Стихи
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2005
Ночь Ночь безводна, тиха, на трухлявой подстилке луна умирает, и «С» (т.е. «Смерть») задыхается в дыме. Как на сцене артист, «матюгальник» бубнит имена остановок. В подтексте — словесная заумь в пустыне. Воздух неосязаем, но чёрен и явственно кисл. В нём вчерне обустроен грядущего «завтра» мицеллий. В предпоследнем трамвае везу предпоследнюю мысль непосредственно в сторону ей предназначенной цели. Ночь тиха и легка, а живёт ожиданьем беды. И, оттенки меняя, творит привиденья со вкусом. Но совку из Совка в предвкушении новой метлы их скучны имена и не рад он, что призрачен мусор. Не обучен хотеть, я впадаю в родной негатив (как в родной коллектив) и твержу в отрицаловке мудрой сам с собой тет-а-тет и уже на знакомый мотив: — Ночь легка и летит. И она не чернее, чем утро. Речка Сходня Извивы стиха непредсказуемей тика. Там буква мелькнёт, там — слог, а вот это — что там?.. Петлисты: река и уши преступного типа. Он пентиум, типа, заносит над нашим счётом, не гамбургским, правда… А по реке — барашки, вроде, агнцы, а в перспективе — жаркое… Электропоезд мчит через мост к «Трикотажке». Солнце сменяет дождь… Непостоянство какое! Сходня бурлит, завивает круги и петли. Тут был когда-то лес и, должно быть, леший. За наяд не скажу, не знаю, были ли, нет ли… (А у меня, может, были — вихры, враждебные плеши?..) Я уж не с кровью рифмую любовь, а всего лишь с болью. Прячется кобальт неба в столовой гжели… То, что когда-то звонко звалось любовью, тихо влетает в синее, без движений… Чаю ли выпить? Выплыть ли — на дорогу… Вторит изгиб изгибу, как сказка — факту. Ночь в стихах рефлектирует понемногу. Звезда звезде посылает месседж по факсу… Синее станет серым. Слетают листья… Осень. Штампы аллюзий впишите сами. Я уползаю в тёплое закулисье. В собственную тарелку. В родные сани. * * * Чахнет душа в усыпальнице смысла. Сохнут мозги на верёвочке лет. Что было сладко — становится кисло. Что было кисло — сходит на нет. Всё тривиальнее тропы метафор: в Рим не ведут, а скорее во тьму. Как там говаривал визирь — «Мутaбор»? Незачем. Я не подельник ему. Нет! Измененье изменой чревато… Как мезозойский паук в янтаре или калиф, позабывший цитату, я навсегда остаюсь в январе. Что-то бубню, натянув рукавицы. Кашель — простуда, не старческий хлип. Я ещё рыцарь. Я ещё витязь. Я ого-го ещё, знаете ли!