Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2007
(натурфилософский опыт реального расклада
по базовым понятиям)
Для начала — общеизвестное.
Бывают нации мореплавателей и купцов, официантов и жуликов. Русские (руты, русы, русичи, рутены) — по преимуществу литературная нация. Наша история насквозь пропитана литературой, причем жанры-то всё нескучные: мистический триллер, плутовской роман, милицейские мемуары. “Слово и дело”, кричали некогда подозрительные одутловатые личности посреди толпы — и мигом стихало шумное торжище, и кого-то споро волокли на правеж, и старательно прятали глаза сослуживцы и однополчане. “Слово и дело” (или “за базар ответишь”, как перевел бы Виктор Олегович Пелевин) — категорический императив расейской действительности со времен тишайшего царя Гороха. Не беда, что от жестковатой этой формулы попахивает застенком и дыбой. Здесь мы, пожалуй, ближе всех к суровому и вспыльчивому пастушьему божку Яхве. У нас тоже дело следует ЗА словом. Или… или не следует, да.
Излюбленная забава славянского ума — пытать естество всеми доступными способами. Казалось бы, всеобщая литературизация полудикой страны, осуществляемая не то тщательно законспирированными подспудными силами, не то, наоборот, конгломератом сил небесных — не блажь, но благо. Ой ли? Дудки, вовсе не так мы просты. Есть, есть у нас чудесное свойство — обращать все, чего ни коснемся, в тяжеловесный каламбур.
Так и здесь, слава Богу, все не слава Богу — а что вы хотели? Русские — нация писателей, но не читателей. Дурная наследственность, генетическая память о гипербореях, вынужденных коротать полярные ночи за воспроизведением зубодробительных саг. Почтенный сказитель, вышедший на двор по малой нужде, тут же навсегда вытеснялся из фокуса внимания новоприбывшим балагуром. Со времен первых переписчиков на Руси бытует неуважение к литературному труду, как к занятию, которое в принципе доступно каждому мало-мальски грамотному сукиному сыну — было бы желание и досуг. Повсеместное распространение заводских многотиражек, литературных студий и Русского Интернета намертво закрепило эту тенденцию.
Наши литературные понты сродни изуверским ритуалам русской бани, которые в I веке ужасали апостола Андрея и которые в совокупности уносят жизней не меньше, чем гололедица и нефрит. Ученого учить — только поркой. Мы тут все нынче ученые, прохвессора и филологи. Зря, что ли, разночинцы рассохлые топтали сапоги? И клятва чудная четвертому сословью. И горящею солью нетленных речей и т.д.
* * *
В итоге литератор в глазах общества — довольно презренное создание. У нас, мол, такого добра… Об этом с гневом и недоумением говорил еще Александр С. Пушкин — первый русский писатель-профессионал, то есть человек, существующий исключительно литературным трудом и карточными выигрышами.
Здесь уместна попытка следующей классификации инженеров человеческих душ:
а) Не От Мира Сего (и это еще очень мягко выражаясь). Проснувшись заполдень, курит в постели и мечтательно чешет яйца, на вопрос о месте работы начинает темнить и далеко-далеко уводить глаза. Ср. у Б. Рыжего: “Земная шваль — бандиты и поэты”. Короче, на таких, по Хармсу, в цивилизованном обществе принято “показывать ногтями”;
б) Злостный Отрицала. От первого типа отличается агрессивной тунеядской позицией, то есть описанный выше образ жизни всячески отстаивает и пропагандирует, а потому подлежит незамедлительной высылке куда-нибудь к черту на рога, подальше от идеального Города, в Североамериканские Соединенные Штаты или деревню Норенское;
и в) Счастливчик, нежданно-негаданно огребший кучу бабла на Вавилонском лохотроне. В этом последнем случае смутная неприязнь окружающих перерастает в классовое чувство. А может, дело в метафизической природе счастья? Счастливчикам вообще ведь живется несладко — их не любит никто.
Эксперимент О. Бендера, на протяжении нескольких недель успешно втиравшего очки целому писательскому коллективу, указывает на неиссякающий источник свежих литературных кадров. Это все то же так называемое городское дно, люмпен-интеллигенция, деклассированный элемент в колоритных обносках. Здесь мы снова не без тайного и весьма специфического злорадства наблюдаем смычку криминала с литературой. Последняя обогатилась жанрами блатного романса (см. А. Блок) и шершавой лагерной байки-страшилки, рассказываемой на нарах после отбоя (см. Солженицын, Шалам Варламов и пр.), а в родную речь ворвалась освежающая струя фени.
* * *
Александр Гордон как-то сказал: поэтов надо лелеять. А также — нежить, голубить, ублажать, тетешкать и пуськать, добавим от себя. Пусть безобразничают, сколько влезет, пьют и прелюбодействуют и/или нюхают дурь и мужеложествуют и далее по тексту нарушают Уголовный кодекс. Любовь и бумага стерпят все.
Режим благоприятствования крестьянско-пролетарской поэзии, например, в свое время дал России обаятельных и, в сущности, безвредных прохиндеев Есенина и Маяковского. С другой стороны, отсутствие необходимой воздушной прослойки между двумя взаимоопровергающими системами убило тихого сумасшедшего Мандельштама. Еще есть мнение — свидетелем был только воздух — что его замочили за неопрятность и крысятничество на пересыльном пункте осенью 38-го. Последствия известны слишком хорошо. Не прошло и года, как предсказанный им “приниженный, пасмурный, оспенный” гений могил начал свое шествие по окопам Европы. Кришна не прощает оскорблений, нанесенных лотосным стопам вайшнава.
В воспоминаниях вдовы поэта есть любопытное размышление о некоей неотмирной, но вполне реальной власти, которой якобы располагают люди слова. Она, эта власть — внутри черепных коробок; чтобы свергнуть ее, зачастую необходимо разрушить весь организм, что экономически невыгодно.
В девственных культурах полномочия шамана равняются полномочиям вождя, а порой (во времена народных волнений, войн и т.д.) и превосходят их. Тогда многое зависит от правильно прочитанных письмен на обугленной бараньей лопатке. Мошенники-авгуры не зря посмеивались и отводили глаза при встречах друг с другом. Князья мира смертельно боятся власти слова хотя бы из-за труднодоступности ее рычагов и кнопок — ну и как любой честный простолюдин чурается всякой чертовщины, признавая при этом ее действенность в обстоятельствах форс-мажора.
Литература провоцирует, толкает под локоток, нашептывает на ушко соблазнительные и не очень пристойные вещи. Стоит человеку прислушаться, изумиться и задать себе самый невинный вопрос — а нах…я? — как он счастливо и безвозвратно потерян для карьеры старшего менеджера тире младшего вертухая.
Впрочем, нет нужды излишне демонизировать эту растрепанную даму. Бедный галилейский плотник в пустыне был искушаем не ею.
Но вот ведь какая штука. Мы знаем о мире, который существовал до нас, по противоречивым рассказам нескольких ученых греков. Может статься, и нынешний brave new world — исчерканный и смятый черновик борхесовского Укбара. На сей раз Господа Сочинители явно гнались за дешевым успехом. Торопились, портачили, разбрызгивали чернила. Что они при этом держали в голове, какой шедевр попал под редакторский нож? Уютное семейное чтиво, бестселлер, взыскующий мягкой обложки или научно-популярная брошюра? Нам не понять — почерк не слишком разборчив. Мелькают какие-то цифры… малоубедительные выкладки… масса орфографических ошибок… Да полно, литература ли это? Не агентурное ли донесение или грязная анонимка?
Однако мы далеки от скороспелых выводов и чересчур смелых обобщений, как уже было продемонстрировано. Еще одно доказательство тому — следующий проект.
* * *
Люди, страдающие литературным зудом, должны быть освобождены от всяких повинностей и наделены статусом неприкосновенности. Они приносят пользы чуть больше, чем те, кто заседает в правительстве и чуть меньше, чем городские сумасшедшие. В этом диапазоне и колеблется их социальный индекс. Они — хранители сверх-исторического ментального вещества, над выделением которого в лабораторных условиях сейчас работают лучшие умы. Пройдет какая-нибудь тысяча зим, и упомянутым драгоценным веществом, темным и вязким, как земляной мед, станут заправлять двигатели — те, что движут солнце и светила. Геополитика, ворочающая пластами материков, начинается в прокопченном чуме пьяного в дым кольского шамана.
Одновременно необходимо блюсти кастовую чистоту литературных цехов. Ежегодно проводятся показательные выступления по образцу древнегреческих Олимпиад или всеобщих воинских учений. Здесь литераторы доказывают свою профессиональную пригодность и заодно повышают мастерство, состязаясь в различных видах спорта, как то: перетягивание каната (вариант: одеяла), марафонский бег в мешках, хождение босыми пятками по лезвию ножа и проч. Не прошедший испытания лишается права публичных высказываний и воскресной порции бланманже.
* * *
И напоследок — еще несколько прописных истин. Человечество осознало себя тогда, когда речь перестала выполнять функции собственно сигнальной системы. Общеизвестен творческий акт, который перевернул мироздание вверх тормашками. Однажды некий скользкий господин (не иначе как из породы мелких мошенников — базарных наперсточников, продавцов патентованных средств “от всего”, бродячих проповедников сетевого маркетинга и проч.) уговорил легковерную барышню вкусить экзотический плод. В результате люди обрели драгоценный дар смерти и стали как боги, то есть худо-бедно научились мыслить категориями типа “хорошо — плохо”, “черное — белое”, “мое — чужое” и творить собственные миры по образу своему и произволу.
Кто-то спросит — зачем дегустировать этот подозрительный, даже с виду малосъедобный продукт сегодня, когда все лотки забиты вполне качественным и экологически чистым контентом, готовым к употреблению? Зачем отравлять мозг информацией, не несущей утилитарного смысла? То есть опять же — нах…я?
Ответ см. в конце учебника. Карму мантрой не испортишь, как говаривали те же арийские предки. Иммунитет избыточным не бывает. Хомячок из известной поговорки, принявший мученическую смерть от капли никотина, пал жертвой недобросовестного эксперимента.
Никто не застрахован от того, что в один прекрасный день все огромное непосильное знание о мире не рухнет на голову, как бетонная плита. Очень немногим удавалось пережить такой опыт. Их имена известны: Христос, Будда, Магомет, Ошо, А.Ч.Бхактиведанта Свами Прабхупада, прораб бригады каменщиков Николай Блабуденко (Нижневартовск) и так далее. Найдутся ли среди нас, добропорядочных платоновских (вариант — некрасовских) граждан, обладатели подобной личной силы? Итак, морщимся, но принимаем — per ores, как указано в рецепте, гомеопатическими дозами.
Место господ сочинителей в аду, по слухам, также забронировано. Им суждено вечно стоять по горло в ледяном озере в оживленной компании отцеубийц, фальшивомонетчиков и клятвопреступников — и мучиться жаждой.