Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2006
Легенда
о Тиле Уленшпигеле
1
— Подумай тиль, зачем среди шагов,
как маятник, твой кафедральный принцип?
Так Клэйси ему, паства, говорит.
пока есть Клэйси, белая, как космос.
Стучащий в сердце бог обеспокоен,
что быть ему, как плесень на виске.
поверит разве бог мужчины в ересь?
— Подумай, а зачем сильна и синим
подводит белые кварталы глаз
на семинарах по изготовлению ножей
и пластырей для звездной его паствы?
пока есть Клэйси, белая, как космос.
Затем космический бьет пульс в моей руке,
и бог мужчины провисает, как огонь,
затем бежит, как тень на волоске;
бог женщина едва колеблет нить,
но он сильней, чем сможет сохранить,
пока есть Клэйси, белая, как космос.
2
— Клэйси твоих улыбок меня:
что, почемучка? — я русский,
душистая хохлома.
Вот видишь: стекло от тебя отходит,
воздух убегает, пьеса уже не тебя.
Клэйси, нахохлившись, бьет книгу руками,
как подушку, как уют — топтать ногами,
полетную форму теребя.
Клэйси этого дня такая; завтра еще
сумрачнее и белее — так, что горячо,
русее и славянофильнее, как гудок.
Поиграйся с цепями зеркала — во вчера
пропадешь, поднявшись по небу на гора,
когда — Клэйси! Клэйси! — и мама в четыре — домой,
когда дом еще назывался Земля
и не дергался под ногами, как книжные штабеля.
Но люди спасают книги, а Клэйси что?
Брать руками глаза, Отель Калифорния на самом дне,
как лунная смена у костра,
и Клэйси, как подвешенный лунатик, по стене
идет ко мне.
Клэйси, возьми эту книгу, впитай уголками губ,
выпей ее, как яд, черный деготь этой дыры,
русский принцип воспитай, как ребенка!
Уходя в запредельность, как в видимость: плоскость, блик —
и уже не видать миры.
Клэйси — другая, полуденная, как измор,
берет на себя, восходит львицей на костер,
обирает звезды, чтобы помочь рукам
выполнять себя, и движения улетают прочь.
…Клэйси-Клэйси, я еще Шекспир.