Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2006
Назидательное послание к нашему юношеству
Ты завидуешь? Скажем, Сереге Лиховцеву или Витьке Маматову. И терзаешься, считая это постыдным занятием уязвленной души, которая сравнивает тебя с этими ухарями и зло плачет о том, что ее вложили в такое ничтожество?
Брось, это все чушь собачья! А точнее — позитивное чувство, которым следует распорядиться должным образом — для самоусовершенствования. Научись забивать гвозди с двух ударов, виртуозно владеть топором и выпивать две бутылки без закуски. Пусть завидуют они! Запишись в аэроклуб и крути в небесах петли Нестерова. Пусть завидуют они! Выучи французский, познакомься со студенткой иняза и, проходя мимо них, оживленно беседуй с ней на разные темы. Пусть завидуют они! Выучи испанский и женись на испанской принцессе. Пусть завидуют они! Укради денег и купи такую машину, которая им и не снилась. Пусть завидуют они! Стань депутатом. Стань президентом — все равно чего. Стань идолом. Пусть завидуют они!
Если же ничего у тебя не получится, то, в конце концов, можно убить. Сначала Серегу. А потом Витьку. И душа успокоится.
Но когда ты начнешь завидовать самому себе — тому, который находится от тебя на расстоянии двадцати лет, потом тридцати, сорока — это абсолютно безвыходная ситуация, чувство, которое не может быть удовлетворено. Что может быть бессмысленнее расстояния локтя, провоцирующего неутолимую злобу зависти.
Там ты с двух ударов забиваешь гвозди, виртуозно владеешь топором, выпиваешь две бутылки без закуски, крутишь в небесах петли Нестерова, плаваешь за горизонт, оживленно беседуешь со студентками — на любые темы, пишешь стихи, из которых беспардонно торчит твой раскаленный член, ночуешь в стогах с крестьянками, взбегаешь на холм, чтобы видеть восход солнца, орешь от восторга, словно зверь, весь в мускулах и желаньях, перепрыгиваешь через лужи, перемахиваешь через заборы, переплевываешь через условности, и походка у тебя — тан-цу-ю-ща-я!
И ты уже ничем не сможешь себе помочь. И твоя уязвленная душа будет злобно рыдать от бессилья. За эти двадцать, тридцать, сорок лет народилось столько новых людей, что они полностью забили пространство, отделяющее тебя от того мерзкого типа, который весь в мускулах и желаньях. И тебе не пробиться к нему сквозь это плотное облако младочеловеческих комаров. Нет, не чтобы убить, для этого у тебя кишка тонка. Чтобы хотя бы в морду плюнуть, тем самым унизив его. Чтобы слегка отлегло.
Но плевок не летит против ветра времени. А ему-то, который 20, 30, 40 лет назад, как раз гораздо удобней — по ветру. Но он не станет в тебя плевать, потому что прекрасно знает, что тебя — такого, нынешнего урода — нет и быть не может.
Правда, есть один вариант. Надо взять суковатую палку и выйти с ней на берег реки. Все равно какой, потому что все равно какая река — это обязательно еще и река времени. Надо сесть на корточки, как это делают мелкие урки, положить палку рядом с собой, закурить и, всматриваясь в текучие воды, настойчиво ждать, когда мимо тебя будет проплывать отражение того, который находится выше по течению на расстоянии двадцати, тридцати, сорока лет. И, дождавшись, бить сладострастно того мерзавца, которым ты был.
* * *
Ты, вероятно, думаешь, что там, дальше, в очень отдаленном будущем, тебя все будут звать по имени-отчеству и непременно на “вы”. Типа: господин, скажите, пожалуйста, который час. Это совершенно нелепая иллюзия. Молодые люди с простейшей психической организацией в лучшем случае будут звать тебя “отцом”. И, поскольку “отец” и “вы” в русском языке два понятия несовместных, то ты, убеленный сединами, так и останешься “ты”. В худшем случае станешь “батей” с дружелюбным хлопком по плечу в знак особого к тебе расположения. И в таком униженном состоянии совершенно бессмысленно дожидаться чего-то более достойного тебя. Дождешься “деда”. На том и успокоишься. Навеки.
Что же касается молодых людей с более сложной психической организацией, то от них вообще нечего ждать. Не услышишь от них ни “ты”, ни “вы”, ни “они”, ни “я”, ни “мы”, ни “он”, ни “она”. Потому что им незачем к тебе обращаться: нечего просить, нечего и предлагать. Ты для них — дерево в лесу.
А вообще-то, ты должен усвоить уже сейчас: “вы” более всего выпадает человеку в молодости. А потом данное местоимение все более и более вытесняется амикошонским “ты”. И отнюдь не от какого-то доверительного к тебе отношения. Просто в этой варварской стране главным приоритетом является физическая сила. За “ты” можно от незнакомого крепкого парня и по морде схлопотать. Когда же мускулатура называемого одряхлела, то можно не церемониться. Здесь, в нашем многострадальном отечестве, нет никаких благородных седин! Они есть в других местах. Например, в Англии. И пусть в английском языке есть лишь одно для всех местоимение “You”, но в отношении благородносединных господ оно произносится с такой особой интонацией, что сомневаться не приходится: вас уважают.
У тебя может возникнуть вполне естественный вопрос: почему же я, человек утративший былую силу, обращаюсь к тебе, крепкому молодому человеку, исключительно на “ты”. Ответ прост: говорю я тебе это не в лицо, не при личном контакте, когда ты можешь пустить в ход кулаки, а в информационно-художественном облике. Поди достань меня!
Так вот я хочу поделиться с тобой одним наблюдением. Может быть, оно тебе в будущем и пригодится. Есть один частный случай, один хитроумный прием, при помощи которого, дожив до позорных лет, ты сможешь сымитировать свою молодость в виде звуковых колебаний. Для этого нужно приехать в какой-нибудь подмосковный город и сесть в так называемый муниципальный автобус, в котором бесплатно возят пенсионеров. В основном уже дряхлых, которые поднимаются на три ступеньки с такими энергозатратами, словно на Эверест карабкаются.
Ощущение, конечно, не из приятных. Очень похоже на сухопутный вариант ладьи Харона. Но ты уж как-нибудь перетерпи. Влезь смиренненько, достань мелочишку на билет и терпеливо жди. И услышишь, как тебя назовут — и не один раз! — “молодым человеком”. И, конечно же, на “вы”. И пусть тебя не смущает, что это не от уважения к тебе, как к личности, а от того, что твоя некрепкая мускулатура все же крепче, чем у них. Главное — красота звуковых колебаний. О чем, собственно, и говорил Конфуций.
Однако вряд ли ты сможешь воспользоваться этим приемом. К тому времени, когда тебе позарез захочется стать “молодым человеком”, все старики уже будут жить в резервациях. Чтобы своим плачевным видом не подрывать эстетические основы глянцевой цивилизации, которая к тому моменту будет построена. Что же касается фонетически созвучной эстетике этики, то она будет упразднена, как пережиток мрачных времен, когда человек, страдая, терзал себя вопросом о смысле бытия.
* * *
Подозреваю, что ты уже созрел до такой степени, чтобы прервать меня и сказать с особым цинизмом: “Хватит! Надоело мне выслушивать ваши возрастные бредни! Кончилось ваше время! Меня не интересуют эти сентенции с гнильцой!”
Вот именно! Очень правильно замечено. Кончилось мое время. Твое же не закончится никогда. Как и мне когда-то казалось, что и мое никогда не закончится. То есть эра Биттлз будет продолжаться вечно, как и биологическая жизнь планеты. И даже не эра, а целая поколенческая религия, в соответствии с которой выстраивалась шкала нравственных приоритетов.
И что же в результате? Паноптикум, музей! Пол Маккартни, как какой-нибудь ископаемый динозавр, перевозит свое тело, застрахованное в конторе Кука на многие миллиарды долларов, с материка на материк, из страны в страну, из одного мегаполиса в другой, и поет перед многотысячными толпами. Поет песни, из которых когда-то беспардонно торчали четыре раскаленных члена. Поет, сам не понимая ни слов, ни некогда, в прошлой жизни, вложенных в те слова интонаций, ни чувств, которые должны рождать те интонации. И многотысячные толпы слушают, не понимая ни слов, ни некогда, в прошлой жизни, вложенных в те слова интонаций, ни чувств, которые должны рождать те интонации.
И как бы все они ни пыжились, как бы ни истязали свои мозги, уже похожие на грецкий орех, много лет назад снятый с куста, те самые чувства им уже не ухватить. Потому что нигде на земле нет уже таких чувств. Кончилось их время. А взамен есть только РПЦ с ее истончившимися до безусловных рефлексов ритуалами. В общем, сплошной Конфуций. Или муравей с каким-нибудь 286-м микропроцессором в башке. Божественная бабочка Чжуан Цзы уже давно издохла.
И Пол Маккартни все это прекрасно понимает. И люто ненавидит себя прежнего. В часы, свободные от приумножения своего многомиллионного состояния, он сидит на берегу Темзы и исступленно лупит палкой по отражению четверки задорных ливерпульских парней, приплывшему из далеких шестидесятых. Пытается попадать по себе, но при этом изрядно достается и Ринго Стару, и покойным Джону Леннону и Джорджу Харрисону. А чуть поодаль сидит Ринго Стар и делает то же самое. У него это получается лучше, поскольку барабанщик.
“Ишь как рыба разыгралась, хвостом, словно палкой, по воде херачит! — думает подслеповатый капитан, выйдя на мостик глотнуть туманного смога. — Раньше такого и в помине не было. При старом-то короле Георге VI порядок был в империи!”
Это тот самый бывший капитан желтой подводной лодки, которого по старости перевели возить по Темзе туристов. Словно старый кот, которого обнаглевшие мыши дергают за усы, не столько больно, сколько обидно.
— Ну что, батя?! — хлопает капитана по плечу нетрезвый новый русский, владыка туристических морей. — Как служба идет?!
— О’кей, сэр, — подобострастно отвечает капитан, не понимающий варварской речи.
И скупая слеза, выскользнув из уголка выцветшего глаза, бессильно продирается сквозь частокол седой щетины…
Стоп, снято!
* * *
Да, конечно, сейчас твое время. И это вполне нормально. Кабы ты совершенно по-бандитски не приватизировал бы еще и всё время. То есть и мое. И то, которое было до меня. Вплоть до момента первой брачной ночи Адама и Евы, которых — сладострастно завывающих — ты “со знанием дела” с упоением снимаешь крупным планом, чтобы продавать потом за большие деньги. Топ-лесс — в дневные часы, полностью контактный интим — в ночной эфир.
Ведь ты же режиссер, не так ли? Если нет, то можешь пропустить эту главу.
Во всей этой приватизации есть существенный момент, который впоследствии, когда придет племя младое и категорически тебе незнакомое, больно ударит по тебе. Этот момент заключается в том, что ты по-разному относишься ко всей охапке заграбастанных тобой времен. То есть точно так же, как и скупой коллекционер: античность бесценна, работы старых мастеров оцениваются в умопомрачительные суммы, модерн пока еще не достиг своего пика, но совсем скоро на нем можно будет озолотиться что твоему Биллу Гейтсу. Ну, а мое время, то есть вчерашнее — это просто старая рухлядь, изъеденная жучком, которой самое место в чулане, как говорят русские. Но ты уже не вполне русский, поэтому ты определяешь моему времени место в гараже, как говорят американцы.
Когда ты снимаешь что-нибудь эпическое про истинный антиквариат, скажем, про то, как Софья Палеолог, став женой Ивана III, привезла в Москву из Византии знаменитый Костяной стул, символ преемственности Второго Рима (сейчас эта тема очень модна, то есть валютоемка), то ты, естественно, приглашаешь консультанта по всей этой исторической тряхомудии. И, соответственно, платишь ему деньги, чтобы не вышло какой-нибудь оплошности. Потому что прекрасно знаешь, что радикальные православные, вооруженные кистенями, никаких вольностей в этом вопросе не прощают.
Когда же тебе надо вставить фрагмент из жизни отца или деда главного героя — твоего современника, то тут можно не церемониться. Зачем приглашать меня, человека, время которого принадлежит тебе, консультантом? Да еще и деньги платить, которые тебе гораздо нужнее. Ты ведь и сам прекрасно знаешь, как тогда было:
— как в 1963 году космонавт Гагарин разбился по пьянке, когда гнал на своем шестисотом мерсе к любовнице — шведской принцессе;
— как по улицам Москвы ходили дружинники (это такие переодетые агенты КГБ) и избивали серпами и молотами всех, кто слушал Биттлз и танцевал ламбаду;
— как колхозники (это такие партийные крестьяне) после напряженного рабочего дня водили хоровод — это такое сложносоставное слово означающее “хорошую воду”, то есть огненную или же самогон. И тот круглый хоровод был устроен по принципу русской рулетки;
— как в школах детей заставляли доносить на своих родителей;
— как премьер Никита Хрущев хотел продать Крым кубинцам за миллиард долларов. Но поскольку у кубинцев таких денег не оказалось, то он продал Крым украинцам, и сбежал с деньгами в Латинскую Америку. И танцевал там с красотками ламбаду до тех пор, пока его не убил ледорубом агент КГБ;
— как все жили в общих квартирах, которые назывались “коммуналистическими”. И в тех квартирах специально делали тонкие стены, чтобы советские женщины могли сообщать в партийные советы коммунистов о тех своих соседках, которые по ночам испытывают оргазм.
Ты ведь все это прекрасно знаешь.
Однако плоды такого рода приватизации чужого времени в конечном итоге придется вкусить и тебе. Настанет время, то есть оно кончится для тебя, и ты будешь в бессильной ярости скрипеть пеньками зубов, наблюдая на экране отобранное у тебя и присвоенное уже другими людьми время. И ты увидишь:
— как бизнесмены в момент заключения сделки достают портативные счеты и, весело щелкая костяшками, подсчитывают барыши;
— как в специальных ресторанах для олигархов подают зажаренных с хрустящей корочкой эмбрионов. Естественно, человеческих;
— как в 2003 году космонавт Гагарин разбился по пьянке, когда гнал на своем ЗИМе к любовнице — бразильской принцессе;
— как русского олигарха Майкла Ходорковского и его тезку — американского поп-идола Джексона судили за педофилию в особо крупных размерах. Но суд присяжных оправдал обоих в связи с включением в Декларацию прав человека пункта о полной свободе сексуальных отправлений;
— как экстренно закрыли мавзолей Ленина из-за того, что из него начали разноситься отпугивающие иностранных туристов угрожающие вопли “Поднимите мне веки!”
Короче, выставят тебя полным идиотом и законченным уродом.
И подойдет к тебе тот, кто вместо тебя стал красивым, двадцатидвухлетним (такие здесь, ни хрена никогда не переведутся!). И хлопнет он тебя ладонью по плечу, покровительственно. И спросит чисто риторически: “Ну как, батя, херово жилось в период первоначального накопления?”
И скупая слеза, выскользнув из уголка твоего выцветшего глаза, будет бессильно продираться сквозь частокол седой щетины.
Вот так же и мне херово, очень херово жилось при коммунистах, блин!!!
* * *
Прожив немалое количество лет, я понял, что в этой стране человеческая жизнь наиболее точно моделируется при помощи рулона туалетной бумаги. Вначале ситуация более чем оптимистическая: крути-верти сколько хочешь, а ничего практически и не убавляется. Не видно никакого убывания.
Но проходит определенное время (для тебя — бесконечность, для меня — мгновение) — и ты уже весь в дерьме.
И — как говорят юристы — закон обратной силы не имеет.
То есть еще никому не удалось намотать все обратно.
* * *
Сегодня, когда мылся в душе, наблюдал такую картину. Маленький комарик, напившись моей крови, одурел от счастья и угодил в лапы паучищу. Такому, примерно, как добрый мой приятель Игорь Андреевич Иогансон, только немного поменьше. И только комарик хотел крикнуть “Где убийца, где злодей!”, как тут же был стиснут и сплющен. И из него выдавилась маленькая капелька крови — моей. Паучище прильнул к ней своими безобразными устами и жадно выпил…
Как это — к чему?
Ты не видишь тут никакой аллегории?
Ну, это дело поправимое. Настанет момент, и ты все увидишь, и все поймешь.
У каждого впереди есть мгновение, когда ему откроются все тайны мироздания.
В том числе и про паука в баньке.
Который, вполне может быть, и есть аккумулятор времени.
* * *
Вот я сейчас сижу на даче. То есть что значит — как сижу? Естественно, не в инвалидном кресле. Пока. Хожу. Смотрю на природу. И делаю всякие открытия, которые были недоступны мне прежде. Открытия в области относительности времени.
Так вот раньше мне это было недоступно, как и тебе сейчас, потому что впереди была вечность. А что такое вечность, если без формул и всякой такой тряхомудии? Вечность — это когда время не движется. Стоит на месте. И ты не различаешь никаких изменений, происходящих у тебя прямо перед глазами. А именно — под ногами.
А они таковы. Сегодня распустились одуванчики. Прошло два, от силы три дня — и они уже все отцвели. Вместо них распустились и благоухают ромашки. Это я приблизительно говорю, потому что последовательность — кто за кем — не фиксирую. Так вот еще через три дня колокольчики веселенькие ветром колышутся. И вот… их уже и нет. Вместо них какой-нибудь иван-чай или мать-и-мачеха.
Так вот что делать с позавчерашними ромашками? Хоть они и были веселенькими да нарядными, но теперь-то букет из них собирать не станешь. Слишком уж отталкивающее впечатление производят.
Нет, не думай. Я тебя не запугиваю относительно твоей отдаленной перспективы. Тебя сейчас никто и ничто запугать не может. Высунься черт из угла, так ты его спросишь развязно: “Бутылку принес, тварь рогатая?!”
Это я не запугиваю, а расставляю все точки над и. Чтобы потом это не свалилось бы на тебя, как снег на голову, чтобы у тебя был бы какой-то механизм эмоциональной компенсации наработан. Пусть и слабенький.
Так вот позавчерашние цветы — это сено. То есть, у каждого из этих бывших цветков нет никакой индивидуальности. Каждый — абсолютно никакой. Одним словом, сено, существительное среднего рода.
Так вот я для тебя сейчас и есть это самое сено. Таковым ты меня считаешь. Потому что у меня, как и у сотен тысяч, у миллионов таких же, отцветших, нет отличительных черт: душевных, духовных, интеллектуальных, нравственных и каких там еще. Мы все для тебя — сено, однородная масса.
И не отнекивайся, пожалуйста. Я это прекрасно помню по собственному опыту.
Так какую мораль, какую практическую пользу ты можешь извлечь из этого моего открытия в области относительности времени? Боюсь, что никакой. Разве что вспомнишь лет через тридцать и заплачешь беспомощными слезами.
И возьмешь суковатую палку. И пойдешь к реке. Ждать, когда же приплывет твое прошлое отражение.
Но, боюсь, не дождешься. Вместо этого увидишь, как забурлит вода, и на берег выйдет водолаз. Снимет свой шлем и скажет: “Батя, тут тебе не самое синее море! И я тебе не рыбка золотая! Не хрена меня гипнотизировать! Не буду я исполнять твои идиотские причуды!”
Но не казни себя — в далеком будущем — за то, что это якобы ты своим идиотским ко мне отношением, как к сену, посеял эту традицию, благодаря которой и сам стал сеном. Не с тебя это пошло. И не с меня. И не в прошлом тысячелетии зародилось. Самым первым безмозглым идиотом был Адам, который называл Господа бога — батей!
* * *
Так вот по поводу того, что ты не отличаешь меня от какого-нибудь Иван Иваныча, а то и от Пульхерии Петровны. Это, милый мой, почти расизм. То есть как если бы ты путал китайцев, которые для тебя все на одно лицо. Потому что они китайцы, то есть люди существенно отличные от тебя. Точно так же и я, и Иван Иваныч, и Пульхерия Петровна существенно отличны от тебя. Тем, что мы уже давно отцвели. То есть для тебя это качество, которым ты не обладаешь, полностью затмевает все наши индивидуальные особенности.
Точно так же и я не способен отличить тебя от всякого рода Шуриков, Игорьков, Владиков и даже от Милок и Оксанок. Потому что разницу между вами для меня затмевает качество, которого у меня нет, — цветение. И, следовательно, вы все для меня китайцы.
Поэтому мы, конечно, можем жить в добрососедских отношениях, уважая чужие культурные обычаи, но страны-то у нас разные!
* * *
Конечно же, полученные тобой в школе сведения — подчеркиваю: сведения, а не знания, поскольку знания по приказу Кремля давать сейчас кому бы то ни было запрещено — о законах мироздания уже успешно вылетели из твоего второго уха. Но, подозреваю, что какие-то крупицы все же застряли в твоей черепной коробке. В частности, ты можешь помнить, что время изображается при помощи горизонтальной оси абсцисс, направленной слева направо.
Так вот это полная ерунда. При таком раскладе каждый дурак сможет запросто ходить туда-сюда, слева направо и обратно, из настоящего в будущее и из будущего в прошлое.
В действительности ось времен расположена вертикально. И направлена не снизу вверх, а наоборот — сверху вниз. Именно такое расположение и приводит к тому, что все мы (и ты в том числе), не прилагая к тому никаких усилий, опускаемся вниз. Кто медленно, а кто летит навстречу дну со свистом.
И никому не дано двигаться в противоположную сторону. Потому что создатель, не давший бодливой корове рог, позаботился и о том, чтобы у человека не было крыльев. В противном случае человек, несомненно, являющийся самым вредоносным существом на свете, натворил бы черте что!
Ну а теперь перейдем к практическому закреплению теоретического материала. Поднимись в лифте этаж на пятый-шестой. Выше не нужно. И посмотри из окна вниз. И ты увидишь, что от земли тебя отделяет огромное расстояние. Это твоя жизнь, которую тебе предстоит преодолеть. Если, конечно, ты прямо сейчас не сиганешь из окна.
А теперь спустись на лифте вниз. Выйди из подъезда. И посмотри вверх. И ты увидишь, что между тобой и пятым-шестым этажом совсем небольшое расстояние. Это тоже твоя жизнь, которую ты когда-нибудь проживешь. В общем, сущая чепуха, можно сказать, расстояние одного плевка. Расстояние одного плевка, который вместит и жизнь, и слезы, и любовь, и прекрасные поступки, и мерзости, и сомнения, и терзания. Ну, и совершенно свинское отношение ко мне, как к отработанной породе, как к сену. Да, как к сену, какие еще могут быть ассоциации у коровы, от которой ты, в биологическом смысле, не так уж и сильно отличаешься. Ну, или будешь не слишком сильно отличаться, когда тебя каждый молодой мудак начнет называть батей и покровительственно хлопать по плечу!
* * *
Ну, конечно же, конечно же, у нас с тобой совсем разный жизненный опыт. И мой, разумеется, не идет ни в какое сравнение с твоим. Потому что твой привязан к современности, а мой одной ногой стоит во вчерашнем дне, заполненном различными атавизмами и анахронизмами, а второй ногой, естественно, — в могиле. И какой из них — твой или мой — лучше, полезнее, фундаментальнее, глубже, прогрессивнее — это понятно даже козе. Ведь не станет же вменяемый человек всерьез сравнивать какой-нибудь побитый молью так называемый компьютер на базе 286 микропроцессора с совершенно улетным современным Целероном, разгоняющимся до сотен мегагерц.
Собственно, я и слова-то такого — мегагерцы — отродясь не слыхал! Знаю лишь, что сердце бьется с частотой один герц, а человеческое ухо воспринимает колебания до двадцати килогерц. В моей башке застряли лишь антропометрические истины, которые в современных условиях совершенно смехотворны. Человек — это звучит гордо! Источник этой сентенции, допускаю, тебе известен, в отличие от тех, которые когда-то будут называть тебя батей. Этим, вообще, мало что будет известно про великий, могучий, свободный и правдивый.
Согласен, это невероятно смешно: Человек — это звучит гордо! Смотря какой человек! Ведь не весь же биологический вид, подавляющее большинство представителей которого в подметки не годятся именно тому Человеку, который звучит гордо. И лишь немногие из этого пятимиллиардного скопища презренных тварей удостоены чести обслуживать этого Человека. Человека, который имеет ограниченную численность и неограниченные возможности, причем, не только финансовые.
Ты, конечно, человек умный, думающий. А потому и удостоенный чести обслуживать этого Человека. И ты допускаешь, поскольку читал Руссо, Жан-Жака, конечно же, что данная сентенция могла иметь какой-то смысл лишь во времена родового общества. То есть когда еще не появился настоящий Человек, возвысившийся над всякими прочими человечками. Поэтому их всех вместе, скопом, то есть весь вид можно было называть Человеком. Не столько в связи с качественными показателями, сколько — с количественными.
Читал ты, конечно, и Фукуяму, естественно, Фрэнсиса. Не мог не читать, поскольку это Новый завет, страстно пропагандирующий глобализм. Поэтому ты прекрасно знаешь, что его термин “последний человек” описывает вовсе не Человека-Который-Звучит-Гордо, которого Фукияма прячет в тени своих логических хитросплетений. Его как бы и нет. Однако он есть. Человек-Который-Звучит-Гордо, спрятанный Фукиямой, не позволит локомотиву истории перескочить на боковую ветку. Только вперед, только по магистральному пути неолиберализма, предначертанному Фукиямой, которого спонсирует Человек-Который-Звучит-Гордо. Только туда, где последний человек будет радостно похрюкивать в своей резервации.
Что же касается второй истины, застрявшей у меня в голове во времена бедной моей юности, то ее источника ты, конечно, знать никак не можешь. Вот она: Жизнь дается человеку только раз, и надо прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Истина абсолютно универсальная, для любых времен и любого состояния человека. То есть она из разряда “нравственного закона внутри”. Но наиболее актуальна, наиболее правдива она именно сейчас. Потому что тогда, когда я был таким же олухом, как ты сейчас, не было четких критериев того, что такое “цельно прожитые годы”. Было неизвестно, в чем точно измерять накапливаемый результат проживаемых годов. Скажем, один посадил 54 дерева и построил 3 дома, второй — подбил на войне 8 вражеских танков, третий — вырастил 7 сыновей, четвертый — оросил пустыню и насадил в ней виноградники… Кому из них меньше всего больно перед смертью — первому, второму, третьему, четвертому?
А теперь существует полная определенность. Есть четкие критерии — арифметические. Миллиардерам помирать веселее всего. Их прожитые годы были насыщены осмысленными действиями. Миллионерам потяжелее. Но и им вполне терпимо. А вот те, у которых в кармане пара сотен долларов, а то и рублей, испытывают мучительную боль, совершенно чудовищную. Они совершенно бесцельно прожили свои жизни, и других им уже не дадут.
Правда, существует несколько иная интерпретация истины номер два. Которая более оптимально описывает период перехода от одной общественной формации к другой. Вот она:
А время идет,
Годы катятся —
Кто не пьет, не ебет,
Потом спохватися!
Так что давай, батя, пей и еби с максимальной производительностью пока молодой!
* * *
В общем-то, эту тему можно было бы и продолжить. Взяв, конечно, несколько иной ракурс, поскольку долго рассматривать один и тот же ракурс тебе не дает клиповое сознание, навязанное твоему поколению рекламной индустрией.
Так вот иной ракурс являет нам — и тебе в первую очередь — следующую “правду жизни”:
Кто не курит и не пьет,
Тот здоровеньким помрет.
Тебе такой бесшабашный подход, конечно же, импонирует. Потому что у тебя в запасе, как известно, вечность. И я не буду тебя в этом разубеждать. Потому что прекрасно знаю: старческие советы об избегании губительных излишеств действуют на молодых балбесов противуположно. Наслушается их молодой балбес — в данном случае ты — и словно с цепи сорвется. И ну предаваться таким разрушительным излишествам, о которых он только что и не помышлял. Перечислять их тебе я не буду, сам лучше меня знаешь.
Почему так происходит? Да потому, что тот, кто дает советы об избегании, сам в свое время недостаточно придерживался стратегии саморазрушения. Это прекрасно видно по его неплохо сохранившейся роже. И, следовательно, он дважды лгун! Во-первых, не исследовав как следует действие пороков на человеческий организм, он сам не знает, о чем говорит. Это ложь объективная. Но присутствует и субъективная ложь, то есть правда, которую ты воспринимаешь как ложь. Потому что, во-вторых, глядя на его хорошо сохранившуюся рожу, ты думаешь: врешь, батя, по тебе видно, что пороки и излишества ни хрена особо страшного с человеком не делают.
И такой ход твоих мыслей — это величайшее благо. Но не для тебя, а для следующего поколения, тебе ненавистного, которое будет называть тебя батей и хлопать по плечу.
Так вот, не поверишь ты старому лгуну, неплохо сохранившемуся, и начнешь проделывать над собой чудовищные эксперименты. Жить на разрыв даже не аорты, а гранаты в черепной коробке. И станешь ты в сорок лет совершеннейшей рухлядью, трижды Инвалидом России.
И когда начнешь рассказывать молодому поколению о губительности пороков и излишеств, то не поверить тебе будет невозможно. Даже пьяные и обкуренные мгновенно протрезвеют и очухаются и будут внимать тебе с превеликим ужасом, запечатлевшимся в расширенных зрачках. И похлопают тебя по плечу, и скажут уважительно: “Да, батя, ты прав!”
И не будет то поколение, ненавистное тебе, нещадно себя губить. И когда дозреет до позорного возраста, то следующее поколение — твои внуки, до которых ты не доживешь, — не поверит поколению твоих детей и станет, как ты.
Вот так, дорогой мой, и работает основной закон генетики: наследственные признаки передаются от дедов внукам.
Вот это и есть закон отрицания отрицания. Работает железно, хоть ты, зачитавший до дыр Витгенштейна, Фуко и Фукуяму, отродясь о нем не слыхал. И, подозреваю, ничего не знаешь о его источнике.
Вот так вот, блядь, сынок!!!
* * *
Тебе, конечно, прекрасно известна категория людей, с дьявольским сладострастием изливающих свои проблемы на окружающих. Есть среди них подгруппа, которая специализируется на теме здоровья. То есть его утраченности и испорченности. Эти самые противные, поскольку выплескивают на замешкавшегося слушателя даже такие омерзительные подробности, как содержание в моче чего-то такого, чего у приличных людей в моче быть не должно.
Причем, они не только противные, но и глупые. Поскольку все эти сладострастные сетования абсолютно бессмысленны. Поплакавшийся по поводу нищеты еще имеет шанс, хоть и призрачный, получить сколько-то денег. В качестве откупа, чтобы не терзал рассказами о том, что вынужден подтирать задницу мелованными рекламными листочками, которые он выпрашивает у метро у распространителей. Но никто не способен вернуть хотя бы капельку здоровья, как бы исповедующийся ни глумился над своими слушателями.
Так вот я не стану доставать тебя аналогичными рассказами, хоть мне и есть, что тебе поведать, отчего у тебя физиономия перекосится. Скажу лишь одну вещь: велика вероятность, что скоро я оглохну. Но не для того, чтобы тебя порадовать. Как раз напротив. Начнешь ты мне говорить какую-нибудь глупость, вставляя через слова “батю”. А я буду смотреть на тебя и согласно кивать головой, поскольку буду уверен, что ты называешь меня Владимиром Яковлевичем, а себя — мудаком неразумным. И такой ты мне будешь даже отчасти симпатичен.
Что ты будешь думать обо мне, то меня волновать не будет абсолютно.
Так вот о глухоте. Я не случайно завел о ней разговор. Данная награда уставшим от этого уходящего мира, в котором ты захватил все время, включая и мое, имеет совершенно конкретную природу, которая называется кохлеарным невритом или потерей чувствительности слухового нерва. Вообще-то, в организме есть еще и другие нервы, их много. И ты убежден в том, что у меня они почти полностью утратили чувствительность. А у тебя они обостренно чувствуют, вибрируют, словно божественная скрипка. И, следовательно, ты натура тонкая, ощущающая окружающий мир во всех его нюансах. А я, соответственно, бревном бревно.
В связи с этим я вынужден рассказать реальную историю, которая произошла во время выбора лауреата питерской поэтической премии. Жюри склонялось к тому, чтобы премию получил Виктор Соснора, поэт замечательный, хоть, конечно, и немолодой. И тут встал поэт Александр Кушнер, также далеко не юноша, и сказал, что Сосноре давать премию нельзя. Потому что он абсолютно глухой. В какой-нибудь другой стране, политкорректной, Кушнера тут же потащили бы в суд. Или здороваться, как минимум, перестали бы. Но у нас страна особая. Поэтому ему дали продолжить разоблачение глухого Сосноры. И он продолжил: поэт, который не слышит музыки слова, не может писать хорошие стихи. Поэтому глухому Сосноре премию давать никак нельзя. И не дали. С чем ты, конечно, согласен, поскольку негоже раздавать премии бревнам, когда есть такие, как ты.
Надо сказать, что поэт Кушнер, года через два получил совершенно чудовищную по количеству баксов премию, которую ему выдало РАО “ЕС-Россия” и лично обокравший всех россиян Чубайс. И Кушнер не отказался. А должен был. Поскольку всем прекрасно известно, что Кушнер пользуется слуховым аппаратом и, следовательно, воспринимает музыку слова в искаженном виде.
Так что все эти разговоры о глухоте — от лукавого. А Кушнер и есть тот лукавый. Потому что Соснора — поэт-авангардист, а Кушнер — традиционалист. И, следовательно, он эстетический враг Сосноры, не гнушающийся никакими средствами для того, чтобы похоронить своих противников. А глухота тут абсолютно не при чем.
Так что ты, когда настаиваешь на своем особом чувствовании мира, обостренном и уникальном, ничем не отличаешься от того же Кушнера. Дело в том, что нервы или же рецепторы, которые у тебя особо чувствительны, передают улавливаемые от окружающего мира сигналы в мозг. И вот уж он-то и есть та самая скрипка, которая то радостно поет, то чувственно плачет. То есть прежде всего должен быть мозг. У тебя, конечно, под черепной коробкой есть что-то такое. Но это что-то назвать мозгом — язык не поворачивается.
Вот так вот, блядь, сынок!
* * *
В общем-то, я несколько того, погорячился. Ты, конечно, человек думающий. Уже. Иначе я не затевал бы этого разговора. На правах человека также думающего. Еще. То есть не старый пока еще дурень. И в качестве как бы думающего уже человека ты подчас меня спрашиваешь: Скажите, пожалуйста, Владимир Яковлевич, раньше было лучше, чем сейчас? Или же сейчас лучше, чем раньше?
Вполне понятно, что для как бы думающего человека этот вопрос, подразумевающий исключительно социальную составляющую жизни, предельно глубок. Во всяком случае, он гораздо дерзновеннее вопроса, который заставлял советских людей в шестидесятые годы прошлого века подниматься с четверенек: “Есть ли жизнь на Марсе?”
Так вот, если бы я был старым дурнем, то начал бы рассказывать тебе о жертвах коммунистического режима, о всевластии партийных деспотов, об идиотизме официальной пропаганды, о цензуре. Ну, и, может быть, об очередях за хлебом, которые имели место в период поднятия целины (что это такое, ты бы, естественно, не понял).
Если бы я был старым дурнем, то мог бы рассказать тебе и нечто противоположное. О хлебе по 13 копеек, о колбасе по 2.20, о водке по 2.87, о пиве по 37 копеек. (Если бы ты спросил о цене на видеокассеты или на майки с портретом Че Гевары, то я сделал бы вид, что не расслышал).
Так вот тебе было бы невдомек, что в этом случае мои глаза светятся огнем счастья вовсе не по поводу тринадцати и тридцати семи копеек. А потому, что тогда я девок попортил немерено, тогда мой организм переваривал гвозди и серную кислоту, тогда я взбегал на холм, чтобы раньше других увидеть рассвет.
Если бы я говорил противоположные вещи — о жертвах, всевластии, идиотизме и цензуре, — тебе тоже было бы невдомек, что в этом случае мои глаза пылают пламенем ненависти потому, что я не могу уже даже вспомнить о том, как девок портил немерено, как мой организм переваривал гвозди и серную кислоту, как взбегал на холм, чтобы раньше других увидеть рассвет.
Поэтому я отвечаю следующим образом: кому как. Но, в общем-то, неплохо всегда. И всем. Людям духа в этой стране во все времена живется хорошо. Потому что им всегда есть с чем бороться, закаляя дух и разрушая тело. Людям тела, в общем-то, тоже неплохо. Ну, разве что за исключением непродолжительных периодов, когда люди духа, четко сформулировав проблему и найдя способы ее решения, учиняют тотальный поворот к счастью.
Схематически это можно изобразить так. Представим себе длинный черный ящик с непрозрачными стенками, внутри которого население России занято поисками социальной гармонии. Геометрия этого ящика такова, что перемещаться в нем можно лишь в двух направлениях: вперед и назад, но никак не вбок и не вверх-вниз. Изначальное состояние населения России, переминающегося с ноги на ноги в центре ящика, — уныние и апатия.
Но вдруг в одном из концов ящика — в западном или восточном — вспыхивает яркий свет. И при помощи кинопроектора на торцевой стенке начинают показывать прельстительные картинки прекрасной жизни. Причем они прельстительны и для людей тела, и для людей духа. И население России устремляется к счастью — вначале быстрым шагом, а потом и бегом, сломя голову. В конце концов население России больно ударяется лбом в торцевую стенку.
Останавливается, матерясь, и начинает потерянно брести в противоположную сторону. И в центре ящика, когда уныние и отчаяние достигают апогея, потому что вокруг мрак кромешный, впереди, то есть уже на другой торцевой стенке, западной или восточной, вспыхивает яркий свет…
Вот именно таким образом в этом черном ящике и происходят смены общественного настроения. Это такой специфический русский инь-ян, который западные мудрецы называют “единством и борьбой противоположностей”. Именно это, на первый взгляд, гарантирует незыблемость черного ящика и всего, что в нем содержится.
Однако при более тщательном изучении этой модели, на которое ты не способен в связи с полным вытеснением в этой стране естественнонаучной культуры парадигмой РПЦ, выясняется одно любопытное обстоятельство. Данный черный ящик является лазером, в котором разгоняется и синхронизируется поток фотонов. Ты же, надеюсь, понимаешь, что здесь каждый отдельный человек, то есть как бы индивидуум, всегда имел тот же вес, те же размеры и тот же самый социальный статус, что и элементарная частица. В данном случае — фотон. И лишь все они вместе имеют какой-то смысл, поскольку называются народом.
Так вот все эти фотоны однажды разгонятся с такой жуткой, нечеловеческой, силой, что пробьют к чертовой матери торцовою стенку (в лазере она называется отражателем) и улетят в Космос. О чем в свое время уже говорил Циолковский. Но ему не верили, считали калужским дурачком, потому что учил в школе детей не воровать, а физике и математике.
Вот так вот, блядь, сынок!
* * *
Я прекрасно понимаю, что ты за реализм и за правду. И этот твой выбор не то чтобы одобряю, но вполне понимаю. Отчасти даже сочувствую. Нет, не твоему выбору, а тебе, именно тебе. Ведь правда — это инструмент сильных и смелых. В том смысле, что смелых не просто так, абстрактно, с бодуна, без всякой привязки к чему бы то ни было, а смелых за счет имеющейся силы. Опричники были очень смелыми. И эту смелость навсегда унаследовала вся бесконечная вереница наших всевозможных спецслужб. Так что не с КГБ все началось (ну, с НКВД, если быть точными) и не ФСБ закончится. Как говорится, новые песни придумает жизнь.
Так вот есть еще одно качество, которое сопряжено с силой и смелостью, как третья голова Змей Горыныча с двумя другими. И называется оно — качество — красота. Именно она и культивируется теперь на телевидении, которое сейчас наше все. Рецепт прост, как старинный маркетинговый финт по впариванию дерьма в радужной и благоуханной упаковке. На роль сильного и смелого агента спецслужб выбирается не просто очень красивый актер, а актер красивый универсально. Такой, чтобы и жены, сидя у телевизора, беспрерывно мечтали ему отдаться. И мужья хотели бы на него походить, чтобы им по первому же требованию отдавались жены. Не свои, естественно, чужие. Чтобы и геи его вожделели, и лесбиянки задумывались о перемене своей ориентации.
Так вот я к тому клоню, что мысль тут предельно простая и доходчивая (для продюсеров, режиссеров, сценаристов, актеров, для всей этой шакальей стаи в этом слове важна лишь первая его половина — “доход”). Именно такая красота — с богатым арсеналом слежки, внедрения, шантажа, преследования и убийств — и спасет мир! Именно на таких надежных и красивых парней и стоит рассчитывать нам, потерявшим всякую веру в возможность торжества правды. Именно на них! Ведь не на попов же, которые вовсе не так красивы, как их средневековые европейские коллеги, по-настоящему сильные и смелые.
Так вот правда, истинная правда, а не всякие ложные умопостроения некрасивых говнюков, будет именно за этими парнями. Держава, ее благополучие, — вот аксиома, на которой построен мощный доказательный аппарат этой правдивой правды.
Если же взять противоположную правду, которая зиждется на самоуважении индивидуума и на уважении прав всех прочих индивидуумов, то есть мелких людишек, то такой правды не может быть априори. Потому что тогда придется говорить о миллионах разных правд, поскольку у каждого своя. А миллионы правд — это одна огромная ложь, которая дана нам на погибель.
Но красивые парни этого не допустят!
Ты совершенно справедливо можешь спросить меня: а почему это ты, батя, так зациклился на социальности? Дескать, разве правда не распространяется на другие аспекты бытия? Есть, например, научная правда или, там, правда мужчин, правда уголовной юриспруденции… Да мало ли всяких других!
Отвечаю. Может быть, все эти правды и могут существовать в какой-то иной системе нравственных координат, но только не в этой. Все эти так называемые правды являются производными той великой социальной правды, которая проистекает из принципа благополучия державы. Собственно, мы уже наблюдали научную правду советского образца, когда генетика была лженаукой. Что, еще примеры? Пожалуйста. Правда любви в такой системе ценностей заключается в том, что любить и слиться в браке с гражданином/кой иностранного государства ты можешь лишь с позволения верховных жрецов державы.
Но не думай, что множественность индивидуальных правд мне очень любезна и дорога. Потому что в такой ситуации сразу же возникает рынок, на котором идет бойкая торговля правдами на любой вкус. И многие, особенно мои так называемые коллеги, делают это своей профессией, позволяющей неплохо зарабатывать на жизнь. С экранов нашего всего, из радиоприемников, с пустотных газетных страниц они не то чтобы проповедуют, но учат жить, потому что якобы владеют патентом на продажу правды. При этом их ассортимент столь обширен, что они знают ответ на любой вопрос. От таких можно услышать все, что угодно, кроме простенького сочетания трех слов: я не знаю!
Нет, к черту! Завел ты меня этой правдой! Когда я слышу это слово, то сразу же хватаюсь за пистолет. И тут же вспоминаю, что пистолета у меня нет. Поскольку я не сильный, не смелый и уж тем более не красивый.
Что же касается реализма, то его производят эти самые продавцы правды. И пытливая публика находит в их так называемых произведениях ответы на все животрепещущие вопросы. При этом если ответы, данные Ивановым, тебя не устраивают, то открой книгу Петрова. Если же и Петров, с твоей точки зрения, пытается впарить тебе некачественную правду, то ты можешь найти качественную у Сидорова или еще у кого-нибудь. Рынок неисчерпаем, он способен удовлетворить потребности любой категории граждан. Даже малоимущих. Причем, их в первую очередь. Поскольку их пропитанные потом и слезами грошики слагаются в огромные капиталы, благоухающие розами.
А что же за пределами реализма? — спросишь ты меня с подвохом. Отвечу! За пределами реализма не неправда, а попытка нахождения вопросов, которые невозможно оскорбить так называемыми правдивыми ответами.
Вот так вот, блядь, сынок!
* * *
Прекрасное изобретение этот самый ноутбук. Тут я с тобой абсолютно согласен. Если, конечно, не мозолить им посторонние глаза ночью в общественном транспорте. Запросто можно обменять его на сотрясение мозга, а то и на перелом основания черепа. Кстати, не знаешь, что такое основание черепа? Я тоже.
С этим самым ноутбуком можно пойти в лес, в поле, на реку и поработать на природе часа два. На сколько хватит аккумулятора. Правда, я сейчас туда не хожу, потому что конец сентября, не самое лучшее для природы время года. А мог бы, например, летом пойти, поскольку сижу на даче. Но и летом не ходил — двух часов для меня мало. Так что я вроде бы на природе, но вблизи розетки.
И вот однажды, когда мысль в моем черепе основательно разогналась, что в очередной раз доказывало вескость основания существования моего черепа, мой ноутбук пискнул. Нехорошо так пискнул, что бывает с ним при отключении электричества. Пискнул, можно сказать, истерически. И сообщил, что переходит на работу от батареи, которой хватит на 1 час 55 минут работы.
Поскольку моя разогнавшаяся мысль подпитывалась определенной эмоцией, то необходимо было срочно забивать эту, как теперь говорят, информацию в ноутбук. Поскольку эмоция — штука эфемерная и неустойчивая, а без нее через два часа мысль просто рухнет.
И вот я сижу и бешенно колочу по клавишам, экстренно загоняю информацию. И вдруг эта сука, то есть ноутбук, через сорок минут вешает на своей морде такое сообщение: мол, сорри, уважаемый пользователь Тучков. Запас батареи опустился ниже критического уровня, в связи с чем компьютер переходит в спящий режим. Дрыгнул винтом три раза и отрубился!..
Вижу, вижу как ты скривил губы. Чувствую, что тебя так и подмывает сказать мне: басня твоя, батя, полный отстой. Мол, это примитивная метафора человеческой жизни. Типа человек предполагает, а Бог располагает. Мол, никому еще не удалось надышаться перед смертью!
На что я тебе отвечу: мудак ты, сынок! Это не Бог располагает, а нечто иное, что выше него! Бог сидит и пишет в ноутбук жизнь. Предположим, твою. Не хочешь? Боишься, что ли? Ладно, тогда пусть мою. И вдруг — хлоп — и отключают электричество. Фигня, говорит он сам себе, за два часа успею дописать! Ан, нет, у Бога в ноутбуке аккумулятор хреновый. Вот так вот, блядь, сынок!
…Да, насчет морали. Ты ведь без нее не можешь. Мораль, каковой ей и положено быть, предельно банальна: не суетись, сынок!
* * *
Однажды, было это года три назад, поздней осенней порой я наконец-то встретил себя. Было это в электричке, в которой я перемещался откуда-то и куда-то. Пространство тут не имеет никакого значения, важно лишь время.
Вхожу в полупустой вагон, сажусь на лавочку, и достою книгу. Какую — тоже не имеет ни малейшего значения. Читаю. Электричка внезапно зашипела и остановилась. Поднимаю глаза и вижу, что через три ряда передо мной, спиной ко мне, сидит тот самый мерзавец, которым я был тридцать лет назад. Несомненно, он самый! То есть на нем моя некогда модная кепочка в желто-коричнеевую клеточку, в которой я когда-то щеголял. Совершенно неотразимая кепочка. Надев ее, я прекрасно знал, что сегодня все девушки, которых я только пожелаю, будут моими. И точно, действовало без осечки, девушек таким манером я перепробовал немало. От преждевременного полового бессилия спасало лишь то, что в кепке можно было ходить только осенью, а зимой, весной и летом у меня получалась естественная передышка.
И вот, значит, сижу я в этой самой электричке и накапливаю злобу. Хоть и палки нет под рукой, чтобы отметелить как следует себя, которым я был тридцать лет назад, но, думаю, можно и вручную отметелить.
Когда аккумулятор моей праведной возрастной злобы заполнился процентов на сорок, то есть не готов я еще был к отметеливанию, этот хрен встал, развернулся и пошел в мою сторону.
Зрение у меня сейчас, ясное дело, уже не столь острое, как прежде. Поэтому сразу же я увидел свое собственное лицо, коим обладал лет тридцать назад. И индикатор аккумулятора сразу же подскочил до восьмидесяти процентов. Ну, думаю, скотина, сейчас ты мне за все ответишь!
Однако когда он приблизился, то оказался совершенно облезлым типом моих лет. И мне оставалось лишь пожалеть его. Ему куда труднее, чем мне. Поскольку он не столько эту дурацкую кепку на голове носит, это чисто внешнее, сколько тяжелейшую ношу на душе! Совершенно неподъемную. Это, как вериги, как плевки в спину, как жеребячий гогот: псих, придурочный!
Что же касается моей кепки, то она все еще жива. Вот она, лежит на даче, всегда под рукой. При этом использую я ее исключительно не по назначению: когда растапливаю печку, то размахиваю ею перед поддувалом, создавая дополнительный ток воздуха, необходимого для процесса горения. Ну, и еще когда шашлык для гостей жарю. Но так, чтобы на голову надеть, а паче того куда-нибудь в ней выйти, скажем, за грибами, это ни-ни! Потому что в лесу может попасться какой-нибудь совсем пожилой человек, который сослепу узнает во мне себя в глубокой молодости и начнет меня метелить суковатой палкой. А давать сдачи совсем уж пожилым людям — это не в моих правилах.
* * *
Помнишь, я тебе говорил о том, что сижу на даче и наблюдаю цветение цветов и обоняю благоухание трав? Так вот уже начало октября, а я по-прежнему сижу на даче. Совсем один. Точнее — нас двое: кот мой да я. И вот сегодня был свидетелем загадочного явления. Встал необычайно рано — в половине десятого. Закурил и вышел на крыльцо, ежась от холода. И вижу, что пепельница, которая стоит на крыльце, непосредственно, если можно так выразиться, на его полу, совершенно пуста. И рядышком валяются пять окурков.
Это меня изумило. Вчера, ложась спать в половине третьего, докурил последнюю сигарету и оставил пепельницу, заполненную не только до краев, но и, что называется, с горкой.
Так куда же это все делось?!
Начал изучать место таинственного явления. И обнаружил рядом с крыльцом еще два окурка. Сложил все найденное в пепельницу и понял, что это едва ли пятая часть от того, что было вчера.
Конечно, разбросать окурки мог и ветер, и мой кот, и таинственные ночные звери, которые в темноте бродят под окнами в поисках поживы. Но куда же делась недостающая часть, большая, так сказать, львиная доля?
Могла ли ночью перелезть через забор соседка Зинаида Кирилловна, и прибраться на крыльце в знак особого ко мне расположения? Вполне могла, если бы ей было лет сорок. Но ей-то под восемьдесят!
Могли прийти воры? Конечно, могли. Но они унесли бы не окурки, а пепельницу, поскольку она красивая такая, нарядная. Мне ее дочь из Египта привезла.
Мог окурки пожрать мой кот Гаврик? Ни в коем случае, поскольку в еде я его не ограничиваю. И консервы даю, и печенку, и сырое мясо, и суп варю из рыбы. Зачем же ему окурки?
Так, может быть, это голодные ночные звери? Но они могли бы пожрать валяющиеся на траве яблоки, до сих пор висящую на ветвях красную смородину, шиповник… Да мало ли тут вполне съедобной органики.
Не могли это быть и наркоманы, которых — тут я не большой специалист — теоретически могли привлечь содержащиеся в окурках смолы и никотин. Потому что мак, который сдуру расцвел в октябре, они не тронули.
Так что же это было? Не что, а кто. То были бесы, которые таким образом решили смутить меня. Занять остаток моей жизни изучением этого якобы природного феномена. И тем самым не только увести меня в болото схоластики, но и погубить. Скажем, поставлю я медвежий капкан рядом с пепельницей да сам же в него и попаду. И к утру истеку кровью и замерзну на морозе. Нет, я сейчас гораздо умней, чем десять лет назад, когда бесы предприняли на меня первую атаку.
Было это также поздней осенью. Стою ночью у крылечка и курю. И тут же растет высоченная береза, метров пятнадцать, не меньше. И вдруг вверху, в самых вышних ветвях, начинаются то ли взвизги, то ли стоны, то ли всхлипывания. То ли птичьи, то ли девичьи.
Кто это был? Ведь не Зинаида же Кирилловна, поскольку ей тогда было уже под семьдесят. Несомненно, то были бесы. И они добивались того, чтобы я полез на березу “за девушками”, упал и разбился.
И мне стало до того страшно, что я нанял рабочих, которые спилили эту самую березу. Поступок с моей стороны, конечно, гадкий.
А теперь я поумнел, теперь я понимаю, что самое эффективное оружие против бесов — это не обращать на них ни малейшего внимания. Пусть себе беснуются на здоровье.
Так вот я к тому веду, что ты в своем городе, в своей суете, не представляешь для бесов ни малейшего интереса. Как личность и как индивидуум. Потому что индивидуальные провокации против тебя неэффективны. Историю с очищенной пепельницей ты истолкуешь так, что это кто-то из твоих друзей спьяну унес окурки в кармане, чтобы кормить лебедей на Чистых прудах. Всхлипы и постанывания на пятом сверху от тебя балконе расценишь так, что это Ленка то ли напилась, то ли накурилась, то ли колес наглоталась. Всегда окружающая тебя толчея людей подскажет ложное объяснение реальной действительности.
Бесы смущают тебя совсем по-иному, в массовом порядке, вместе с миллионами таких же как и ты массовых людей. Смущают при помощи телевизора. Вот сидишь ты и миллионы таких же, как ты, перед экраном и смотришь, как тебя смущает самый главный бес — Павловский. И нет у тебя ни сил, ни жизненного опыта ему противостоять.
Я же эту проблему решил самым кардинальным образом. Чтобы он не достал меня на даче, порубил телевизор топором к чертовой матери. Еще раньше, чем березу.
* * *
Вернувшись из лесу из совершенно бессмысленного похода за грибами, затопил печку, намереваясь в тепле настучать что-нибудь в свой ноутбук. И вдруг услышал за спиной какой-то легкий трепет, какое-то эфемерное колыхание звуковых волн. То оказалась совершенно роскошная бабочка, если не ошибаюсь, Павлиний глаз. Отогрелась, то есть, по сути, вернулась с того света, и стала порхать по комнате. И вряд ли она понимает, кто она на самом деле: то ли бабочка на этом свете, то ли Чжуан-цзы на том. И неясно ей, бедной, куда же надо лететь, то есть, где же оно — вожделенное лето, где цветы, солнце и теплый ветерок?
За окнами кромешная темнота. К тому же и шторами они завешаны. Лампочка бабочке абсолютно не в кайф, потому что на лампочки покупаются лишь одни обделенные солнечным счастьем ночные мотыльки… Мечется, бедная, по комнате — и ни хрена!
И кот мой Гаврик, недоуменно глядя на нее, кажется, вот-вот спросит: какое сегодня число-то, какой месяц? Что здесь, вообще-то, происходит?
И вдруг бабочка замечает стоящий на столе ноутбук. И видит, что на дисплее этого самого ноутбука есть именно то, что ей надо: нежное лазурное море, островок с тремя пальмами, в отдалении — парус одинокий белеет, и огромное синее небо с легкими облаками. Короче, конкретный парадиз, который является стандартной микрософтовской заставкой.
Вполне естественно, бабочка устремляется в этот рай. И, понятное дело, попасть в него не может, поскольку этому препятствует закрывающий экран прозрачный пластик. Пластик довольно мягкий, в связи с чем от удара бабочка не только не получает инвалидность, но и сознания не теряет. Затем предпринимается еще несколько попыток. И с тем же самым результатом. Бабочка садится на левый верхний угол дисплея и с тоской смотрит в рай, куда ее, очевидно, не пускают грехи, совершенные в предыдущей жизни. Как говорится, против кармы не попрешь.
Отдышавшись, она вновь предпринимает несколько попыток пробить головой невидимое препятствие, границу, которая разделяет сладостные мечты и горькую реальность. И в конце концов выбившаяся из сил бабочка садится на клавиатуру, устроившись между клавишами “F5” и “4”. Сидит и думает свою горькую думу, распластав свои прекрасные крылья, которые смотрят на меня двумя парами — совершенно не соответствующих моменту — радостных глаз. Так уж устроены эти создания, чтобы в любом состоянии, даже абсолютно катастрофическом, радовать человеческий глаз. Разве можно ей не сочувствовать?
И я сочувствую. Дура ты, думаю, дурная! Тебе нужна клавиша “F1” — “Help”! Подползи к ней, собери последние силы, и стукни головой по клавише. Дядя Билл Гейтс — он самый могущественный в мире, потому что у него больше всех долларов. Он все может. Он, несомненно, знает в своей операционной системе такую заветную форточку, через которую можно запросто попасть в эту картинку и жить в ней вечно и счастливо. Напрягись, бабочка, Гейтс обязательно тебе поможет, обязательно!..
Но не поняла меня бабочка. Пришлось действовать самому, хоть заранее было известно, что ничего путного из этого не получится. Потому что Windows совершенно по-разному реагирует на людей и на бабочек. Нажал я “F1” и задал вопрос: “Как помочь бабочке?” В ответ, понятное дело, вылезла всякая ахинея: “о получении справки во время работы; разрешение вопросов, связанных со справкой; установка мастеров и шаблонов; указания по поиску справки; использование справочной системы без помощника по Office; о технических ресурсах корпорации Майкрософт; добавление подсказок к форме”. В общем, Билл Гейтс поступил совершенно по-свински: сделал вид, что не понял меня. Словно я у него сто долларов попросил!
Пока я проделывал эти бессмысленные манипуляции, бабочка отдышалась и куда-то обреченно улетела. То ли смирилась с тем, что рая нет, то ли решила искать его в другом месте.
Поразмышляв некоторое время, я все-таки нашел верное решение данной проблемы. Что свидетельствует о том, что я обладаю более высоким интеллектом, чем Билл Гейтс. И вопиющая разница в наших имущественных положениях есть величайшая несправедливость.
Весь следующий день я печку не топил. И вечером стоически поддерживал лишь такую температуру, чтобы нам с котом Гавриком не впасть в анабиоз. То же самое проделал и на следующий день. В результате получилась эвтаназия. Ну да, именно так. Ведь бабочка страстно хотела попасть в рай. То есть добровольно хотела уйти из жизни. Ведь нельзя же одновременно одной ногой быть здесь, а другой там, в раю. И я ей в этом помог в соответствии с законами Нидерландов, где эвтаназия разрешена.
И теперь я часто и подолгу вглядываюсь в картинку на дисплее. Где там моя бабочка? На какой из трех пальм сидит, наслаждаясь остановившимся временем? Ведь рай — это вечность, не так ли? А в вечности, как и на картинке, не должно быть никаких изменений. Однако изображение мелкое (скупой Гейтс пикселей пожалел!), и разглядеть бабочку невозможно. Но она там есть, я уверен! Есть! И, может быть, порой она с благодарностью вспоминает обо мне. Ведь именно я подарил ей это вечное блаженство.
Именно это, сынок, и есть виртуальная реальность. А не та херня, которую вдалбливают в твою бедную голову разбитные журналисты, которым все равно о чем писать, лишь бы получать гонорары побольше.
* * *
Если спросить тебя, что такое калейдоскоп, то ты, пожалуй, наберешься наглости и ответишь. Скажешь, что это что-то типа быстрой смены чего-то — явлений, лиц, танцевальных мелодий, биржевых индексов, сексуальных партнеров. Отчасти это, конечно, верно. Но лишь отчасти, поскольку это переносное значение данного слова. Откуда же тебе, бедному, знать, что это такой оптический прибор.
Вот что про него пишут в словарях: (от греч. kalós — êрасивый, éidos — вид и skopéo — смотрю, наблюдаю), трубка, внутри которой по длине расположены 3 зеркальные пластинки, скрепленные под углом 60 градусов друг к другу. На одном конце трубка закрыта матовым стеклом, на которое насыпаны осколки разноцветного стекла, отделённые от остального пространства трубки прозрачным стеклом, а на другом — крышкой с круглым отверстием для наблюдения. При вращении трубки, направленной горизонтально, осколки перекатываются, образуя цветные фигуры в треугольном центральном участке поля зрения, ограниченном тремя зеркалами. Отражения этих фигур в зеркальных пластинках создают цветной узор с трехлучевой симметрией, повторяющийся ещё 3 раза по краям поля зрения. Калейдоскоп изобретён английским физиком Д.Брюстером в 1817 году; впоследствии стал детской игрушкой.
Никак не мог ты видеть этой игрушки, в связи с чем прими мои соболезнования. А у меня был этот самый калейдоскоп! И я держал в детстве эту самую трубку, и вращал ее против часовой стрелки, и завороженно наблюдал за совершенно фантастическими фигурами, которые возникали внутри волшебной трубки. И это было для меня чудом и волшебством, таким же, как дед Мороз на Новый год или сосед Кузьмич в день получки, внезапно превращавшийся в совсем другого человека.
Так вот однажды мой калейдоскоп сломался. Как я его ни вертел, внутри чудо не рождалось. И, будучи мальчиком пытливым, я собрался с духом и разобрал волшебную трубочку, чтобы заглянуть внутрь волшебства… Но не чтобы починить, нет, мне такая дерзость никак не могла прийти в голову! Нет, чтобы попытаться уговорить его послужить мне еще какое-то время.
И внутри я обнаружил щепотку разноцветных стекляшек!
Это был сильный удар по детской психике, который привел к пересмотру представлений о мире. Я понял, что все, что взрослые подсовывают детям в качестве волшебства, в действительности является дешевым обманом. С этого момента я начал стремительно взрослеть: в пять лет выучился читать, чтобы постоянно быть начеку, не поддаваться на происки и не позволять водить себя за нос.
Именно таким образом во мне и в подавляющем большинстве людей моего поколения сформировалось если не диссидентское отношение к окружающей реальности, то как минимум критический взгляд на государство, вплоть до рвотного рефлекса.
У тебя же, бедный мой, были совсем иные игрушки. Те, кто помоложе, начинали срезу же с компьютерных стрелялок, гонялок и леталок. У более старших в руках постоянно находились карманные электронные игрушки с пятью кнопками и блеклым черно-белым дисплейчиком, которые беспрерывно крякали и пиликали. Естественно, эта игрушка у тебя тоже ломалась. И ты разбирал ее и ничего внутри не находил. Ну, в смысле, пару чипов и конденсатор, которые были тебе абсолютно непонятны. Ведь не они же скачут по экрану, когда ты нажимаешь на четыре кнопки. (Я-то держал в руках стекляшки, и прекрасно понимал, что это именно их я видел в качестве жульнического чуда). Ты же в сердцевину чуда так и не заглянул.
Именно поэтому ты и вырос полным инфантилом, на девяносто процентов конформистом и на восемьдесят — яппи. То есть — стал цветной стекляшкой. И твое поколение цветных стекляшек засыпано в калейдоскоп между тремя зеркальными пластинками, расположенными под углом 60 градусов друг к другу, которые есть исполнительная власть, законодательная и судебная. И эту волшебную трубочку вертит президент, посматривает в дырочку и сильно радуется: ну, что за поколение народилось замечательное! Ну, просто чудо!
* * *
Если же ты, конечно, относишься к десяти процентам нонконформистов, а то и к пяти борцов с режимом, то это, естественно, меняет дело. Тут необходимы иные слова, которые тебя не слишком ранили бы. Потому что в груди у тебя, как в цветущих ветвях соловей, трепещет и самозабвенно заливается нежная душа.
Но поверь уж мне, старику, на слово. Романтизм глуп. Реализм лжив. А цинизм — это такой абсолютно герметичный скафандр, который делает возможным длительное пребывание человека в этой стране, которая приспособлена для жизни не более, чем океанское дно или поверхность Луны после атомной бомбардировки.
Но ты сделал свой выбор, и теперь тебя уже никто и ничто не остановит.
Однако необходимо расставить все точки над и. И это придется сделать мне, поскольку ты сам боишься сделать это, боишься сознаться в том, что повелся хрен знает на что. На химеру, которая выстроена твоим нарциссическим вождем. Ведь ты нацбол, не так ли?
Так вот раньше, когда ты еще нажимал на четыре кнопки пищащей и квакающей электронной игрушки, Лимонов тут, в этой самой стране, всех запугал до икоты. Вашу мать, вернуть великую державу! — вашу мать, возродить славу КГБ! — вашу мать, взять власть в наши рабоче-крестьянские руки! — вашу мать, мы будем вешать на фонарях всех козлов, которые продались компрадорской буржуазии! Шуму, конечно, было много. Но толку, ясное дело, нуль. Да и молодежь особо не тянулась в ряды партии. Поскольку приглашение типа “чувак, записывайся в партию, скоро всех козлов будем на хрен вешать” принималось мальчиками, не сильно обремененными интеллектом.
Но наступил момент, когда без какого бы то ни было участия Лимонова начала возрождаться слава КГБ, начали затыкаться рты всех козлов, продавшихся компрадорской буржуазии, началось бряцание оружием, извлеченным из тайных арсеналов великой державы.
И что же в этих условиях делает вождь? Нет, даже не поворот на сто восемьдесят, а просто какое-то на хрен четверное сальто-мортале с тремя пируэтами вдоль продольной оси: вашу мать, прекратите душить свободу! — вашу мать, руки прочь от демократии! — вашу мать, всех засужу в Гаагском трибунале!
Вполне понятно, что для новой стратегии нужна и новая тактика. Это еще Ленин говорил. И Лимонов не находит ничего лучшего, как стать эпигоном субкоманданте Маркоса. И переносит на русскую почву карнавальный протест, которым весьма эффективно пользуются мексиканские крестьяне индейского происхождения из богом забытого и никому на хрен не нужного штата Чьяпос.
Но здесь не Мексика, здесь у народа, которому много веков подряд драли задницу, отношение к карнавалу весьма подозрительное. Здесь народ, в силу его северной биохимии, может предаваться веселью лишь вволю напившись водки или крови. Поэтому русско-мексиканское шоу тут не канает. Тут, в этой стране, где много веков подряд драли задницу, на лимоновских карнавальщиков смотрят как на юродивых. Так что ты, сынок, попал на фабрику юродивых, с чем я тебя и поздравляю. И это ничуть не хуже и не лучше, чем фабрика звезд, которая выливает на русский народ, живущий перед телевизором, ушаты пошлости.
А если приглядеться повнимательней, то народ этот не столь уж и живой. В смысле — вымирающий. Поэтому гораздо разумней было бы не плясать под мексиканское банджо в НБП, а создать Партию мертвых, которая стала бы подлинно народной партией.
* * *
Ну, вот ты наконец-то и дозрел до раздраженного вопроса: “За что же вы, Владимир Яковлевич, так безжалостно грузите меня пятьюдесятью килобайтами текста? Что я вам такого сделал? Конкретно я”.
Ну, во-первых, почти семьюдесятью. А, во-вторых, сделал, именно ты сделал, мой, так сказать, юный друг.
Гуляя по сети, я набрел на прелюбопытнейший сайт. Некий интернет-магазин, который продает не только всякую всячину, без которой не способен шагу ступить любой уважающий себя член общества потребления, но и книжки. То есть чисто баловство для релаксации после напряженного офисного труда. Открываю страничку “Классика” с адресом classic.taukita.ru, чтобы посмотреть, полно ли там представлено разумное, доброе, вечное.
Смотрю, все вроде бы на месте: и Бунин, и Гончаров, и Гоголь, и Достоевский, и Лермонтов, и Пушкин, и Салтыков-Щедрин, и Толстой, и другой Толстой, и еще один Толстой, и Тургенев, и… Тучков! Аж две книжки: “Русская книга людей” и “Смерть приходит по интернету”. Ну, думаю, расклад. В какую кампанию попал! И возгордилась душа моя за не напрасно прожитые годы, за вклад в мировую сокровищницу и т.д., и т.п.
И вдруг, словно током ударило: я оказался в кампании мертвецов! Один единственный! И, стало быть, как бы и нет меня на белом свете. Как бы и похоронили, заживо!
Так вот похоронил меня ты, именно ты! Потому что и жить слишком торопишься, и чувствовать чрезмерно спешишь. И мало тебе на этом свете пространства для самоутверждения, надо всех, чье время кончилось, и вовсе в землю закопать, чтобы под ногами не путались! Потому что нынче твой праздник, твой бал, твоя вакханалия!
И это не единственный прием, которым ты пользуешься. Не ты ли недели две назад написал в “Экслибрисе”, что Тучков такой же коммерчески успешный писатель, как и Акунин? Написал, прекрасно зная, что это не только заведомая ложь, но и подстрекательство убийству. Придут крестьяне из соседней деревни с топорами и вилами и потребуют свою долю. И, не найдя ни камней самоцветных, ни злата с серебром, ни даже плохоньких “Жигулей”, придут в ярость в связи с обманутыми ожиданиями и заколют меня и зарубят.
Так вот не надо закапывать меня в трижды проклятую родную почву до срока! Не надо! Потому как тогда ощутишь на своей шкуре, также до срока, как же здесь жутко дышит почва и судьба. Каким холодом веет из ее недр. А так и я, и другие, принадлежащие к моему поколению, хоть чуть-чуть отогреваем эту самую почву. Поскольку мы сено, перегной. И принимаем на себя удары судьбы. Словно громоотвод, об устройстве которого тебе в школе не рассказывали.
Да, для нас настало время платить долги за выданную в призрачной юности долгосрочную ссуду, которая почти полностью уже потрачена. И проценты совершенно бесчеловечны. Потому что платить приходится не только за себя, но и еще за тех, кого мы, наше поколение, до срока свели в могилу.
Так что не торопись принять на себя мои векселя. Ты, сынок, пока еще не готов.
Дачное место близ деревни Голыгино,
65-й километр Ярославского шоссе
Июнь — октябрь 2005