Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2009
/ Екатеринбург /
Футуризм языка
* * *
Елене Оболикшта
На тростниках оплётки монгольфьера
ты поднимаешь тело, что корзину,
с глубин постельных к запахам кофейным…
Я шевелюсь, голодный клюв разинув,
в бунгало сна, пустом и обветшалом,
твоим теплом очищенный от страха.
Но мне по суше проходить шершаво:
я жил галапагосской черепахой.
И выдохнуть меня — твоя тревога.
Здесь воздух плотен так, что сух на ощупь,
что можно даже музыку потрогать
(ресницами, хотя губами — проще),
и снова вверх (тебе уподобляясь)
без панциря (невидимого) даже
привычным черепашьим баттерфляем
над незнакомым городским пейзажем.
Води меня — я суетен и шаток.
Воскресный мир перебирай подробно,
где золотистой стайкою стишата
нас обживают, шепчутся под рёбра.
Ни за руку, ни обещаньем чуда —
веди меня своим спокойным чтеньем.
Я — черепашьей памятью — почуял
единственное тёплое теченье.
* * *
над городом плывут левиафаны
на нитях остановлены машины
слепой ребёнок ножницами шарит
ему пообещали элефанта
она пообещала быть инфантой
она пообещала среди женщин
пинать ногою и лететь нагою
над городом плывут аэростаты
и овцы объедают пальцы статуй
* * *
Владиславу Дрожащих
Смотрит ампула плоти в январские рёбра моста:
инженерные рельсы, собором осыпалось небо.
На ладонях моих пресноводная береста.
У Бориса и Глеба
прорастают в глазах голоса, золотые круги.
Вдосталь тянется праздник
(рождественский? преображенский?)
от медвежьих голов или до голубиных княгинь,
не мужских и не женских.
Я не ведал других (отворотных? червонных?) болот.
Подстаканник не слышит: когда растворяется сахар.
Невесомое тело в ладони одежды орёт,
избавляясь от страха.
* * *
перепелиное дерево, где на спилах
лёд проступает; небо в седых дельфинах;
пепельный город в белом окне пустого
(до горизонта почвы и пепла) слова;
белка, берущая с прошлой моей ладони
ягоды, спёкшиеся в бидоне;
окоченевшие пальцы на бежевой флейте;
шесть одинаковых цифр
в счастливом билете…
всё остальное забудется. извините.
белое-белое солнце стоит в зените.
* * *
Александру Петрушкину
это Филонов, и ты понимаешь, о чём я.
(нет, погоди соглашаться) но ты понимаешь:
ты поминаешь Филонова, но (понимаешь)
я говорю не о чёрном, но именно чёрном.
я не сказал: за Россию (и ты, россиянин?)
все мы мордва и цыгане, поляки, евреи,
мы говорим о Филонове, Саша, налей и
мы говорим о Филонове только по пьяни.
мы говорим. так Изварина… вспомни цитату:
Бог — Он хотел — по Извариной — чтоб говорили…
но, понимаешь, Филонова — мы говорили —
как футуризм языка получили в осадок.
эта алхимия времени не по рецепту:
плавим свинец, ковыряя на части патроны.
мы говорим — и над нами летают вороны.
только Филонов стоит одиноко по центру.
* * *
Андрею Мансветову
лепишь себя в куличики
жмёшь глинозём сырой
едешь на электричке
вплоть до Перми-второй
время твоё деревянное
сверхзвуковой режим
к зрелости д’Артаньяны
не начинают жить
ангелы — участковыми
на огонёк пешком
флягою с коньяком ли
глупо и хорошо