Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2010
Михаил АРАНОВ
/Ганновер /
Колодец
Где-то светит мой месяц.
Где-то ветер уносит
Уходящее имя
С этих губ ненасытных.
Позови меня тихо,
Еле слышно, лишь дрогнет
Серебро паутины
В свежескошенном стоге.
И с вечерней звездою
Свет прольётся в колодец
И по влажному срубу
Проиграет свой танец.
В приглушённом сознанье
Звуки словно зависли…
В грациозном качанье
Два ведра с коромыслом.
Венеция
Бросалась с набережных вплавь»
Венеция, я восхищён!
И без тире и междометий
Здесь гениально завершён
Рисунок нескольких столетий.
Изобретение Дожата[1].
Каприз судьбы, ума изыск.
Соперник римскому собрату.
И мелочен здесь детский писк.
Здесь так бесстыдна нагота.
И торжествуют базилики.
Со стен глядят святые лики,
И святотатствует толпа.
Венеция в воде по пояс:
Недолговечно ремесло.
Гребец, лениво в волнах роясь,
Вращает медленно весло.
Из века в век. На свет из мрака
Гондолы путь под сводом арок.
Над площадью Святого Марка
Взлетает стая голубей,
Свободе радуясь своей.
Но здесь, из камеры свинцовой
Сластолюбивый Казанова
Вписал язвительное слово
В историю людских страстей,
Играя правдой без затей.
Что слово!? Звук его немеет.
Слова — песок. Их ветр развеет.
Истомлена морскою качкой,
Забросив юбки за бедро,
Венеция роскошной прачкой
Полощет ветхое бельё.
Коричневый странник
«Вы поблекли. Я странник коричневый весь»[2].
Даже память о прежних свиданьях истлела.
Но нежданно вдруг что-то забытое здесь
заставляет меня оглянуться несмело.
Проезжая ваш ветхий, заброшенный дом
в дребезжащем на стыках, старинном трамвае,
в горле чувствую ком, тот горячечный ком.
Почему — я не знаю, не знаю, не знаю.
Я иду средь отчаянно юной толпы.
Ветром невским, холодным простужен.
Я заброшен сюда не капризом судьбы,
Но уже никому здесь не нужен.
Канул сон. Фиолетовый сон.
Вы опять предо мной в бледно-розовом платье.
Я дарю нерасцветший пиона бутон
Торопливым и горьким объятьям.
Вы поблекли. Я странник коричневый весь.
Я странник коричневый весь.
Севанский монастырь
На краю земли, где горы
Чешут гривы облакам,
Смотрит в даль с глухим укором
Бесприютный храм.
Серо небо. Серый камень
И холодный луч.
И глубокий стылый пламень
У подножья круч.
Как слеза прозрачны воды.
Слёз своих не прячь.
Видно здесь собрали годы
Весь сиротский плач.
Слышишь — жаркий вдовий шёпот,
Плат — узлом концы.
И по плитам тонкий цокот
Жертвенной овцы.
Всё — как прежде. Всё — приметы.
Всем открыт ветрам,
На скале стоит раздетый,
Бесприютный храм.