Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2008
АРТХАУС
После своей абсолютной смерти
Осип Эмильевич Мандельштам
реинкарнировался
в Мао Дзе-дуне,
чтобы воровать воздух
в Китайской народной республике.
Ворованный воздух —
это Великая Стеклянная стена
между гением и злодейством.
Мне жалко истребленных воробьев
по ту сторону стекла.
Но больше всего мне жаль
двух узкоглазых мальчишек
с бумажным змеем в руках,
которые, задыхаясь от слез,
повторяют одно и тоже:
Спасибо, Мао Эмильевич,
за наше счастливое детство.
* * *
Рисовый ветер, конечно, с Востока, откуда еще, —
В сторону юга, куда же еще в этот сбивчивый вечер.
Режется в кровь молодая осока на уровне щек,
Где я тебя безоглядно целую на уровне речи.
Чувствуешь: яд — на губах и на девственной коже — ожог?
Это луна пролилась ртутным светом на голые плечи.
Рисовый ветер качает нас в желтой воде: в золотой
Серии семидесятых — восточного мягкого порно.
Тихо шуршит кинолента реки под чужой наготой,
Чувствуешь вкус миндаля, кукурузы, каштана, попкорна?
Нас размывает, как остров, течением и темнотой,
Но мы с тобою войдем в эти блудные воды повторно.
Рисовый ветер сквозит между двух неприкаянных тел,
Словно прошедших эпох, у которых размыты границы.
Лета течет обмелевшей Окой. Мимо нас пролетел
Сказочный красно-зеленый дракон с двадцать первой страницы.
Чувствую: родина смотрит мне в спину. А что я хотел?
Так наша грешная жизнь начинает однажды двоиться.
Рисовый ветер скрипит на зубах. Дежа вю, говоришь:
Привкус у прошлого — яблок, хурмы, чернослива, изюма…
И, вспоминая Советский Союз, вспоминается лишь
Тмутаракань на закате в охапке вороньего шума,
Низкое, серое небо над влажными скатами крыш.
Чувство империи бродит по выбритым скулам угрюмо.
* * *
Под утро так зябко, так зыбко, как будто похмельный синдром,
И я прижимаюсь к тебе то бедром, то помятым крылом.
Нас, кажется, бросили наши хранители — Анна с Петром.
Ласкаясь и путаясь в рыжей охапке кудрявых волос,
Я слышу, как ветер, спускаясь с деревьев, колышет овес.
Нас, кажется, сносит прохладным течением сна под откос.
Смотри, все длиннее строка, горячее меж пальцев песок,
Так боязно утром тебя целовать в беззащитный висок.
Нас, кажется, сносит соленым течением лет на восток.
Всё круче волна, оглянись: мы покинули заспанный порт,
Нас сносит волною, глаза застилают то слезы, то пот.
Ну что же, прощайте, до встречи, ребята — и Анна, и Петр.
* * *
Я с детства космос не любил,
И в час меж волком и собакой
Я был земным, я нежным был,
И горько плакал
Во сне, когда поверх молвы,
К земле, как говориться, боком
Две полукровки из Москвы
Встречались с Богом.
Небесный свет струился к ним —
Стерилизованным, безгрешным,
Над Белкою и Стрелкой нимб
Сиял, конечно.
Сквозь слезы чувствуя финал,
Судьбы дешевую интригу:
— Не возвращайтесь, — заклинал.
И делал фигу.
Век прокатился, как пятак,
А мог бы прозвенеть иначе.
В стране Советов всё не так,
И жизнь собачья.
У Белки — рак, у Стрелки — СПИД,
И самое смешное — блохи.
А жизнь идет. А паства спит.
Конец эпохи.