Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2008
Инна КУЛИШОВА
/ Тбилиси /
Все пороги помыты.
Все пороки размыты.
Чистота и неве-
денье в нас.
На все помыслы мы то
тяжелы, то — как сито.
Скрыта даль в синеве,
словно в яблоке — Спас.
В заведенной шарманке
дней укрылись от слежки
за собой своих мы-
слей. Седых.
И хранит, словно ангел,
мокрый пол нас от спешки,
и падений без тьмы,
и немой суеты.
Меньше тела и смысла.
И слова — точно крылья
в пальцах детского ле-
пета. Нет.
Гладко так, словно смылся
след предательством былью,
пылью смолкнувших лет.
И душа — без примет.
Примет. Вымоет. Глядя.
Не моргая. Не ради.
Поступь — суммою по-
ступков. В нас.
Затихает. Ни пряди
паутины, в тетради —
ни строки. Вот и пот
смыт. И молвится: “Азъ…”
Апрель 2004
* * *
Чудо ли — чада Киева, дни
столь же горьки, сколь светлы и далёки,
не во что оку больше смотреть.
Стелется шаг по углам простыни
прошлых асфальтов в морщинах мороки,
и отовсюду слышится “Геть”.
Гетры берез и гекзаметров под
крышей сползают на метры молчанья,
в прорве ладоней — неба лицо.
Образ подобен глядящему в рот
врат, и прямой окруженье печаля,
падает луч, как палец в кольцо.
Август 2005
* * *
Пожалуйста, догадайся, нежнее, еще, еще,
нет, иначе, нет, только к самому
не прикасайся — слишком сильно,
даже больно, а около, только около.
Слышу, как пут пустота выдает мне счет
за сказанное, но за несказанное, му-
чительно несказанное больше. Быль, но
давнишняя — колокол.
То есть я его слышала не только во время службы
в церквях, означенных севером, се-
верным ветром и небом, цветом севера, но
и если они звучали внутренним из-мотивом.
Посмотри, как из подушки выжимаю последний куш, был
бы он только кушаньем сна, а так… И все,
все занимались бы этим, если бы всем равно
было распределено. И выглядело красивым.
Путаюсь в словах, ударениях, не на то ставлю.
Ты вор, убийца, святой, гений, цыц,
мне одной известно, кто ты.
Длинные пальцы, язык, рвущийся напролом.
Тише, будь тише, а я закричу, устав. Лют
и светел момент превращения лиц
в никакое ничто. Возвращаясь с работы,
буду думать, что рядом с моим построили тебе дом.
*
Все равно язык разгонится, нагонит туч, нагоняй
получит от куч, и мерцающая, как больное
сердце, рифма, останется незатро.
Я хочу знать больше, чем знаю все, то есть считай
любить, читай бить, идя за Тем, Кого называю Тобою,
думая, что идя, оставаясь за, нырнувшая, как ведро
в колодец, в потомство слов.
Знаю я, кто всегда готов.
И именно поэтому никому ничего не скажу,
и подумаю, что тем самым дам кому-то
что-то понять. Никто не возьмет!
Погода, одетая в Дольче Гавана, разгуливает по побережью, жу-
равль по небу летит, рав говорит: с тебя минута,
секу секунды, знаю наперед,
что впереди — что позади, вверху — внизу,
что поперек, рисую риск: строку длиной в лозу.
И дольче века длится. Длится. Длится!
Учитель, говорю, мне здесь не место.
Мне здесь не место, говорю.
Не здесь мне. Спи, художник. Это спица,
а не строка, и вяжет, вяжет, а не Веста
прядет, верстает ритм, твою зарю,
коло… колодец, а не ко,
отсюда близко, значит далеко.
*
“Чтобы не видеть гор, из-за которых не видно неба, надо подняться на гору”, —
молодой человек улыбнулся и отодвинул блюдце.
За квадратным прямоугольником стекла не торопились. Шли без (ликбез
скорости). Мы сидели прямо напротив вида, приходящегося впору
любому городу, если не знать, что это за город. Разуться
и идти бы, разнузданную погоду обогащая развешенностью словес.
Понимаешь, мне нужна плоскость, где невидима вертикаль,
потому никогда не смогу взобраться на гору. Ползти по
стене, прямым углом к небу, я сама вместо стены. Пусть
будет так. Я встану на самой вершине плоскости, сталь
ее листа прочтет меня буквой. Закрою глаза, прошепчу “спасибо”.
И еще — не вернусь. Не знаю куда и зачем, но не вернусь. Больше не вернусь.
Март 2007
* * *
Вода распустила волосы, доходившие до моих пят.
Под душем смывался завтрашний страх
и гравировалось прошлое, которое и так забыла.
Почему я должна так долго и одиноко жить?
Почему?
Завтрак бывает разным: черным, как кофе, белым, как творог,
красным и желтым, как сок.
На обед можно смешивать цвета.
Ужин, в который влезем, разделим с лучшим врагом.
Как раз и станет другом.
Теперь в рифму и все вместе:
Но так захотел Он. Который называется Бог.
В Котором мы все живем. Ног
не пересчитает Земля, съевшая их суета
строит из них небоскребы, потом
разрушает небесным плугом.
Но так написано на руке. Так вверху хотят,
и ничего не сделать. А я, в волосах
воды выпутываясь из мыла,
тяну себя из — в, но так не хочется… Выть,
выть, выть, вопреки уму.
11.03.07