Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2008
АЛЕЙНИКОВ
/ Коктебель /
* * *
Ночь киммерийская — на шаг от ворожбы,
На полдороге до крещенья, —
В поту холодном выгнутые лбы
И зрения полёт, как обращенье
К немым свидетельницам путаницы всей,
Всей несуразицы окрестной —
Высоким звёздам, — зёрна ли рассей
Над запрокинутою бездной,
Листву стряхни ли жухлую с ветвей,
Тори ли узкую тропинку
В любую сторону, прямее иль кривей,
Себе и людям не в новинку, —
Ты не отвяжешься от этой темноты
И только с мясом оторвёшься
От этой маревом раскинувшей цветы
Поры, где вряд ли отзовёшься
На чей-то голос, выгнутый струной,
Звучащий грустью осторожной,
Чтоб море выплеснуло с полною луной
Какой-то ветер невозможный,
Чтоб всё живущее напитывалось вновь
Какой-то странною тревогой,
Ещё сулящею, как некогда, любовь
Безумцу в хижине убогой.
Широких масел выплески в ночи,
Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,
Гуаши ссохшейся, — и лучше не молчи,
Покуда людям мы не надоели,
Покуда ржавые звенят ещё ключи
И тени в месиво заброшены густое,
Где шарят сослепу фонарные лучи,
Как гости странные у века на постое,
По чердакам, по всяким закуткам,
Спросонья, может быть, а может, и с похмелья —
Заначки нет ли там? — и цедят по глоткам
Остатки прежнего веселья, —
Ухмылки жалкие расшатанных оград,
Обмолвки едкие изъеденных ступеней,
Задворки вязкие, которым чёрт не брат,
Сады опавшие в обрывках песнопений,
Которым врозь прожить нельзя никак,
Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,
Уже отринуты, — судьбы почуяв знак,
Почти невидимый, как точка в небосводе,
Глазок оттаявший, негаданный укол
Иглы цыганской с вьющеюся нитью
Событий будущих, поскольку час пришёл,
Уже доверишься наитью, —
А там и ветер южный налетит,
Желающий с размахом разгуляться,
Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,
Тем паче, некого бояться, —
И все последствия безумства на заре
Неумолимо обнажатся, —
И нет причин хандрить мне в ноябре,
И нечего на время обижаться.
Вода вплотную движется к ногам,
Откуда-то нахлынув, — неужели
Из чуждой киммерийским берегам
Норвежской, скандинавской колыбели? —
И, как отверженный, беседуя с душой,
Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе,
Своей, не чьей-нибудь, — и на уши лапшой
Тебе, единственной при этой непогоде,
Мне нечего навешивать, — слова
Приходят кстати и приходят сами —
И нет хвоста за ними — и листва
Ещё трепещет здесь, под небесами,
Которые осваивать пора
Хотя бы взглядом, —
И пусть наивен я и жду ещё добра
От этой полночи — она-то рядом, —
Всё шире круг — ноябрьское крыльцо
Ступени путает, стеная,
Тускнеет в зеркальце холодное кольцо —
И в нём лицо твоё, родная,
Светлеет сызнова, — неужто от волшбы? —
Пытается воздушное теченье
Сдержать хоть нехотя дорожные столбы —
От непомерности мученья
Они как будто скручены в спираль
И рвутся выше,
И, разом создавая вертикаль,
Уйдут за крыши, —
Не выстроить чудовищную ось
Из этой смуты —
И зарево нежданное зажглось,
И почему-то
Узлом завязанная, вскрикнула туга
И замолчала, —
Как будто скатные сгустились жемчуга
Полоской узкою, скользнувшей от причала.
* * *
Курево скверное — “Ватра”,
Ветер вокруг расплескал
Южного амфитеатра
Улиц, извилин и скал
В духе небрежного жарта
Отзвуки — и на потом
Бросил в сторонке без фарта
Всё, что завяжет жгутом.
Буквы аршинные, титры
Видео, ругань и ложь,
Мирта уступы и митры,
Всё, что живьём не возьмёшь,
Всё, что оставят на завтра,
На опохмелку, в запас,
Для перековки, для гарта,
Словом — подальше от глаз.
Пляжи скольжением гидры
Слепо мелькнут за бортом,
Слёзы случайные вытри,
Молча в кругу испитом
Стой — и гляди неотрывно,
Как остаётся вдали
Всё, что кричало надрывно
О приближенье земли.
Как бы мне выпало время
Там побродить, где бывал
В юности вместе со всеми,
Кто эту жизнь познавал, —
Только по нраву ли будет
Всё, что по праву влекло?
Кто меня там не осудит? —
И вспоминать тяжело.
* * *
От заботы великой твоей
О таких вот усталых
Сочинителях книг запоздалых
О слетевших с ветвей,
Индевеющих листьях, о тех
Улетающих к югу пернатых,
Что в лесных обитали пенатах
И напелись за всех,
О таком, что потом
Непременно напомнит о прошлом,
От которого жарко подошвам
На ковре золотом,
Пересыпанном зернью росы,
Зачернённом дождями,
Там, где ржавыми вбиты гвоздями
Дорогие блаженства часы,
От заботы о том,
Что томит меня ночью туманной,
Что аукнется тьмой безымянной,
Перевяжет жгутом
Что-то нужное сердцу — а там
Переменит пластинку,
Что тревожит меня под сурдинку,
Что идёт по пятам,
Как-то зябко становится вдруг,
Чаровница-погодка, —
Воровская ли ветра походка
И луны ведовской полукруг
В запотелом окне
Навевают под утро такое, —
Но стоишь, позабыв о покое,
От людей в стороне.
* * *
Выскользнув и пропав
(Спрятавшись, так — вернее),
Звук, безусловно, прав,
Благо, иных сильнее.
Вон он опять возник,
Выросший и восставший, —
Мыслящий ли тростник,
Виды перевидавший?
Ветер ли на холмах,
Шорох ли дней негромкий?
Вздох, а вернее — взмах,
Вздрог — за чертой, за кромкой.
Ломкой причины злак,
Едкой кручины колос?
Лик, а вернее — знак,
Зрак, а вернее — голос.
Врозь — так незнамо с кем,
Вместе — в родстве и чести, —
Зов! — но и — зевом всем —
Вызов любви и вести.
Заумь? — летящий слог,
След на песке прибрежном, —
Свет, а точнее — Бог,
Сущий и в неизбежном.
* * *
Она без возраста, душа,
Но так идёт ей, право слово,
Всё то, чем юность хороша, —
И молодеть она готова.
Да только зрелость — грустный рай,
В котором всякое бывает, —
И чувства, хлынув через край,
Свой тайный смысл приоткрывают.
Гостят у вечности года,
Минут позванивают звенья, —
И не постигнуть никогда
Того, чем живы откровенья.
Но что же всё-таки зовёт
Из бормотанья и камланья,
Покуда вдруг не прослывёт
Не удержавшимся за гранью?
И что за отзвук различим
В темнотах этих и просветах,
С тобою впрямь неразлучим,
Залогом песен не отпетых?
То весть, дошедшая с трудом
Из галактического плена,
Что реки будит подо льдом
И кровью вспаивает вены.