небо незаметно переходит в сочную глубокую синеву. За крышей чернеет шпиль Дворца Пионеров (загадочный маяк моего детства). Рядом труба котельной, из которой дым белый, как борода Бога.
Вдали бьют колокола — значит, служба кончилась, и под окнами вот-вот появится бабусенька. Я открою форточку — волна морозного восторга захлестнет меня, бабусенька посмотрит наверх.
ГАЛАКТИОНОВА
Можно сказать, что эта маленькая улица поднималась в гору, но для меня скорее спускалась с горы. Все светлое находилось внизу: хлебный магазин, университет, ленинский садик, фонтаны, церковь, новогодняя елка на озере. А все темное — наверху: мрачные башни дома Кекина, улица с невеселым названием — Горькая и на ней печальный дом с мезонином.
ВОРОТА И КАЛИТКА
Из нашего двора на улицу можно выйти через ворота, а если они закрыты — через калитку. Ворота почти всегда открыты, но бабуся никогда через них не ходит, и мне не велит. “Через ворота только гробы выносят” — и идет через узкую калитку.
БОЛЬШОЕ ДЕРЕВО
Большое дерево — это ось, на котором держится двор моего детства. Породы не знаю — просто большое дерево. За него втроем можно спрятаться. Я представлял, что именно под этим деревом целовались мои родители после кино. Я же любил лежать под ним зимой и смотреть на звездное небо сквозь ветки.
ЭМИЛЬ МАРЬЯНОВИЧ
Эмиль Марьянович живет в папином дворе. Он часто захаживает в гости к своей землячке — Юзефе Петровне. Там он часами сидит перед мутным аквариумом и наблюдает рыб. Он всегда молчит и ходит в черном. Эмиль Марьянович — случайный прохожий, который попадает то на городскую открытку, то в чью-то семейную хронику. Если его угостить рюмкой водки, то он начинает чихать и чихает ровно пятнадцать раз.
Дом, где когда-то обитал Эмиль Марьянович, называют неспокойным домом. Там все время кто-то шаркает по ночам на чердаке, а иногда оттуда раздается чих. Девочка шепчет родителям, что “домовой” чихает ровно пятнадцать раз. А родители хвастаются соседям, что их дочка уже умеет считать.
ДЕРЕВО ЯДИ
Тётя Ядя добрая, как ангел. Я редко её вижу — она долго и тяжело болеет и никогда уже не поправится. Тётя Ядя вырезает из газет статьи об актёрах, музыкантах, животных и присылает мне вместе с письмами. Я собираю их в отдельную папку и храню до сих пор. В другой папке хранятся её фотографии. Она специально выбирала их для меня и каждую подписывала. Вот высокое красивое дерево, рядом мальчик, внизу — вода. На обороте надпись:
“Речка Сумка. На той стороне стоит Дима. Речка неширокая, он её переплыл. А вот дерева этого больше нет, оно замёрзло в холодную зиму”
Вот и тёти Яди больше нет. А дерево, которое замёрзло на речке Сумке, теперь украшает её небесный сад.
ЖЕНЕЧКА
Женечка — самый веселый друг моего детства. Он называет меня Свин Свиныч Свинов. “Ну а ты его зови Кабан Кабанович” — предлагает баба Юзя. Когда она сказала мне, что Женечка на самом деле мне не брат, а дядя, да еще двоюродный, я от души хохотал — думал, меня разыгрывают. Дяди бывают только взрослыми и с усами, как дядя Дима. А Женечка, хоть и родной брат Димы, но еще в школе учится — какой же он дядя?!
“Хочешь, покажу скелета?” — говорит Женечка и втягивает в себя голый живот. Ребра выступают наружу. Я хохочу, баба Юзя укоризненно качает головой.
РАКЕТА
Эта ракета стоит на столе бабы Юзи и готова к запуску. Три космонавта занимают свои места. Женечка только что вырезал их из картона. Самая большая фигурка — мой отец, средняя — сам Женечка, маленькая — я. Еще сегодня утром ракета была обычной точилкой, а теперь она понесет нас в небо. Нам хорошо втроем внутри ракеты. Мы подмигиваем друг другу, смеемся и скоро полетим.
Наверное, форточка у бабы Юзи была открыта, но с тех пор я больше не видел ракету-точилку. Она унесла три картонные фигурки в неведомые миры.
ПОРТФЕЛЬ С МЕРТВЕЦОМ
Женечка уже окончил школу, и дарит мальчику свой портфель. Он не похож на те, что носят обычно в школе. Он намного меньше и раскладывается, как книжка. Внутри полно всяких карманов и даже есть кожаные петельки для карандашей и ручек, похожие на патронташ. Мальчик тут же напихал туда игрушечных патронов. На обеих внешних сторонах портфеля нарисованы три лица. Женя говорит, что это нарисовал дядя Дима. Мальчик не верит — так красиво только в магазинах рисуют. “А кто это?” “Музыканты. Их вообще-то четверо. Но для одного места не хватило. А вот этого убили”.
РЕСНИЦЫ В ЗЕРКАЛЕ
Способ заглянуть по ту сторону зеркала я обнаружил в детстве. Я упирался лицом в зеркальную поверхность и начинал видеть невероятные картины: изумрудно-зеленое волшебство, призрачный лес… Теперь я понимаю, что видел волокна собственного зрачка, а то, что казалось деревьями, было отражением ресниц — но разве это что-то меняет?
ФИМКА
Он снился мне наяву. Заросший волосами с головы до ног. Звали его Фимка. Я был в комнате, он — на поляне среди леса. Наши миры как бы просвечивали друг сквозь друга. Мир Фимки я видел только в черно-белом цвете.
Он относился ко мне вполне дружелюбно. Иногда приглашал в свой дом, который стоял там же, на черно-белой поляне. Если общение с ним меня утомляло, я жаловался бабусеньке: “Опять Фимка пристал”. Бабусенька тревожилась и велела немедленно ложиться спать. Ночью Фимка мне никогда не снился. Он появлялся только днём. Когда я пошёл в школу, он вовсе исчез. И никогда больше не появлялся.
БАБУШКА — РУСАЛКА
После купания в речке я и мои кузины подкрались к комнате, где переодевалась бабуся. Мы увидели ее голой, радостно закричали и бросились бежать. “А-а-ах вы! Что натворили! Бабушку-русалку увидели!” — запричитала нам вслед бабуся.
РУКА
Однажды я тонул. Я летел спиной вниз — в пропасть. Небо просвечивало сквозь толщу воды. Я видел солнце и облака. Рука возникла неожиданно. Прямо с неба, из облаков. Она схватила и вытащила меня из воды. Это была бабусенька.
Бабусеньки уже давно нет, а её рука всё также тянется ко мне с небес.
ГОЛУБЫЕ ГОРЫ
Холмы на той стороне Волги — голубого цвета. Я верил, что там живет счастье.
КОЛОНКА
В Фуксовском садике стояла сломанная колонка. Из нее бежал ручеек. Дядя Ирек сказал, что отсюда начинается наша река Казанка. Если ручеек из колонки перестанет течь — Казанка высохнет.
Несколько лет назад Фуксовский садик перестроили. Сломанная колонка исчезла. С тех пор Казанка сильно обмелела — говорят, скоро совсем исчезнет.
ШОКОЛАДНИЦА
Мой ангел-хранитель — бабочка-шоколадница. Когда я был маленький, шоколадница уселась мне на лоб. “Не шевелись!” — закричал дядя Женя и бросился в дом за фотоаппаратом. Ему еще пришлось заправить пленку, но когда он выскочил, бабочка продолжала сидеть на моём лице, как ни в чём не бывало.
“Дорогой сыночек! Поздравляем тебя с днем рождения и с первой пятеркой! Будь умником и послушным мальчиком! Целуем! Папа, мама. 14 октября 1980” — на этой открытке тоже изображена бабочка-шоколадница.
Бабочки-шоколадницы до сих пор часто залетают в мою комнату. Я их потом отпускаю на волю.
НАСТЕННЫЙ ТЕАТР
Я часто болею и много времени провожу в кровати. Телевизор долго смотреть нельзя, книжка дочитана, и тогда я отворачиваюсь к стене, где меня всегда ждет настенный театр. Мой настенный театр — это ковер на стене. Узоры оживают — превращаются в лица, фигуры. Я часами смотрю на спектакли, которые разыгрываются на ковре. Я единственный зритель в этом театре. А кто драматург и режиссер — до сих пор не знаю.
Я КАЧУСЬ НА ПУ-ВЫ-РГЕ
Это песенка, которую сочинил мальчик, когда катился на фанере в овраг.
ВЕДЬМА В ПЕЧКЕ
Ведьма живет в печке, в папином деревянном доме. Когда трещат красные угли — дядя Костя тычет в них кочергой и смеется: “Вон видишь?! Там ведьма”. Ведьме прислуживают игрушечный черный пудель, который стоит на черном пианино (в этом доме тоже есть черное пианино) и мраморный кит-светильник из спальни с крошечными красными глазками.
НАГОРНАЯ
Дом на Нагорной стоит напротив старой тюрьмы и противоположен ей не только по месту, но и по сути. Это дом свободы. Свободы от родителей, родственников, советов и запретов. Хозяин квартиры — капитан дальнего-предальнего плавания — вернется не скоро. До тех пор квартира принадлежит только Лёне и Ларе. А также всем их многочисленным друзьям. В первый и последний раз у них есть собственный дом. Пусть даже и в чужой квартире. Не хватает только сына.
Попытки жить втроём терпят неудачу. Для сына здесь всё чужое. Он тоскует по бабусеньке. Грозится выпрыгнуть в окно, если его немедленно не вернут обратно на родную Галактионова.
Спустя тридцать лет я снимаю на камеру то самое окно, из которого хотел когда-то выпрыгнуть. Внутрь попасть невозможно — дом на слом, вход уже разбомбили. “Наезжаю” на окно трансфлокатором до упора, пытаясь при помощи оптики заглянуть в так и не состоявшееся семейное гнездо. Все, что мне удается увидеть, — кусок стены. Если я не ошибся окном — той самой стены, об которую отец шарахнул в сердцах чайник.
Квартира повисла над землей. К ней уже нет ни лестницы, ни коридора. Попасть можно только через окно. Я пытаюсь придумать, как мне до него добраться, но все способы кажутся неловкими, а сама идея — сумасшедшей.
Однажды зимой привожу на Нагорную друга — показать дом. Но показывать уже нечего. Даже развалин не осталось. Только снежный пустырь и чудом уцелевшее старое дерево.
Если дом переместился на небеса (а как иначе объяснить отсутствие развалин?), то, надеюсь, без клопов и без пьяных соседей. Вдруг родители захотят в него вернуться.
НАРИСОВАННЫЙ ДОМ
Это дом, нарисованный в моем детском альбоме. В розовом доме два окошка. В одном вклеена фотография мамы, в другом — папы и меня. Из всех наших адресов — этот дом оказался самым крепким. Мы до сих пор в нем живем.
ИШАЧКИ
Когда Леня много выпьет, он видит ишачков. “Смотри, смотри — ишачки!” — кричит он, показывая на стену.
ПАДЕНИЕ
Лёня любил изображать, как падает в пропасть то с каменного фуксовского балкона в овраг, то с колеса обозрения. Однажды ему приснилось, как падает его сын с крыши. Он проснулся с криком, потому что не успел его поймать.
ГФ
ГФ — так прозвал отец дедулю из-за того, что тот часто подписывался своими инициалами. “Бросай пить, курить и играть в карты. Иди в армию. Если не возьмут — езжай на БАМ. Каждый месяц присылай деньги сыну. Встретимся через два года. Г.Ф.”
ЛИЦО В ОКНЕ
Однажды ночью дома никого нет. Мальчику страшно. Он заходит в зал. За окном ночь и… Из окна на него глядит человек. Видна только верхняя часть его лица. Он смотрит на мальчика. Он похож на отца мальчика. Он очень на него похож. Но только весь черный и с горящими глазами. И он заглядывает в окно третьего этажа. Это тень отца или его смерть.
КИТ
Мы гуляли с отцом по речной дамбе. Я спросил: кто самый большой в мире? Отец ответил — кит. Он стал отсчитывать шаги. Раз, два, три… тридцать три. “Вот какой кит!” — крикнул он, когда был далеко-далеко, совсем маленький. Так мы стояли втроем: я, мой отец, а между нами кит.
Однажды в окно заглянуло черное лицо с горящими глазами, и отец исчез. Теперь он стоит где-то далеко-далеко: в белом плаще, с большой кудрявой шапкой волос… совсем маленький… а между нами кит.
ЛЕОНИДЫ
Леня умер в ноябре. Ноябрь — месяц звездных дождей. Астрономы называют их Леонидами. Они падают со стороны созвездия Льва. Леониды — это звезды, которые падают в ноябре.
ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ
Папин деревянный дом с мезонином снесли на следующий год после его смерти. Лёня забрал его с собой. В семейном архиве почему-то не нашлось ни одной его фотографии. Только спустя двадцать лет я увидел снимок у одного фотографа. Долго и зачарованно я смотрел на дом с мезонином и сравнивал его с тем образом, который хранила моя память. Я послал фотографию в Москву Женечке. Он ответил: “Хорошее фото. Печальный дом”.
ПО ТУ СТОРОНУ
По ту сторону зеркала, в изумрудно-зеленом волшебстве живут: сломанная колонка, дом с мезонином, кит-невидимка, черное лицо и лохматый Фимка.
ИСКУШЕНИЕ
“Я схожу с ума, — жалуется Лариса лучшей подруге. — Лёнька приходит ко мне каждую ночь. Каждую ночь зовет к себе”.
ДВА ГОДА
Пьяную маму приводят дружинники. Дедуля дает звонкую пощечину — мама падает на пол. Утром мы едем с ней в переполненном трамвае. Я люблю, когда народу много, можно повисеть в воздухе, зажатым со всех сторон. Маме не до смеха. На её лице синяк “Что я скажу заведующей?”. Но кроме синяка ей нужно еще объяснить трёхдневное отсутствие на работе.
В садике утренняя гимнастика. Мама за пианино. И я за пианино. Мама — играет, я — прячусь. Я самый стеснительный в группе.
Дедуля завёл специальный дневник. Он посвящен маме. “Не ночевала”, “клялась”, “пропадала”, “привели”, “болела”, “не ночевала”… Здесь же маминой рукой — обещание “не пить”. Письмо деда родителям папы: “Не поите её. Она потом долго болеет. Это моё последнее предупреждение”.
Ночью дедуля страшно кричит во сне. Я хватаю подушку и убегаю в мамину комнату.
“Мама ты уже знаешь?” — я надеялся проснуться пораньше, но в доме уже все собрались. И мама уже всё знала.
“О нас в газете написали! Смотри: “Выражаем соболезнования всех родным и близким”. А мы и есть родные!” Мама невесело улыбается.
Последние слова деда в письме к Лёне оказались пророческими. Они встретились через два года.
ОДНА ИЗ ВСЕХ… ОДНА ПРОТИВУ ВСЕХ
В длинной-предлинной квартире мама живёт в одном конце, бабуся — в другом. Я обитаю где-то посередине. Дедуля грозно смотрит с фотографий на стене, на серванте и в “дедушкином музее” — бывшей “темнушке”, где теперь составлены в ряд все его награды, дипломы, диковинные сувениры, коллекции значков, медалей и монет.
“Ты будешь называть дядю Ильдара папой?” — спрашивает мама. Я хохочу. Бабуся называет Ильдара “хуйлиган”.
Утром в маминой постели вместо “хуйлигана” вижу дядю Вову по кличке Копчёный. “Видно я плохо спал” — говорю и нарочито тру глаза. Мама смеется: “У Владяшки юмор, как у отца”.
Однажды оба дяди появляются в квартире одновременно и начинают месить друг друга. Всё происходит молниеносно и вот уже большой кровавый отпечаток на обоях, кровь на полу, на дверных ручках, кровь стекает по экрану телевизора. Мама почему-то смеётся. Потом втроём они всю ночь пьют и громко разговаривают. Дядя Ильдар — женатый, Копчёный — бандит. Мама встречается с обоими. Не живёт ни с кем.
“Лариса, не позорь”, “Лариса, не пей”, “Лариса, одумайся…” — ни близкая, ни самая дальняя родня не понимает и не принимает нынешнюю Ларису. Она запирается от всех в своей комнате. Там есть пепельница, вино и пластинка Пугачёвой “Поднимись над суетой”. “Мама, а что такое суета?” “Суета — это то, что твоя бабуся мне устраивает”
“Лариса, почему ты не вышла к гостям?” — спрашивает бабуся.
“Зачем, мама? Меня все презирают. Если даже девчонка мне говорит “пьяница”. Я удивляюсь, как ей Владяшка по морде не дал”. “А я не слышал”. Мама долго и пристально смотрит на меня. Она знает, что я вру.
ТЕМНОТА
Я хочу показать маме, как светит мой фонарик. Она роется на корточках в шкафу, я выключаю свет, но включить фонарик не успеваю. Мама вскакивает и с ужасом бросается вон из комнаты. Я сам не меньше напуган. “Никогда так не делай!” — кричит она на меня.
Мама не боялась смерти. Она боялась темноты.
МЕРТВАЯ СЕСТРЕНКА
Мама пришла домой поздно. Пьяной. Она попросила меня лечь с ней рядом. Я дождался, когда она уснет, и переполз обратно на свою кровать. Но мама не спала. “Вот как! А знаешь, у тебя была сестренка. Она умерла совсем маленькой. Она бы меня любила, не то что ты”. Я молчал. Мама тоже молчала. Потом сказала: “Я пошутила. Не было сестренки”. Но я понял, что она не шутила.
БЕЛЫЙ ПУДЕЛЬ
Белый пудель сидит на телевизоре, свесив хвост-веревку с помпошкой, и ждет хозяйку. Он первый слышит, как поднимается она по лестнице, как щелкает ключом в двери и снимает обувь в прихожей. Белый пудель радуется, высунув красный тряпичный язычок. Когда он появился, из комнаты исчезли два клубка белой пряжи и одна пустая бутылка. В комнате много пустых бутылок. Несбывшиеся мечты превращаются в пустые бутылки, но иногда случается наоборот. Лариса всегда мечтала о пуделе. Бутылка спрятана под его белой шкуркой.
СЕДЬМАЯ ЧАЙКА
Лариса знала, что после смерти превратится в чайку. Вот почему ее нашли в ванной.
БЕЛЫЙ МОСКВИЧ
Дядин белый “Москвич” — белый ангел. Его цвет не совсем белый. Такого цвета крылья ангелов. У “Москвича” тоже есть крылья. Дядя однажды врезался, и одно крыло пришлось поменять. Заплатка постепенно стала такого же цвета, как и весь автомобиль. Летом ангел-“Москвич” увозил мальчика на дачу. Мальчик летел на крыльях ангела, в уютной кабине, в которой, тесно прижавшись друг к другу, сидели его бабушка и сестренка. Мальчик смотрел в окно, где иногда ничего не было видно, кроме облаков. Ангел летел. Потом небо темнело, и появлялось много огней. Те, что были вдалеке — за полями — мерцали и проплывали мимо. Мальчик смотрел назад — на догоняющие его огни автомобилей — и представлял себе погоню (восторг сжавшегося в комочек под одеялом!) У ангела-“Москвича” глаза круглые и ночью горят. Он привозит на дачу поздно вечером или ночью. Он всегда привозит на дачу, а увозит только однажды и в последний раз. Когда пришло время узнать страшную новость, “Москвич”-ангел был с мальчиком. Мальчик все понял, прежде чем дядя начал говорить. Он плакал, уткнувшись в кожаную дядину куртку. Мальчик в первый раз тогда сидел на переднем сидении. По стеклу текли ручьи. “Москвич” плакал вместе с ними.
Спустя много лет “Москвич” вернулся к мальчику. Он опять сидел на переднем сидении, рядом с дядей. Было темно. Круглые глаза ангела не светили, но он не спал. Он слушал, как мальчик рассказывал дяде о том, что совсем запутался и что его мучают “дурацкие” мысли. Дядя тогда снова обнял мальчика, и ему стало легче. Ему не хватало этого объятья очень-очень давно. Дядя сказал, что родители мальчика встретились на небесах, и мальчик в это поверил, потому что это шепнул дяде ангел-“Москвич”. Ангел был послан семье мальчика в виде автомобиля. Он защищал нас.
Спустя еще несколько лет дядя разбогател и купил новую машину. Новые хозяева “Москвича” с ним не церемонились. В одной аварии у ангела оторвалось крыло, потом — дверь. Дальнейшая судьба “Москвича” неизвестна. Дядя в то время был уже тяжело болен. Его жена ходила к известному колдуну и спрашивала, как помочь мужу. Колдун ответил, что помогать ему уже не надо. Муж скоро умрет. Ангел смерти расправил над ним крылья. Но это был не ангел смерти, это был ангел, который жил в “Москвиче” и помогал нам. Дядя умер.
На дачу мальчик уже давно не ездит. Там до сих пор висит на стене фотография. Я и две мои кузины сидим на капоте белого “Москвича”. На крыльях ангела.
СЕМИДЕСЯТЫЕ
Я родился в двойную осень. В октябре и в семидесятые. Пятидесятые — это весна. Шестидесятые — лето. Семидесятые — золотая осень. Печально-прекрасная! Последняя осень века! Она висела над землей до самой зимы. А потом враз осыпалась. Люди вместе с листьями кружились и падали на землю. В землю. Восьмидесятые — суровая зима.
[1]Журнальный вариант.