Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2010
Алексей СОМОВ
/ Сарапул /
Азбука Брайля
|
Азбука Брайля В этом цирке уродов, где сплюснуты лбы, где глаза вынимают скоморохам и зодчим, в этом мире расхристанном стоило быть беспощадней и зорче. Партизаны любви в суматошной войне, отступаем, сжигая стихи и селенья, в голубые поля земляничные вне Твоего поля зренья. Закольцованный страх, вековечный дозор – ни один не прощен и ни разу не спасся. Все, что было и не было – сонный узор на подушечках пальцев. Это мы – неживой застывающий воск, простецы-гордецы-подлецы-человеки – трудно бредим Тобой, нерассказанный, сквозь крепко сшитые веки. Это Ты, обитатель безглазых икон, високосное облако, радуга, копоть, побивающий первенцев, льющий огонь в города и окопы. Только Ты не забудь, только Ты нам зачти все, что было до времени скрыто – ногтевые отметки, слепые значки на полях манускрипта. * * * я хочу от русского языка ровно того же самого чего хочет пластун от добытого языка связанного дрожащего ссаного замерзает не долетев до земли плевок а я ж тебя паскуда всю ночь на себе волок электрической плетью по зрачкам – говори все как есть выкладывай или умри все пароли явочки имена а потом ля голышом на морозец на посадить бы тебя как генерала карбышева на лёд очком чтобы яйца звенели валдайским колокольчиком чтобы ведьминой лапой маячила у лица партизанская виселица ламцадрицаца чтоб саднила подставленная щека чтоб ожгло до последнего позвонка а потом глядеть не щурясь на дымный закат оставляя ошметки мертвого языка на полозьях саночек что везут через всю деревню на скорый нестрашный суд * * * Джанет Ничто не имеет значения, кроме любви и вражды. Ты думала, что читаешь Книгу Кравчего, а это Книга Несовершенств. Сейдон и Амран вряд ли когда-нибудь помирятся, тем не менее маленькая пестрая птичка будет по-прежнему таскать в клюве нежные записочки влюбленных – и если бросить на серебряные весы все выдавленные глаза и расплющенные грудные клетки, они не перевесят одной-единственной строчки. Отрок повзрослеет, перестанет быть похожим на розу, вино Аллаха не выдохнется никогда. Только саднящий свет, что-нибудь наизусть из старых поэтов, ускоряющийся – roll and roll and roll – танец дервиша, солнечные капли на оперенье птицы Хут-Хут, чистая энергия взрыва. * * * Под височной кожей голубой, словно паучок в аптечной склянке, в каждом мальчике томится ангел. Отпустите ангела домой. Отпустите ангела домой, напоите горьким сонным зельем, после – закопайте глубже в землю, только чтобы в небо головой. Словно в клетке, легкой и простой, сделанной из лепестков шалфея, в каждой девочке скучает фея, запертая ласковой рукой. Ласковой отеческой рукой отоприте золотую дверцу, вырвите из слабой грудки сердце. Съешьте сердце. И придет покой. Вариации Сергею Зхусу Когда на тонком горле ночи сомкнутся руки брадобрея, когда горят глаза чудовищ и лабух поправляет бант, когда взойдет звезда кастрата на черном бархате дисплея, приходит рослый мексиканец и открывает кегельбан. Когда поет звезда кастрата, и от рассвета до заката стоит в сем логове разврата неимоверный шум и гам, приходит Квентин Тарантино, рисует странные картины, затем играет пиццикато, и наступает Пополам. Когда, как яркая заплата, горит себе звезда кастрата, и в репродукции «Квадрата» проявлен местный колорит, облитый золотом заката, в обнимку с дочкой Бармалея, приходит Казимир Малевич, но ничего не говорит. Когда гогочет пьяный Будда, бессонным третьим глазом пялясь на то, как в луже у трактира Зло кувыркается с Добром, когда матрос танцует джигу и на курке танцует палец, приходит рослый мексиканец и всем прописывает бром. * * * А. Х. поэт сидит в тюрьме тюрьма сидит в поэте он по уши в дерьме он хуже всех на свете он вроде бы убил а может быть ограбил ах до чего любил играть он против правил и лето и зима проходят мимо кассы а в нем самом тюрьма и неизбывный карцер и не помрешь во сне и заднего не врубишь над шконкой на стене портрет татьяны друбич за эту чепуху за девочку за эту прости как на духу все косяки поэту С уважением, черный либертарианец Говорил мне колдун: ты найди себе Зверя – одного на всю смерть, и не надо других. Чтоб звенела тихонько хрустальная сфера В развороченной пулей широкой груди. В мире белых людей мы случайные гости, каждый черен, когда поскрести до кост?. И припомнится Берег Слоновыя Кости, и сердечко тамтамом забьет от тоски. Будут пепел и сталь, будет скрежет зубовный, голоса полустанков и пылающих хат. Все пройди налегке, но Барону Субботе ты в безлунную ночь принеси петуха. Не молись пауку, ягуару и мамбе, а молись самострелу в проворных руках. Только старенькой, доброй морщинистой маме принеси драгоценную печень врага. Духи предков не лгут: лишь дорогой прямою попадешь в черный рай – так иди же по ней. Там пируют всегда партизаны Приморья и живые мальчишки купают коней. Папа Легба и Шанго, и ветхий Ананси правят путь смельчака по далекой звезде. Говорил мне колдун, что не будет иначе, только мне и не надо других новостей. 2009-2010 Следующий материалНаверное потому…Рафаэль ШУСТЕРОВИЧ Ришон ле-Цион / Наверное потому... * * * Наверное потому, что всё как-то устроилось само по себе, а не то – само по себе расстроилось, не можешь отделаться...
|