Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2005
Эти вычурные громады
Ослепительного питья,
Заплетаемые в каскады
Цветоносного бытия,
Залегающие в вопросах
Стариковски бескровных поз,
Ослепляющие, как посох
Кораблей — полустертый трос.
Этих трат недоговоренность,
Быстроносная пустота,
Оскорбительная бездонность,
Выделяющая тщета,
Даром стелющееся время
По ухмылке глухого сна,
Как забывшаяся в гареме
Невдовеющая жена,
Скрип уключин, как стук балета
О присущий душе планшет
И блеснувшая сталью Лета,
Намагнитившая сюжет.
* * *
Должно быть, у темной дороги,
Славистики взмыля лоскут,
Шатаются скудные дроги
И белое навзничь влекут.
Залетное пламя погасло,
Река голубеет листвой,
Кривое шукшинское прясло
Над белой торчит мостовой,
Калитка чешуйки лепные
Кружит, в осторожный крокет
Бесшумно стуча, в наливные
Причуды, как в тусклый буклет,
Вбирая, но звуки погасли,
Карета летит на восток,
Мужчины бросаются в ясли,
Просыпавшись на лоскуток
Того же чернильного мира,
Который вмещается в нас
Каретною дробью кумира
В скуластый испанский анфас.
* * *
Собака лаяла, о чем — не понимая,
и все-таки одна
на весь сей мир, нелепая, хромая,
вот так угрюмо лаяла она,
и всем казалось — лай подвластен плоти,
она устанет, убежит,
не помня, что в одной, как бы случайной ноте
почти уж голос ангельский дрожит.
* * *
Каменный, роняемый, неслышный
Между линий тех стеклянных, как игрушки,
Между елочных таящихся свечений,
Между тех солдат, что елками оделись
Или вот в короткие штанишки
Облачась, зовут под елкой маму,
А приходит бонна с пирогами,
Говорит: подъем, вставайте, рота,
Батарея, где запропастилась,
В воздухе густом стою, в певучем,
Инеем и лепетом звучащем,
Не хочу ни звать я вас, ни плакать
Между улиц медленных, стеклянных.
* * *
Я слышу: дождь пошел в тиши.
Лежишь. Ты жив. Запомни слово:
Движенье строгое души
Есть дождь, шумящий близ алькова.
Творенье выше торжества,
Кипенье волн сменяет страхи,
Но честно вспомнит все слова
Злодей в пестрядинной рубахе,
Пусть ею пошлый бутафор
Душил игру в испанских скулах —
Грустнее греческих амфор
Чалдон в кремлевских караулах.
* * *
Представил так ясно портрет на стене,
Как будто бы что-то смутилось во мне,
Как будто бы ходит, не в силах сберечь
Безмолвного счастья бессонная речь,
И плёса песок каменеет к утру,
И белые росы кружатся в бору,
И будто бы вереск цветет над волной
Прозрачной, лепной, монохромной, резной.
* * *
Точно с кладбища бешеный лист —
Разве ты не со мною теперь —
Грань строки вырезает, как трепетный свист,
Сочетая все плоскости, и парадиз
Бледным мальчиком встанет под дверь.
Мелким подвигом зла и горячечных слов
Здесь уже не войти в переполненный зов,
Только истина встала одна.
И твои, отдыхающие от родства
С полушаржем реакций в обман мотовства,
Подбирать остается слова.
* * *
Моя душа — ведь это только зренье!
О Господи, куда же я иду
Твоим аккордом смертного боренья
При двух свечах тринадцатым в ряду?
Иль дух мне три шестерки ослепили,
Чтобы я проклял время и житье
Или чтоб пел? Я умер. Третье “или”
Впускай со славой в Царствие Твое.