Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2009
/ Париж /
Из цикла
“Колыбельная океана”
* * *
Снова на память приходят
выплывают старинные строки,
словно открывшейся двери сияют проемы,
в этот день, в этот полдень исполнились сроки
слов созреванье закончилось,
труд завершился наемный.
Праздник сияет в стекло окон,
благословенный (нрзб).
Только она и была, прихожая парадиза,
сверху и снизу.
Вы с тех пор и не ездили?
Другие поехали и не привезли
ни мыслей, ни чувств.
Скоро уж ехать совсем в другие места,
где нет ни вашего кваса, ни самовара,
ни ваших казней.
* * *
И тени тянутся к востоку
И запах скошенного хлеба
И солнце розовой вуалью
Накрыло горизонт
И если слезы оросили
Души тяжелую поверхность
То жизни алчность пробудилась
И снова бьется в вене ток
* * *
Почто, бабочка, летаешь над песком?
Здесь не твоя стихия,
тут грозной птицы тень
и брызги волн соленых,
нектара нет тут,
как нет цветов на водорослях.
Чернеет среди волн котел:
здесь затонул кораблик,
на отмель выброшенный жестокой бурей.
Погиб и капитан, и рыболовы.
Зачем же, бабочка, своей рискуешь жизнью,
чрез волны бирюзовые летишь
и на котел заржавленный садишься?
Что позабыла тут?
Кого ты будешь ждать?
Но, кажется, тебя я понимаю
и постигаю цель твоих усилий:
трепещет пятнышко,
как золото, на коричневом железе,
а вкруг колышется, сверкая, бирюза.
Стараюсь не дышать.
Мгновение остановилось.
Длится.
* * *
Перья, разбросанные на песке.
Свидетельство драмы, разыгравшейся этой ночью.
Заснувшую чайку
съела проголодавшаяся лиса
или, может быть, другая более хищная птица,
например, сыч.
Мне мнится, я слышал
ночью жалобный крик,
утонувший в гуле прибоя.
Луна висела в кронах сосен,
окутанных туманом,
и некому было придти
на помощь и отозваться.
Меня тревожат инстинкты зверей,
эта задуманная и безошибочная цепь
поедания друг друга.
Как бы на нас ни ссылались правительства
и оплаченные ими ученые,
тут что-то не так.
* * *
И после многих разветвлений
Вернуться к чистой простоте,
Как после тягостный сомнений
Вздыхают полной грудью те,
Кто из подземки душной града
Вдруг вышел к полю и реке,
И жизнь себя увидеть рада,
Чтоб продолжаться налегке.
* * *
кровавой наготой ее губ.
Малларме
Гул океана и
молчание звездного неба.
Ощутимой на ощупь ночи
аромат сосновой смолы,
и пряный запах умирающего папоротника.
И что со мной? Отчего это блаженство?
Крики филина и
черные всплески летучих мышей.
Господи, ороси меня кровью моих артерий,
посоли их хлеб солью моих слез.
Пусть будет поровну
мое восхищение и их горечь.
Они наполнили свои копилки
и, разбив их, заболели тоской.
Они думали, что некое число монет
становится счастьем.
Не получилось.
Они думали иметь всё —
а оказалась часть их израсходованной.
Они верили погонщикам лошадей,
а оказались пометом для новых комбинаций.
Господи, смилуйся над обманутыми,
ибо Ты позволил их обмануть.
Côte Atlantique