Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2006
Китайская аптека
что люди на самом деле умирают потому,
что у них просто останавливается сердце
от любви к этому
дивному-дивному фантастическому миру…
может быть, после “Бури в пустыне”
или высадки в Магадишу:
я шёл по западной части Гонконга, и моя голова
была словно “Чёрный ястреб”,
не получивший разрешения на посадку.
Перепутав несколько раз прачечные с ресторанами,
наконец, я зашёл в аптеку,
которую посещал, должно быть,
ещё сам Конфуций, —
чтобы попросить себе зуб дракона,
который, как я слышал от друзей из авиаполка,
иногда сулит утешение
и никогда не приносит вреда.
Китаец, куривший трубку, спросил,
что меня беспокоит,
и я, как всегда, не сразу нашёлся с ответом.
Стихи, эти проклятые стихи, ответил я,
там, где другие видят красоту переживаний,
я кричу от боли, и ещё потом
меня тошнит кровью и темнеет в глазах,
знаете ли, ужасно больно…
Он взял фарфоровую чашку и показал где-то на её дне
воспалённую поверхность моей души.
Не разбивай, сказал он, у меня есть ещё одна,
там написано то же самое…
Потом он достал старые свитки.
Я не знал значения иероглифов, и он стал читать сам,
делая большие промежутки между словами,
чтобы я мог запомнить.
“Твоя душа — это соединение космических паутинок,
но они порвались,
потому что хрупки от природы,
Твоя душа — это чешуйка на крыле бабочки,
но настала ночь, и бабочка умерла…” —
сказал он и задумался.
После этого, ни слова не говоря, аптекарь вышел,
и я больше никогда не встречал его.
Печаль похожа, наверное, на последние песни
уже распавшихся “Битлз”,
которые всё ещё передают по радио,
на старый заржавевший автомобиль отца,
казавшийся роскошью в шестидесятые,
на погнутые дорожные знаки у поворота
к твоему старому дому,
где теперь живёт кто-то другой.
Именно это я и почувствовал в тот день в Гонконге,
возвращаясь из китайской аптеки,
которую посещал, должно быть,
ещё сам Конфуций, —
если, конечно, это не с ним
я разговаривал
там.
Рыбье счастье
Счастье рыбы — просто слушать воду
и ласкать холодными губами
море, просто пить свою свободу,
проплывая между островами
по солёным векторам течений.
Всем она подружка, всем сестрица…
Рыба не боится приключений,
даже смерти рыба не боится.
Может быть, безмолвны рыбьи души,
но когда придёт черёд страданий —
рыбья тень возносится на сушу,
утонув в воздушном океане.
Небесная армада
“…Время действия — ночь. Она же и место.
Сосны вплывают в небо романтическими кораблями…”
Давид Самойлов
По каналу на небо плывут корабли…
Мы знамёна достали, венков наплели
и припомнили даже торжественный гимн,
что по случаям пели другим.
Равнодушное время жалеет канал:
кто своё не отплавал, своё отпахал,
и печальная ночь, хоть рубила с плеча,
но до срока хранила причал.
Нет ни снасти, ни паруса — только лишь шанс
стать небесной армадой единственный раз,
и, поймав, словно чудо, волшебную прыть
пересечь горизонт — и поплыть!..
Лишь пока тебя манит бездомная даль,
ты не дерево, ты — одинокий корабль,
и сквозь пепел обрядов на кончик ножа,
только-только родившись и еле дыша
осторожно ступает душа…
St. Louis jazz
Какой был дивный коньяк,
узор чарующих фраз,
какой был вечер в цветах,
какой волшебный был джаз!
Ещё не нравился Фрост,
был знаменит Ленгстон Хьюз,
и под варенье из роз
крутили “St. Louis Blues”.
Пусть это кич или джем,
или немое кино,
но не всегда и не всем —
всё было слишком давно.
Всё было слишком смешно,
и в сигаретном аду
я думал: “Как хорошо
в шестидесятом году!”
Потом, конечно, кошмар,
ты уезжаешь в Канзас,
я забиваю на бар,
давно не слушаю джаз,
ищу тебя — всюду плен
декамероновских драм,
страшусь скандалов и сцен —
меня встречает Вьетнам,
потом, конечно, назад,
потеря старых друзей,
на месте джаза — бильярд,
на месте бара — музей,
и вроде что здесь ещё —
везде находишь беду —
но, всё же, как хорошо
в шестидесятом году!