Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2008
/ Крайльсхайм /
* * *
Раз Лермонтова в детстве я читал —
И день, и два. Уехали к родне
Отец и мать, оставив мне еду.
К тому же шли дожди. И я читал.
О, это был совсем не монастырь!
Скорее дом, где любят все тебя,
И любишь ты — иначе как же? Но
Тяжёлые, могильные слова
Убили вдруг сияние. Он весь
Не пел и не летел — лежал у ног,
Жестокий, беззащитный, и шептал
Ребёнку то, чего понять не смел
Я, мелкий мцырь. Шептал, что он один
Отныне будет думать обо мне,
И я узнаю всё лишь от него,
Хоть слышать это можно двести лет
Под шум дождя — предателю, слепцу,
Герою даже — и, как дождь, забыть.
А я чтоб не забыл! Я понял: он
Жесток, сентиментален, нелюбим,
Но стоит только… Вот чего хотел
Он эти двести лет? И бездна бездн,
И тайна тайн — любить его таким,
Каков он есть, без нимба, без прикрас,
Без перепонок, эполет? Без слёз?
И он меня погубит, и спасёт,
И наконец-то сможет написать
Хоть что-нибудь без камня на груди!
И вот тогда полюбит он меня,
Но странною любовью…
16. 06. 2001 г.
* * *
Я не сужу Сальери. Легко быть добрым,
Зная, что ты велик, и что если даже
Канешь во тьму не воспет, по листку не собран
И на ветру развеются хлопья сажи —
Боги тебя почтили своей печатью.
Рукописи горят, как и люди, в печи.
Но не горит, лишь светится всё печальней
Взгляд человечий.
28.06.2000 г.
* * *
Таков ли ад? За стёклами очков
Поблёскивают холодом глаза,
На улице пылит осенний день,
И чьи-то сильно мятые листы
Мелькают в пальцах, как мелькали в них
Недавно судьбы звёзд или детей.
“Вот это слабовато”,— скажет бог
Другому. Тот, его испепелив,
Из пепла воскрешает — и, собрав,
Покорно соглашается: “Ну да,
На эту рифму я уже давно
Косил глазами”. — “Нечего косить.
Берёте и… того”. — “Того? Ну да,
Не так-то это просто”. — “Вы о чём?”
“О рифме”. — “А… Короче, дорогой,
Всё это слабовато”. И никем
Не понят блеск исчезнувшего дня,
Шум осени… Лишь холодом глаза
Блестят неумолимо, и звезда,
Где боги поедают души слов,
Несётся в глубь умолкнувших времён,
И не остановить… И не очнуться!
22. 10. 2000 г.
* * *
Господь, отдай мне всё, что я создать
Уже умею, но ещё не знаю.
Мне невозможно ждать! Хожу по краю
Той пропасти, которой не видать,
А кожей чувствую. К чему тебе
То зрелище, что ведал ты заране?
Ты в этот мир привёл меня в тумане,
И сам ты, как туман, в моей судьбе…
Но он рассеется! И вместе мы
Внизу увидим спящую планету.
Тот свет… Балладу Рэдингской тюрьмы —
Без вечности, простительной поэту.
20. 02. 2001 г.
* * *
Послушай, завтра будет нам пора
Туда, где дремлет черная дыра,
Где, озарен неслышным ходом лет,
Скелету улыбается скелет,
Где солнцем не сменяется закат,
Где звезды невзошедшие стоят,
И где душа горенью своему
Предпочитает ледяную тьму.
Но знай — на перекрестке дня и мглы
Уже погасли адские котлы,
И грешных рук распался хоровод,
И лилия раскрыла свежий рот.
И снова мы вернемся в мир земной,
Вернемся двое, но к любви одной,
Чтоб вновь читали Гибель и Весна
Полуистлевшей книги письмена.
31.12.89 г.
Испанскому языку
Повидать бы мне страну апельсинов,
Где дымятся дороги от жаркого ветра,
Где просыпаны наполеоны в лосинах,
И ворота скрипят, как слово “пуэрта”,
Поцелуй не стряхивает росинок,
Но зато слеза роняет поэта.
Одному я навстречу никак не выйду,
Хоть безумца судить — только беса тешить.
Не люблю я поганую их корриду,
Где коня обгоняет рычанье пеших.
В той стране, где быка не дадут в обиду,
И людей не станут напрасно вешать.
Как цветы, взрываются междометья
В торопливом потоке гортанной речи.
Так, наверно, звенит темнокрылой медью
Тот ручей, что прыгнул горе на плечи
И, противясь лунному онеменью,
Перешел с родного на человечий.
Одному не спою я приветной песни —
Древней тени грубого суеверья.
Догадайся кто попросить: “Воскресни!”,
Чем чеканить Смерть на церковной двери, —
И уснет необузданный темный идол,
И покроется розами мостовая
Той страны, что я никогда не видел,
Где, проснувшись, больше не побываю…
05.03.99 г.
Штучки памяти
Один придет — и превратится в тень.
Другой уходит, а черты яснее.
Ни ордер на арест, ни бюллетень
Для памяти выписывать не смею.
А третьего не видел никогда,
Но сердцу он — как хлеб и как вода.
Четвертый — я. И тут уже нагрянет
Такая, извините, лабуда,
Что по ночам Спасенье сниться станет
И Бегства голенастая звезда.
Как поутру, опомнившись едва,
Со всеми разобраться временами?
Под вечер все душистее трава
На пустыре моих воспоминаний…
3.04.99 г.
* * *
Уральский город, тонущий в снегу.
На нём — аршинно: “Рад, но не могу”.
Пониже — мелко: “Мог, но не хочу”.
И тонкий писк петита: “Я молчу”…
И голос, навевающий сугроб,
И горлышко бутылки в кулаке…
Господь на строчку щурится, суров,
Но все петиты жмутся вдалеке.
Они обступят это по весне,
Когда не так назойлив красный флаг.
И кто-нибудь, глядишь, поручит мне
Всю опись остающихся бумаг.
28.01.2001 г.
* * *
Как узнать, закончится ли скоро
Тихий век невидимых потерь?
Я нашёл Учителя, который
Указал поспешно мне на дверь.
Через двадцать лет нашёл другого,
И в итоге сам себя учил,
Чтобы нерастраченное слово
Прозвучало… как среди могил.
Знал Лилит и Еву. Оба сына,
Из которых каждый никогда
Не увидит брата — вот причина
Замечать минуты и года.
Остальное было сном и ветром,
Не имевшим власти надо мной.
Я мечтал сразиться с целым светом,
Но не с монолитною спиной.
Битва состоит наполовину
Из спины. А дальше — из забот.
Не придёт, похоже, мой Мартынов,
И Дантес, похоже, не придёт.
Вместо этих глупостей печальных
Лучше сядь и ограни алмаз.
И учти: игрушкою хрустальной
Он к утру окажется не раз…
17. 06. 2001 г.