Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2006
Сакс отпевает город в последний раз.
Снова воскреснет? — растерзан, разграблен, вспорот,
город зияет дырами мертвых глаз,
город зовет на причастье в свой тихий омут
змей, крокодилов, прочую божью тварь.
Вспомни о Боге, родная Луизиана!
В ржавые трубы хриплой тоской ударь,
толстые губы разверзни и дуй на раны.
Ветром избита, кровь на груди твоей,
соль пропитала тело, изъела платье,
в тине баюкай белых своих детей,
пой отходную своим чернокожим братьям.
В старом Нью-Орлеане замолкла жизнь,
воды несут тебя в блюзовой круговерти,
саксом рыдай, в сумасшедшей тоске кружись
до исступления на карнавале смерти.
Рецепт расставаний
Я науку разлук изучила как телепрограмму —
на дорожку присесть, опрокинуть на посошок,
как ребёнок обнять на сезон постаревшую маму,
как родитель сдержаться, не впасть в ностальгический шок.
Я систему прощаний сама разработала, чтобы
не рассыпаться крупною солью дочерней вины,
не поехать по шву тонкой петелькой — некому штопать,
не искать виноватых в разлуках, виновники — мы.
Я составила самопособие, нет, не для высшей
и не средней, а школы прощений. Экзамен сдаю
каждый год, получаю зачёт, выпускные все ближе,
не оглянешься, выдадут в красном зачётку мою.
Я рецепт уникальный, пожалуй что, запатентую,
стопроцентный плацебо, побочный эффект нулевой,
принимать трижды в день, чтоб усвоить науку простую —
в расставании с ближним прощаешься только с собой.
Это детство уходит дворами от нас, это юность
тянет руки — обнять и проститься, вернуть и простить.
Это новым витком между мной и тобой протянулась
истончённая тропка разлук, наша кровная нить.
Марина Магдалина
“Магдалина! Длящаяся!”
М.Цветаева (из черновиков)
Надменный взгляд Марины между строк
ведёт по тонкой ниточке сюжета:
я вижу Магдалину в стиле ретро —
каре,
плиссе,
батистовый платок.
Порыв и неуверенность в глазах…
Как девочка, ранима и… сутула —
спина, едва касаясь спинки стула,
невольно выдаёт тоску и страх.
И беззащитно сжатый тонкий рот,
хранящий боль прощальных поцелуев,
отталкивая… манит и волнует,
притягивает, как библейский плод.
Нет, не красива, даже не мила,
с простой, незавитой, угрюмой чёлкой,
Марина?
Магдалина?
Ангел с чёртом
в одной строке сложили два крыла.
Гумилёвский трамвай
Н. Гумилёв
Вскочить на бегу в Гумилёвский трамвай,
За поручни спешно схватиться,
И кануть в двадцатые — проклятый рай,
Железной грохочущей птицей.
“Слепнёво, Египет, Париж, Петроград”, —
Кондуктор читает эпоху…
Билет — в никуда,
И маршрут — наугад,
Цена — отреченье от Бога.
В попутчики — голод,
В попутчицы — смерть.
Блуждая по рифмам сквозь время,
Лететь, да в застывшие окна смотреть
На Анну,
Марину,
Андрея…
Лондонский набросок
Британская осенняя пора —
Сезон для поэтических идиллий:
Чернилами набухли вечера,
Дождь аглицкий струит из-под пера,
Слоями лакируя Пикадилли.
Озябший Эрос смотрит с высоты
Нелепого осеннего фонтана,
Как плавно распускаются цветы —
Торжественные чёрные зонты
На теле незнакомца-великана.
Промокший город прячется в туман
От взглядов зачарованных туристов,
Но вспышки незатейливых реклам
Просвечивают пёстро тут и там,
Как краски на полотнах футуристов.
Шекспир косится с бронзовой доски
На нас, мы — на него благоговейно…
И Лондонские мёрзнут голубки,
Поджав свои стальные коготки,
Под окнами витрины Бакалейной.
* * *
…А может, я придумала тебя:
Шёл мягкий снег безветренно, неслышно.
Охотный ряд укутал мехом крыши,
Столичный воздух был зимою пьян.
И отрешённо день катился вниз,
Вдоль Театральной. К окнам Метрополя
Снежинки липли. Таял на ладонях
Февральский вечер, тих и серебрист.
Москва оделась в сказочный наряд,
Включала фонари, бросала тени,
И соль с песком стелила на ступени
Большого. Я почувствовала взгляд:
Он был не узнаваем, но знаком,
Летел за мною в шапке-невидимке,
Коснулся губ… И в чёрно-белом снимке
Застыла скользко ночь под каблуком.
Замедлила вращение земля,
Притихли, сбившись в парочки, трамваи.
Я оглянулась… Прошлое сжигая,
Ты в сотый раз выдумывал меня.
муза либре
мысль изречённая есть боль
халатик с колющей подкладкой
перегоревшая любовь
касторки привкус горько-сладкий
осточертелый алфавит
сухой кирилл седой мефодий
язык горит но нас хранит
святых иконка на комоде
мысль изречённая есть стих
верлибр печатного калибра
болезный дактильный мотив
рецепт здоровья муза либре
куриный грипп пегасный круп
в тетрадь стреляю холостыми
профилактирую игру
в молчанку с прочими больными
мысль несказанная есть бог
и неразгаданное имя
молчанья праведный итог
я в унисон с глухонемыми
немею кашляю шепчу
замочек вешаю на шею
молчу эпистолы врачу
и не болею не болею