Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2005
У башни мертвых яблони в цвету
fur K.
Не сожалеющий ни о чем тем более
не желающий начать жизнь сначала
и совершить иные поступки мысли прогулки
равнодушный ко многому почти ко всему вот разве
заходящее солнце заставляет смотреть в окно
быстро идущий поезд напоминает о других поездках
о закатах перед таинственной ночью
полной объятий запахов тела шепота иногда восклицаний
или вот тишиной как сегодня сейчас
спящая у меня на руках в ночном поезде идущем быстро на юг
Постепенно я возвращаюсь к простым вероятно словам
прежде ранившим мое самолюбие и настолько
что самый короткий путь я почитал за удел почти всех
а собственный — скрытым во времени и пространстве
не прожитым не обойденным никому не известным
едва не завершившимся впрочем пустынной январской ночью
когда некая сила отрывала меня если не от земли то все же
от пола промерзшей комнаты с оборванными проводами на стенах
с какой-то случайной посудой ножами и вилками составлявшими
загадочную фигуру абракадабру с
медленно проступавшим смыслом
словно миг приближался продолжить мой путь в мире ином
почти самовольно кулак разбил опасный рисунок
желтые пятна крови на зеркале на рубашке
на повеселевших обоях
повисшие в воздухе приближавшиеся к лицу
бегство долгий прыжок
Ночь полустанок ожидание пересадки спящие люди и мне
хотелось бы изобразить чашку горячего кофе бармeна
(по ту сторону пролива Ламанш он разумеется бaрмен)
тусклый свет сонные лица кажется булочка с марципаном
маленькие предметы как то стаканчик с салфетками
непременная репродукция картины Милле
сборщицы колосков не хуже не лучше медведей в сосновом бору
этих последних я рассматривал тридцать лет
в станционных буфетах России (если прибавить
годы младенчества) а теперь
другое текущее время
почти пять лет стoящих прожитых тридцати в другом
политическом измерении
Благодаря рассказанным пустякам
я восхожу постепенно к ритму из проясняющейся глухоты
подобной туману скрывающему пейзаж и вот
я слышу вижу красноватую точку Марса
однако на светлеющей части неба сияет планета Венера
Дыхание спящей красавицы пришедшей ко мне из страны
небольших удовольствий
маленьких неприятностей может тебе станет не по себе
несмотря на любовь к путешествиям поскольку поезд
гостиницы бедность суть метафоры одиночества
знающего множество о тысячи воплощений
(как всегда я забегаю вперед)
ты прижимаешься ко мне все сильнее и произносишь сонно
je t’aime oh je suis pleine de toi oh mon amour
я возвращаюсь к действительности вижу по ходу поезда
яркое небо мы выезжаем из ночи
Мощные столпы виадука с натянутой паутиной
из пружинящего металла река виноградники легкость
в костях словно воспоминанье о прошлых полетах
по крайней мере во сне (если поверить иным в иной жизни)
на пустынной вокзальной площади я спохватываюсь
я забыл что-то в поезде свое прошлое куртку а это хуже
все-таки холодно ранним весенним утром даже на юге
особенно иностранцу а впрочем
солнце все жарче ярче на теплой траве у подножия башни
называемой «маяк мертвецов» не забыть бы узнать почему
твоя рука расстегивает пуговицы рубашки
твои пальцы хранят утреннюю прохладу скользят
по горячей коже подобные лепесткам и верно
неподалеку цветущая яблоня и на этом бело-розовом фоне
черные волосы а глаза словно влажные изумруды
вернее морские водоросли если смотреть на них под водой
(если летом поедете к морю
непременно посмотрите на водоросли под водой)
Не сказать чтоб особенная меланхолия
скорее напротив вот фрукты вино тишина удаленной провинции
вполне достаточно зелени парка видимого не вставая с постели
свежести ночи в окне и далекого собачьего лая
продолжается встреча наших зрачков и пальцев плеч животов
мы обретаем единое тело о ма дезире
утром проснувшись я ищу тебя рядом и нахожу
воздух кажется сладким
Казалось бы наука терять
изучена досконально настолько что неожиданности
перестали быть ими как будто а впрочем сказанное
служит тому же
превращенью страдания в музыку
исполняемую для собственного удовольствия
а также друзей
музыку избавляющую от желания мести
за собственную наивность доверчивость веру
со мной остаются навеки пейзажи пустынных дорог и холмов
и сонного города с белыми улицами и домами
твой взгляд полный нетерпеливой любви
и ночь и небо со дна гостиничного двора
Марс стоящий в небе что так естественно в марте
мерцающая Венера твой голос упавшие пряди волос
контур плеч и груди в полумраке о сер муа анкор плю фор о анкор
Я готов сказать невозможное я
готов ко всему но все же послушай нужно собраться с духом
под этой бедной но прочной одеждой бьется горячее сердце
о я тебя как сорок тысяч братьев не могут
ежедневно я буду дарить тебе превосходный дворец
самый скромный из них побогаче квартиры виллы
автомобиля (цвет его — разумеется красный — выберешь ты
все-таки первый автомобиль впечатляет
сильнее первого причастия
в наше время сие замечание тебя недостойно однако правдиво
пусть от него веет скукой как от эмигрантской газеты)
о мои бедность свобода любовь
В душноватой мировой столице
крысиные мордочки мелких заработков
грызущих мою экзистенцию
о неужели тебя не отнять у твоего прошлого
маленьких удовольствий
и небольших неприятностей из которого вытекает твое будущее
и тут я бессилен хотя настоящее на моей стороне
оно нет не погибнет ты будешь считать его сновидением
дурным матерьялом для общественного положения
в стране приятных приспособлений одним словом комфорта
прочного как скала
но ты будешь вспоминать странного человека
угостившего кислым зеленым яблоком
вспомнится ночь в холле гостиницы
моя история о нашей жизни в засыпанном снегом доме
с кошкой собакой камином у подножия Альп
однако видишь ли понимаешь не правда ли эта сказка
теперь уж вовсе нелепа поскольку твое настоящее а также мое
отчаянно сопротивляется твоему будущему
прорастающему из прошлого словно бамбук сквозь живое тело
(говорят есть такая китайская казнь
если ты в это не веришь
я не буду настаивать)
Кажется раньше
меня пленял вид этой громоздкой обсерватории
стоящей недалеко от нашего дома не так ли
тоже открывающей ночью голубоватую щель для того
чтобы взволнованные ученые рассматривали Марс
время весеннее
или даже Венеру с радостью отмечая скопления облаков
я поговорил бы о живописности этого вида на парижские крыши
с белым собором Священного Сердца на горизонте
слегка оскверненного черным пеналом якобы небоскреба
если б не опасался уплыть чрезмерно в сторону
о чем предупреждает мелькающая глухота перебои ритма
Пустынный летний скверик несколько стариков
никуда не спешащих
вот образ мира тихое плетение сетки тоски мертвого сердца
уж лучше раскачиваться в долгой пешей прогулке
грозящей превратиться в труд
О братья потерянные во всех временах
рассеянные в пространстве
оставившие опыты созерцаний ночной тревоги о братья
мое призрачное одиночество оборачивается призрачным
многолюдьем подземного перехода метро пахнущим кислым
расчетливым глупым ничтожным властным прелой одеждой
о братья так трудно рассечь воздух взмахом руки
почти невозможно
хотя мне известны приемы принадлежать к человечеству
держась несколько в стороне слишком ораторы брызжут слюною
распространяют отвратительный запах любителей лошадей
или смотрят глазами с едва намеченными зрачками
медленно двигаясь к башне мертвых
Край золотистого неба ночь тяжелеет
стакан горячего чая жгущего губы словно
боль тела избавляет от боли другой как говорится душевной
твое прошлое проступает через тебя навстречу
будущему твоему но я кажется в силах
насмешкой нежностью двусмысленным жестом
издевкой лаской сопротивляюсь ему
сражаясь с целым народом с поколеньем невидимых предков
с твоим детством
Планета выплывает из-под меня оставляя
розовые лепестки отцветающих яблонь в судорожных руках
Ночь неистовые объятья междометия наслажденья
нераздельность рук тем более животов
мы дышим дыханьем друг друга а на рассвете
твое лицо кажется розовым
день наступает
Вот я родившийся так давно счастливое бедное детство
проведя другую часть жизни в рабстве в надежде в попытках
построить дом мою крепость отгородиться для созерцаний
едва не задохнувшись от непривычки рождаться вторично
на пустынном ночном шоссе (редкая птица долетит до его середины)
поднятом над землей над пространством залитом асфальтом
там внизу автомобильный свет словно
фонарик в руке потерявшего пуговицу
одиночество движет мною искать новых случайностей совпадений
я становлюсь прозрачным проходящие через меня события
автомобили гостиницы пешеходы обрывки газет шкурка банана
бархатный профессорский голос по радио
друзья братья и сестры в странах Востока
очевидно имелся в виду и я до поры
до времени пока не поселился среди этих многочисленных
родственников
надо отдать справедливость они
не подозревали о существованье соседа а впрочем
эта тема исчерпана: дно под ногами
Меня снова занимает противоречие
недоговоренность уклончивость
древних исследований
тревожит покров отделивший
наш мир от всего остального
вероятно не зря потрачено столько времени на околесицу
чтоб разглядеть за почерневшим цветком
за покрытым инеем зраком
вечность выплывающую из прошлого будущего моего
из этого яркого рассветного неба
запотевшее стекло неподвижного автомобиля
на пустынном шоссе
разбудившие меня холод и радость
и сладость свободы
Дело конечно не в глупости или незнании
даже не в том что лицо человечества
вспотевшее выбритое пожелтевшее убитое гримом или наоборот
дело не в том что выбор так невелик
между банковским служащим или наследственным палачом
можно миновать того и другого
тем более ночью века и босиком
возвращаясь на родину одиночества перед Богом
(Из книги «Там, где Мозель и Рейн» 1980-81)