Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2005
Когда я стану камнем и камнями
Заговорю к камням на этом языке,
Оно в конце, как дверь меня откроет,
Заваленную моим мёртвым хламом.
Захлопнет за собой. И станем мы одно.
Пройдёт пять лет. И будут гости вечером шуметь.
И девочка моя зайдёт на кухню
Налить воды. Немного постоит.
И выйдет к ним на свет.
Я сам — и дом, и стулья на веранде,
И кто-то пьёт во мне на кухне в темноте.
Немного ждёт, и переходит в зал, и лампу зажигает.
И лампа зажигается во мне.
Это оно. Садится у стола и смотрит. Перед собой
За край веранды, где висят сосновые иголки в паутине.
И вдруг я скрипнул дверью, и оно так вздрогнуло, что зыбью
Покрылась кожа жалкая его.
Тогда я дунул листьями в окно.
Из линий жизни на его ладонях
Я сплёл шнурок и кончик опалил.
Чтоб был тугой тот сон, не разошёлся.
Не отпустил.
Оно руками шарит по столу,
Как крыша пó небу, пока не схватит птицу,
Нащупывает пальцами страницу
По первому аккорду моему.
Оно за буквы держится губами,
Просунув голову в их злое вещество,
И быстро пишет на слепой бумаге:
Ты думаешь мне, Господи, смешно.
Ветер
А выбив стены в доме ноября,
Берет меня за улицу кустами,
Крапивных рук манжетами звеня.
Чугунный лифт наполненный по горло
Сейчас провалится в мои заобраза,
Из тесно — сквозь темно — в просторно
На мякоти тисков писать, глаза
Закрыв. Осенний ветер с треском,
Как черный зонт, наденет вдоль реки
Чехлы домов, простроченные леской,
На сумасшедшие свои стихи.
В огромной кофте в бешеных рисунках,
Заправленной за старый стадион,
Он поднимается с водонапорной рюмкой
В нарядно вечереющий бетон.
И так мычит, как рельсы над трамваем —
Хватая шеей лезвие сосны,
Он морщит дымный лоб и запивает
Смерть осени рождением зимы.