Главы из романа
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2006
СРЕДИ ЦИРКАЧЕЙ
Обо всем этом и многом другом — не потому что хотел, а потому что против воли приходило на память — думал теперь Д.П., качаясь немилосердно на ухабах самовольно выбранного им бездорожного пути, ведущего от последней перед пересечением великой русской реки железнодорожной станции, на которой останавливался “транссибирский”, к родному городу С., где родился, провел детство, но не успел провести до конца юность Д.П.
Думал он также о посетившем его в предрассветный час странном сновидении. Змеи снились ему, нужно сказать, довольно часто. Как правило, это были причудливые живые ленты, судя по окраске, ядовитые. Они сейчас же уползали при его приближении. И он, сколько мог себя припомнить, страха перед ними не имел. Скорее всего, сны Д.П. имели подспудное эротическое значение, о том же и Зигмунд Фрейд не уставал повторять.
Как бы то ни было, любил Д.П. с раннего детства уединиться с Малой Советской Энциклопедией в руках. Часами он листал и перелистывал солидный пепельно-серого цвета десятитомник. Поочередно пришлось простоять отцу и матери два дня и две ночи, чтобы на него подписаться. И ни на чем не задерживался он так долго взором, как на иллюстрациях к статье о “Пресмыкающихся”.
Змеи сразу и на всю жизнь поразили его воображение тем чарующим соединением упругой грации и острой опасности, каким нередко подавляет существо подростка, сама быть может того не желая, чужая, недоступная и как правило замужняя женщина.
Правда, с теперешним питоном дело обстояло несколько иначе. Он приснился Д.П. впервые, и Д.П. не мог, конечно, не вспомнить, что уже встречал в жизни сие обольстительное чудовище.
Случилось это давно. А именно — по возвращении из сада. В тот самый злополучный августовский полдень, когда Д.П. против воли стал свидетелем отцовского адюльтера. Солнечный отвесный маятник, замерев неподвижно над обезлюдевшей землей, начинал потихоньку набирать размах, а с ним оживал от безжизненной полуденной грезы безотрадно-тоскливый, но и безотчетно-милый аборигену клочок российского провинциального пригорода. И первое, что завидел Д.П. на нем, были ходившие взад-вперед стройные женщины и мужчины-атлеты.
“Ага, представление еще не началось”, — обрадовался Д.П. и, то ли желая насильственно забыть увиденное в родном саду, то ли эти циркачи, в самом деле, показались ему празднично-необычными на фоне теплой серости будничного бытия, захлопал им в ладоши.
Одна из женщин удивленно обернулась, увидев, что незнакомый мальчуган аплодирует не издевательски — а подобную пакость цирковой труппе, увы! не однажды приходилось испытать — но вполне искренно, даже робко-восторженно, она приветливо помахала ему рукой. И тут же исполнила в его честь сложное акробатическое сальто. Следом вся группа атлетов — четверо мужчин и три женщины — точно по команде остановилась и, не то желая доставить Д.П. приятное, не то в порядке очередной репетиции выстроила довольно сложную геометрическую фигуру. Трое мужчин, образовав равносторонний треугольник, держали в перехваченных взаимно руках четвертого атлета. Тот стоял в воздухе, широко расставив ноги и покачиваясь, а на его голове и плечах, тоже изображая правильный треугольник, замерли женщины. Каждая опиралась на атлета одной ногой, другую — отставив под прямым углом в сторону, руками точно крыльями балансируя в сияющем пространстве. Все семеро приятно улыбались, глядя куда-то вперед и поверх Д.П. К великому, впрочем, облегчению последнего. От смущения он, казалось, готов был провалиться сквозь землю.
Неподалеку знакомый усатый силач в шароварах вместо гирь качал осчастливленных ребят: теперь уже по четверо на руке. Д.П. в нерешительной позе, характерной для мальчишек его возраста, с восторженно-чистой завистью в глазах остановился перед силачом. Быть может, он хотел быть на месте этих взлетающих в воздух, будто на качелях, детей. Быть может, мечтательно примерял к себе — будущему и повзрослевшему — такую же, как у силача, внушительную комплекцию. Так или иначе, он сам не мог отдать себе отчета в своих чувствах. Силач между тем незаметным кивком головы пригласил его к себе на локоть. Д.П., благодарно отнекиваясь, попятился прочь.
В этот момент что-то легкое, хрустящее и щекотно-колкое провалилось ему за воротник и будто живое существо полезло вниз, вдоль спины, к трусам, хотя Д.П., дисциплинированно выгнувшись, делал все, чтобы остановить поползновение чужеродного предмета. Он уже знал, что это была игральная карта, потому что фокусник, поймав в левую ладонь опустившуюся веером откуда-то с неба колоду и на ходу перетасовав ее, теперь стоял прямо перед ним в вопросительной позе, правую полную маленькую ручку требовательно протянув к нему, ожидая возвращения затерявшейся карты. Д.П. корчился и так и сяк, но карты из-под рубахи достать не мог. И ему стало ужасно стыдно за то, что он не был в состоянии справиться с подобной пустяковиной. А фокусник, которому как будто наскучило ждать, со вздохом запустил круглую ладошку Д.П. за ворот и — глядь! — выхватил оттуда… живую мышь. Он держал ее за хвост, крохотное животное отчаянно трепыхалось на весу, пронзительно попискивая. Присутствующие, случайно оказавшиеся свидетелями трюка, нерешительно зааплодировали. Иные инстинктивно отшатнулись. Женщины вскрикнули. Дети завизжали. Стоявшая за спиной Д.П. девочка с косичками, заплетенными голубым бантом, ничуть не испугавшись, подскочила к фокуснику и, визжа от радостного возбуждения, попыталась дотронуться до мыши пальцем. Но фокусник всякий раз, когда она комично подпрыгивала, подбирал мышь наверх.
“Сделайте, пожалуйста, и со мной какой-нибудь фокус”, — попросила девочка. — “Фокус? — удивился мужчина. — Сим не занимаюсь. Ты меня с кем-то путаешь, добрая девочка. У меня совсем другая профессия. Какой же тут фокус? К этому почтенному молодому человеку, — он указал на Д.П., — нечаянно мышь заскочила за воротник, я достал ее, вот и все, а фокуса тут и в помине никакого не было, поверь мне”. С этими словами он отошел к фургонной клетке, в углу которой, посреди соломы и вывороченного пня свернулся узорчатыми кольцами гигантский питон, и, запустив игрушечные пальчики в проволочные кольца, демонстративно повернулся к зрителям лицом… Мыши в его руке не было.
Теперь Д.П. мог хорошо рассмотреть его. Это был лилипут плотного телосложения, в потертом кителе капитана дальнего плавания, совершенно лысый, с шишковидным черепом, ярко выраженными надбровными дугами и глубоко запавшими глазами, смотревшими ласково и отвлеченно, ресницы лилипута были подведены, как у женщины, а изящные губы слегка напомажены, наиболее же странное впечатление производили его уши: они были посажены у самой шеи под разными углами, напоминая улиточные раковины. Из левого кармана кителя торчал толстенный рулон исписанной пожелтевшей бумаги.
Девочка тем временем — это оказалась одноклассница Д.П. — не унималась. Она несколько раз дернула крохотного мужчину за обшлаг рукава, а когда тот к ней обернулся с недоуменным видом, как ни в чем ни бывало отвела руки за спину, а носком туфли стала собирать придорожную пыль. При этом она дерзко смотрела на мужчину сверху вниз, улыбаясь ртом, в котором не хватало переднего зуба, отчего ее улыбка напоминала прищур от яркого солнца. “Дяденька, покажите фокус”, — занудно тянула она свое.
Человечек в кителе очень серьезно смерил ее ласковым взглядом, театрально поклонился и сделал знак подходившему с заднего двора усатому мужчине в спецовке под белоснежным окровавленным фартуком. “Петр, продемонстрируйте, пожалуйста”, — тихо сказал он, а сам сел на оставленный кем-то складной табурет, вынул рукопись из кармана, внимательно перелистал верхние страницы, достал откуда-то шариковую ручку в виде гусиного пера и стал что-то записывать.
А мужчина, которого звали Петр, как раз уже держал в руке трепыхавшуюся мешковину. Раскрыв боковую дверь фургона, он без лишних слов швырнул содержимое узла в клетку. Дверцу деловито запер, мешковину аккуратно свернул и зажал под мышкой. Встав подле лысого пишущего человечка, не спеша, закурил.
ЖЕСТОКИЕ ФОКУСЫ
Кролик, между тем кубарем влетевший в клетку, на секунду замер. Скакнул в одну сторону, скакнул в другую… тут только приметил он расправлявшего в углу пестрые кольца удава. Питон еще прежде почуял добычу. Голова его вплотную пригнулась к полу. Осторожными движениями, точно допуская, что добыча может ускользнуть от него, он пополз навстречу кролику. Тот бодро, как будто играясь, отскочил в дальний угол. Нахохлился… и вдруг задрожал мелкой дрожью. Так дрожал он до последнего мгновенья — пока удав не рванулся к нему и, отведя назад скуластую страшную голову, не обхватил нижней третью плотоядно вспученного туловища нежное тельце под воздушной шерсткой. Потом голова питона ввернулась вовнутрь, в эпицентр мудрено закрученных колец. И по тому, как скулы ее разошлись и сама она словно стала протискиваться в тесное отверстие, Д.П. понял, что удав начал заглатывать кролика.
Он горько зарыдал и побрел прочь. “Я же тебе говорил, что не для детских глаз это зрелище”, — нехотя процедил ему вслед рабочий по имени Петр, не выпуская изо рта сигареты. — “Разве? — иронически заметил лысый человечек, отрываясь от рукописи. — Хотя я предупреждал вас, чтобы при кормлении Арлекина никого не было, в особенности детей”. — “Виноват, не сообразил, из головы выскочило. Я как увидел вас в окружении малышей, так и подумал, что вы того-с… представление даете”. — “Верните мальчика”, — приказал лысый мужчина. — “Сию минуту, не извольте беспокоиться”, — и дядя Петр побежал отыскивать Д.П.
А тот шел, не разбирая дороги, мимо атлетов. Мимо силача в шароварах. Мимо рыжего парня-шпагоглатателя. Мимо чернобрового старика, выпускавшего огонь изо рта… пока не споткнулся о вытянутую ногу сидевшего на ящике клоуна. Он с удивлением воззрился было на человека с приклеенным помидорным носом и лицом, обсыпанным пудрой. Но дядя Петр, поймав его руку, уже тащил его в обратном направлении.
Зевак у клетки с питоном заметно поубавилось. Сквозь слезы разглядел Д.П. пятилетнего мальчугана в коротеньких штанишках на помочах, его сопровождали молодая женщина в старомодном воскресном платье, должно быть его мать, и тощий старик с пребольшущим ртом, не иначе как дед. Они стояли всех ближе к клетке. И когда после минутного шока стало ясно, что происшедшее не шутка и не трюк, что удав на самом деле проглотил кролика, мальчишка, вырвавшись, принялся молча колотить лысяка-лилипута по сбитным плечам под декоративным кителем, а девочка, стоявшая по другую сторону, безмолвно уткнулась в слезах в якорную пряжку его ремня.
Маленький мужчина, казалось, не удивился поведению детей. Он не рассердился на колотившего его мальчишку, но и не обрадовался искавшей у него утешения девочке. Он лишь с приветливым равнодушием погладил обоих по голове. “Вам же дядя Петр сказал, что не детское это зрелище”, — повторил он так и не произнесенные пресловутым дядей Петром слова. Мальчик на секунду прекратил свое монотонное занятие, заглянул с надеждой в женственно-кукольное лицо лилипута, но, вникнув в смысл его слов, принялся за прежнее. Заметно было, что, стоит его на мгновенье отвлечь от барабанного боя кулаками, и он тотчас ударится в истерику. Девочка, напротив, еще крепче прижалась к фокуснику и начала его даже гладить, бережно и неумело, как дети обычно ласкают животных. Мать мальчугана, решившись наконец, подошла к лысому мужчине и, почему-то поцеловав его крохотную пухлую ручку, попросила несмело: “Сделайте так, чтобы кролик опять появился в клетке, умоляю вас, вам это ничего не стоит, разве вы не видите, как дети расстроены?” Диковинный капитан с любопытством изучал ее, не отвечая. Но женщина не отступала. К своей просьбе она присовокупила красноречивый материнский взгляд, просящий и требовательный одновременно. Обратился к фокуснику-лилипуту и старик: “Исполни дочкину просьбу, мил-человек, она у меня славная бабенка, она за мной ухаживает, вот, погляди, как я давеча ушибся, — старик ни к селу, ни к городу задрал грязную майку, ткнул пальцем в зарубцевавшиеся ссадины под ребрами, — это все она, моя Машка, промыла травным раствором и смазала, как полагается, если бы ты знал, мил-человек, как скоро моим страданиям конец пришел. А теперь вот детишки мучаются, не по душе им видно пришелся сий натуральнейший спектакль матери-природы, вы тут ни при чем, мил-человек, понимаю, а все же… нельзя ли что-нибудь этакое хорошее сделать… чтобы все довольны остались?” — старик испуганно огляделся, как будто боясь, что найдутся дополнительные слушатели столь необычной речи, видно было, что он взаправду стесняется.
Никто, однако, не обратил на его слова должного внимания, дети по-прежнему не спускали загипнотизированных глаз с лысого фокусника. Дядя Петр, по лености не удосужившийся выплюнуть давно докуренный окурок, с интересом наблюдал за происходящим. Его забавляло, очевидно, как выйдет хозяин из затруднительного положения.
“Так, так, прекрасно, все или почти все присутствующие соизволили обратиться ко мне с просьбой, — задумчиво произнес тот, приласкав наконец одной рукой прикорнувшую на его гетровой колени девочку, а другой — довольно бесцеремонно отлепив от себя, точно жука, не перестававшего колотить его мальчугана, — что же, просьба, хоть и бессмысленная, а слышать ее приятно. Всякое ведь прошение умиляет, радует и смягчает сердце человеческое, не правда ли? Почему-то вот только он, — лысый капитан опять кивнул в сторону Д.П., — ничего не просит, стоит, точно воды в рот набрал. Нешто ему кролика не жалко”, — лилипут озадаченно почесал шишковидный затылок. Все как по команде обернулись к молодому Д.П. Тот мучительно покраснел и опустил глаза. — “Тебя как зовут-то?” — обратилась к нему женщина. Д.П. не отвечал, смущение его усилилось, как почти у всех детей, оказавшихся неожиданно в центре внимания. Он интуитивно чувствовал, что маленький фокусник над ним смеется, но не понимал, не видел к тому причины, кроме того, его душило сознание свершавшейся над ним несправедливости. Разве недостаточно было опыта с мышью?
“Мальчик, как тебя зовут?” — повторила вопрос женщина. Она присела подле него на колени, по-матерински положила ему ладони на плечи. Д.П. в упор смотрел мимо нее, из глаз его вот-вот готовы были брызнуть слезы. Женщина, не получив ответа, вздохнула и поднялась. Лысый мужчина пожал плечами: “Вот видите, если он молчит, чего же вы от меня хотите?” — “А может он немой…” — нерешительно предположил старик, но Д.П. метнул в его сторону такой красноречивый взгляд, что старик осекся и растерянно пробормотал что-то вроде: “Да я что, молодой человек, другие вон что, им ничто, а я вон что, мне вон что”.
Зато пацаненок в штанишках на помочах, его внучек дерзко подскочил к Д.П. и с ходу, очевидно, в полной уверенности, что все одобрят его поступок, дал Д.П. довольно крепкий пинок под зад. Д.П. не изменил позы, а только изогнулся слегка, как подобает одному физическому телу под воздействием другого физического тела. Зато, изловчившись, он отвесил пацану такой подзатыльник, что тот, уже больше ни на кого не глядя, отправился прямиком к своей маме и без слов, весь в слезах зарылся в ее подоле. Мать его, хоть и была минуту назад благосклонно настроена к Д.П., как все решительно матери на земле, не простила дитяткиной обиды. Она принялась осыпать Д.П. довольно некрасивыми словами.
У Д.П. оставалось по существу два выхода: либо с позором покинуть поле сражения, то есть, выражаясь проще, улепетнуть, либо… он, не колеблясь, выбрал этот второй вариант. Подошел к фокуснику и, положив его квадратную ладошку себе на голову, вымолвил сконфуженно: “Извините, я тоже присоединяюсь к общей просьбе”. — “Это другое дело, — с видимым удовольствием произнес человечек в капитанском кителе, — теперь вы славная пара”, — он сперва обратился налево и приласкал девочку, потом обернулся направо и потрепал Д.П. по голове, причем ему пришлось для этого чуть приподняться на цыпочках. Действительно, дети, прилепившиеся по обе стороны к фокуснику, представляли собой в высшей степени трогательное зрелище.
“Вы, как я понял, учитесь в одном классе?” — “Да, дяденька, — оживленно отвечала девочка, — только Дима наш успевает по всем предметам и всякий раз руку тянет, и за это его в классе не любят, наши мальчики и девочки считают, что ему больше всех надо…” — “А вот и неправда, неправда, — с надрывом в голосе отвечал Д.П., высовывая из-за полинявшего замшевого плеча незнакомца пол-лица с глазом, переполненным слезной обидой (для этого ему пришлось приподняться с колен), — я знаю, о чем ты говоришь, да, знаю! знаю! никто не выучил в тот раз урока, и учитель сказал: “Как вам не стыдно, ребята, неужели среди вас не найдется никого, кто бы мог ответить за весь класс?”, и тогда я выступил и ответил, и ребята были рады, что учитель отстал от них…” — “А вот и врешь, Димка! — озорно выкрикнула девочка, тоже пряча пол-лица за другое плечо фокусника (для этого ей пришлось опуститься на колени) и тем самым как бы пародируя одноклассника, — всем нам было приятно, что никто не мог ответить, все радовались затруднению любимого учителя, один ты протянул руку и всю малину испортил”. — “Да я же всех выручить хотел, разве не помнишь? Учитель сказал: “Никто не пойдет на перемену, пока я не получу ответа”, разве не помнишь?”, — Д.П. скосил вниз жалобно-плаксивое лицо. Он и сам не заметил, что давно уже обращался больше к фокуснику, чем к однокласснице. Ему почему-то важно было оправдаться именно перед ним. — “Нет, не помню, ничего подобного наш учитель не говорил, ты все выдумал, Димка, чтобы теперь хорошеньким казаться”, — словно нарочно поддразнивала его девочка.
Мужчина в замшевом кителе внимательно выслушал обоих и ничего не сказал. Девочка тоже замолчала. Она хотела еще рассказать, как мальчишки после уроков сделали Д.П. “темную”, но что-то как будто смущало ее. “Дяденька, а как же фокус?” — раздался хныкающий вопрос мальчугана в коротких штанах; стоя в объятиях деда и матери, он рассеянно ковырял в носу. Вопрос этот вывел присутствующих из непривычного для них состояния беспредметной задумчивости. Мамаша мальчугана, вспомнив о нанесенной дитяти обиде, погрозила Д.П. пальцем. Старик, пошамкав ртом, извлек из него странное словцо “штрейкбрехер”, да как назло не мог удержать газов, и женщина наградила его порядочным тумаком.
Вдруг громкое шипение послышалось со стороны клетки. Все обернулись, да так и замерли, пораженные. В верхнем правом углу непонятно каким образом обнаружилось отверстие, через него уже просунулась наружу добрая треть туловища питона, две трети висело внутри клетки, и эта двойная живая плеть диаметром в порядочное бревно, казалось, застывшая на весу, наводила на присутствующих тихий ужас.
Лысый фокусник сейчас же подошел и стал гладить питона по голове, точь-в-точь как собаку. Удав в знак признательности положил скуластую голову мужчине на плечо и даже лизнул его в щеку. Почесав в задумчивости напомаженную ресницу, лилипут записал что-то в рулон и тихо попросил: “Петр, заберите кролика из клетки”.
Дядя Петр начал было в шутку оправдываться, он думал, что все это розыгрыш, но фокусник серьезно повторил просьбу. Петр опять кивнул, давая понять, что принимает участие в розыгрыше, как бы далеко тот ни заходил. Он вразвалочку зашагал к клетке, намереваясь зайти в нее, схватить охапку воздуха, сунуть ее в мешок и, раскланявшись перед зрителями, удалиться. Однако в тот же момент он увидел подле пня то самое знакомое, дрожащее от страха и непрестанно подергивающее носом существо, которое он четверть часа назад самолично забросил в клетку. И слюнявый окурок наконец выпал из его оторопевшего рта.
Проказливый мальчишка тотчас исступленно захлопал в ладоши. Мать его платком утерла слезу. Даже старик просиял, хотя и стоял в напряженной позе, быть может, он сдерживал очередной выход мучивших его газов.
И пока дядя Петр выносил через боковую фургонную дверцу обезумевшего от пережитого кролика, маленький лысый мужчина в декоративном капитанском кителе подозвал к себе жестом Д.П. и девочку-одноклассницу. Скрестив их руки на голове удава, он сказал: “Не бойтесь, дети. Арлекин не причинит вам зла. Но он по вашей вине остался без обеда, так хотя бы погладьте его, вот так, да, вот так. Ну, а теперь идите. И до скорого возвращения”, — прибавил он многозначительно, чуть дольше задержав руку Д.П. в своей. Д.П. не понял намека и, желая скрыть смущение, спросил фокусника, что тот постоянно записывает. — “А вот когда возвратитесь, тогда и узнаете”, — последовал странный ответ.
Д.П. послушно кивнул и машинально побрел прочь, но не выдержал и, обернувшись, спросил, когда же все-таки начнется представление и сколько будет стоить билет. Лилипутский капитан, заглянув украдкой в тетрадь, точно актер в суфлерскую будку, вежливо ответил, что представления больше никакого не будет. “Мы ведь уже довольно представились друг другу”, — некстати пошутил он. Д.П. вторично кивнул и той же машинальной походкой отправился восвояси.