Перевод Ник. Переяслова. Стихи
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2007
Давно уже я не читал стихов, написанных с такой обжигающей страстностью и такой глубокой и неподдельной болью за свой народ, как у Елены Слепцовой-Куорсуннаах. Да что там — “написанных”! Скорее уж — выкрикнутых!.. “Нам дал повеление сам Чингисхан — вести сквозь столетья родов караван!” — так, перекликаясь с идеей знаменитого романа Народного писателя Якутии Николая Лугинова “По велению Чингисхана”, формулирует поэтесса своё понимание бытия народа Саха в параметрах истории и вечности. Стихотворение, из которого взяты эти строки, называется “Родословная народа Саха” — это, на мой взгляд, одно из самых её жёстких и даже отчасти жестоковатых стихотворений, которое, вместе с тем, как никакое другое, раскрывает перед нами душу поэтессы и помогает понять глубинные истоки той боли за якутский народ, которая является едва ли не основным творческим импульсом её творчества. С такой болью за народ сегодня пишет, пожалуй, только Валентин Распутин, только его рассказы и повести посвящены проблемам сохранения русского народа, а стихи Елены Слепцовой-Куорсуннаах адресованы якутам. “Я ветвь из рода боронг-саха”, — конкретизирует она тот социально-родовой круг, от имени которого и для которого она ведёт свою поэтическую исповедь. “Боронг” — в переводе с якутского языка означает “тёмно-серый цвет”, и этот эпитет характеризует собой не только измождённый заботами и болезнями цвет человеческого лица или блеклость выцветшей под дождями, снегами и бурями ветхой одежды, но и вообще — житейскую обездоленность, бедность и нескончаемые превратности судьбы.
Для большинства из тех, кто живёт сегодня в европейской части России и, особенно, в Москве, жизнь в Республике Саха (Якутия) ассоциируется в первую очередь с валяющимися прямо под ногами россыпями алмазов и падающими с деревьев прямо на плечи прохожих песцами и соболями. Однако жизнь там полна своих довольно тяжело решаемых проблем и трудностей, на которые накладываются ещё и суровейшие природно-климатические условия. Но и сюда, в эти естественно-заповедные места уже прорывается западная масскультура, уже протягивает свою хищную лапу международный глобализм, стирающий всякую национальную самобытность и национальную культуру, и стремящийся превратить людей любой расы и любой национальности в безлико-однотипных потребителей соевых гамбургеров, батончиков “Сникерс” и фильмов про Терминатора.
Противостоять всему этому можно только тогда, когда в душе имеется твёрдая духовно-культурная основа, о которую, как о крепостные стены, будут разбиваться любые информационно-пропагандистские атаки глобализма. А если такой основы в народе нет? Если язык предков, который как раз и несёт в себе программу исторического бытия народа в истории и вечности, оказался почти забытым и сегодня ещё только возвращается в культуру и жизнь своего народа, если родительская вера отодвинулась на второй план, а место национальной культуры заняли всевозможные телевизионные шоу развлекательного и, в большинстве случаев, если не полупорнографического, то очень низкого по уровню своей культуры и откровенно пошлого характера?.. Тогда на помощь народу должны прийти его лучшие поэты, которые своим словом напомнят ему о тех свершениях и подвигах, которыми прославили себя в истории их предки, создавая великую национальную государственность, духовность и культуру.
И ещё одна немаловажная особенность поэзии Елены Слепцовой-Куорсуннаах. Будучи насквозь пронизанными глубокой исторической образностью и деталями прошлого, её стихи в то же время являются необычайно остросовременными и близкими именно сегодняшнему читателю, жителю Республики Саха (Якутия) XXI века и всем нам — гражданам огромной Российской Федерации, на протяжении многих столетий объединяемых великим русским языком и сотворяемой с его помощью поэзией. Сегодня в это животворящее море российской поэзии вливаются также стихи якутской поэтессы Елены Слепцовой-Куорсуннаах — и этот ручеёк, как мне кажется, вполне способен обогатить своим незамутнённым потоком застоявшиеся воды российской поэзии.
Николай Переяслов
Родословная народа Саха
С древнейших времён в наших жилах текла
горячая тюркская кровь, что влекла
нас в степи бескрайние — кости ломать
всем тем, кто топтал нашу Родину-мать.
В народе якутском и малый, и стар
был духом сильнее проклятий татар.
Нам дал повеление сам Чингисхан —
вести сквозь столетья родов караван!
Мы резали жилы и рвали кадык
народам, что в нас не признали владык.
Никто нам не мог быть преградой: нас — тьмы!
И чёрная кровь нам пьянила умы.
Копытами в землю, как в бубен, стуча,
военные кличи до неба крича,
мы мчались по миру лавиной сплошной
с культурой богаче, чем царской мошной.
Мы пили свободу, как пьют молоко,
слагая бессмертную песнь Олонхо,
оставлен наш след среди камня и мха —
вот срез родословной народа Саха!..
Из рода боронг-саха
Я ветвь из рода боронг-сахá.
Моя одежда — бобров меха,
что стольких предков собою грела
да за столетья вконец истлела.
Я ветвь из рода боронг-саха,
что остаётся без языка.
Моё жилище гниёт, ветшая.
А здесь жила ведь семья большая!
Я ветвь из рода боронг-саха,
чья слава прошлая — высока.
Здесь конь мой верный взлетал к звезде!
(Теперь — и кости, не знаю, где…)
Я ветвь из рода боронг-саха,
о нём мне душу гнетёт тоска.
О нём мне слёзы глаза прожгли —
неужто сроки его прошли?..
Сон
Приходит ночь
и с ней приходит сон,
и в странный узел
мысли заплетает.
С каких созвездий
к нам нисходит он?
Кто нам виденья эти
посылает?
Мы днём сильны.
В нас дышат ум и мощь.
Иной, играя, лошадь поднимает.
Но лишь на землю прилетает ночь —
как сон наш мир мгновенно подменяет.
Идут на нас видения волной.
Чужая жизнь вползает в наши души.
Ночь растворяет опыт наш дневной,
чтоб наши мысли стали непослушны.
Что есть наш сон — космическая тьма?
Что есть наш сон — изнанка нашей жизни?
Что есть наш сон — смущение ума?
Что есть наш сон — тревога по Отчизне?..
Мне никогда сей тайны не узнать.
И, мучась в ней, как в бесконечном иге,
я каждый вечер буду припадать
к загадке сна —
как к не прочтённой книге.
Весенний ветер
Вот и настала
для вольного ветра пора!
Тесно ему сквозняком пробираться по дырам.
Крылья его молодые гуляют над миром,
старую зиму стараясь прогнать со двора.
В шею её!
Пусть на север свой дальний идёт!
В шею гони её вон с разухабистым свистом!
Пусть, словно ведьма, уносится сквозь дымоход
и исчезает в тумане холодном и мглистом.
Ты ж, озоруя, промчись через стылую рань —
где-то за ней заплутала весна в косогорах.
Ты, как лошадку, её углядев, зааркань
да поскорей приведи её в наши просторы.
Вот она, рядом уж — ветер стал нежен и свеж,
солнца лучи, словно косы льняные, повисли,
воздух — как хлеб, хоть бери, на куски его режь,
и всё светлее душа,
и всё радостней мысли…
Однажды ночью
В поту холодном вскинулась в ночи:
“О, сердце, сердце, тише, не стучи!..” —
едва поймала крик свой на губах.
Душа — в смятенье.
Вижу дрожь в руках.
Сижу в постели.
Темнота кругом.
В глазах стоит испуг.
А в горле — ком.
Свой сон понять пытаюсь я с трудом.
Я увидала в нём родимый дом.
Стою я рядом, на клочке земли,
а надо мною — тучи-корабли.
Одна из них — черна, как чёрный вождь,
спустилась ниже — и ударил дождь.
Он чёрным был.
Он напугал меня.
Он заслонил собой все краски дня.
И, всё сковав во мгле, из чёрных туч
вдруг выпал бубен — грозен и могуч.
Под чёрный дождь тот бубен поднырнул —
и мир наполнил страшный гром и гул,
на этот гул мой встрепенулся взор —
и мне открылся времени простор.
И мне открылась в небе без труда
моих погибших предков череда —
они к костру сходились все гурьбой
и в нём искали что-то пред собой.
Мне любопытно стало, и сквозь страх
я потянулась к пламени костра,
чтобы увидеть, что там в нём лежит,
что так погибших предков ворожит.
Но в это время лопнул звуков вал
и тот огромный бубен разорвал
круг тёмной кожи — озеру сродни,
что натянули боги в оны дни.
И чёрный глаз закрыл весь небосвод.
А вслед за ним — возник огромный рот.
И странный хохот оглушил меня,
и чей-то голос прозвучал, звеня:
“Ну, что ты бьёшься?
Что ты рвёшься в высь?
Всё небо — в дырах.
Так остановись!
Ты видишь этот чёрно-водный дождь?
Он всех найдёт!
И ты в нём — пропадёшь!
Одно спасенье — быстрым ветром стать
и книгу дней назад перелистать,
помочь погибшим в мире не бродить,
всех не пришедших в белый свет — родить…”
И голос — смолк.
И всё сошло на нет.
И надо мной разлился тихий свет.
И сна остатки смыло белым днём…
Так почему ж я думаю о нём?..
Я вернусь
Я ещё раз вернусь в этот мир,
чтоб, пройдя сквозь кровавые роды,
сочинить о Земле новый миф,
что собою возвысит народы.
Я ещё раз явлюсь в этот свет,
в струях ливня запев, словно песня,
чтобы сблизить закат и рассвет
и долины поднять к поднебесью.
Я шагну в затухающий день,
чтобы боль, что засела в народе,
отвести от него, словно тень,
и наметить дорогу —
к свободе…
Перевод Николая Переяслова