Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2005
От переводчика
В “Эпистоле о стихотворстве” Сумароков пишет о поэзии древнегреческого лирика Пиндара (518 до н.э. — 446 до н.э.), метко подмечая её особенности: “Когда имеешь ты дух гордый, ум летущ / и вдруг из мысли в мысль стремительно бегущ, / Оставь идиллию, элегию, сатиру / И драму для других: возьми гремящу лиру / И с пышным Пиндаром взлетай до небеси…”. Современное восприятие Пиндара мало чем отличается от сумароковского. Действительно, хвалебные гимны Пиндара, заказанные поэту в честь победы на одном из крупных спортивных состязаний Древней Греции, “пышны” и стремительны, даже, на первый взгляд, спонтанны. При чтении гимнов особенно ощутим “ум летущ и вдруг из мысли в мысль стремительно бегущ”: Пиндар резко меняет вектор мысли по многу раз за один среднего размера гимн (80 –100 строк). Частая смена смысловых декораций превращает чтение Пиндара в разгадывание сложных задач, оставленных гением на шахматном поле античности.
На поверхности пиндарического гимна лежит восхваление победителя, в случае настоящей подборки, победителя в Пифийских играх. Так, шестой гимн славит Ксенократа из сицилийского Акраганта, победителя в колесничном состязании; седьмой, самый короткий из сохранившихся гимнов, превозносит колесничное же чемпионство афинянина Мегакла, а одиннадцатый прославляет фиванца Фрасидея, победившего в юниорском забеге на стадий. Пиндар никогда не выпускает “чествуемого” из поля зрения гимна и напоминает о нем читателю, как в “Одиннадцатом гимне”, где прославление Фрасидея обрамляет центральную часть гимна, так называемую “малую Орестею”, написанную за двадцать лет до “Орестеи” Эсхилла.
На самом деле, восхваление победителя занимает несущественную часть гимна. Стихотворец отдает себе отчет в том, что одними славословиями достигнуть лирической полнокровности невозможно, и в расточаемую поэтом хвалу умело вплетены мифологические зарисовки. Например, упомянутая “малая Орестея” в “Одиннадцатом гимне” намечает контуры мифа о мстящем за отца Оресте, который карает свою мать Клитемнестру за убийство Агамемнона. Интересно, что, сочувствуя Оресту, поэт не обвиняет Клитемнестру в содеянном: остается неясным, убила ли она Агамемнона за то, что тот принес в жертву Артемиде их дочь Ифигению (в этом случае, гнев Клитемнестры — оправдан), или же причиной убийства стал любовный союз между Клитемнестрой и врагом Агамемнона Эгистом.
А “Шестой гимн” воспевает дуэль между Антилохом, сыном гомеровского старца Нестора, и царем эфиопов Мемноном, приведшим свои войска на помощь троянцам. Героическая гибель Антилоха, спасшего своего отца от смерти, дает повод для дальнейших славословий в адрес Ксенократа, победителя в Пифийских играх, и его сына Фрасибула. Все, казалось бы, расставлено по своим местам, однако отчаянье Нестора и гибель Антилоха, взятая как парадигма почитания родителей, едва ли совместимы с прославлением победы в колесничном беге, в частности с похвалой молодому Фрасибулу в конце гимна. Миф служит вежливым напоминанием заказчику гимна о том, что несмотря на многочисленные успехи, воспеваемый всегда должен помнить о непредсказуемости человеческой судьбы.
В одном из своих гимнов Пиндар говорит о себе: “Средь малых — мал, среди громад — громаден”. Стихи Пиндара всегда можно узнать по тому, как он пишет о своем ремесле. В его гимнах, наряду со спортивными триумфами, часто воспеваются и победы лирика — над безжалостным течением времени. Гимн становится залогом того, что слава поэта не померкнет, при этом и имя победителя не будет предано забвению. Интересно, что эта вера в бессмертие слова резко контрастирует с повторяющимися рассуждениями о конечности земных благ, о том, что даже герои мифов — смертны.
Мир Пиндара — вертикален, и не только в силу религиозности поэта. Без сомнения, в гимнах отводится должное место древним богам, в существование которых Пиндар искренне верил. Боги поэта — переменчивы; они могут погубить человека с той же легкостью, с которой они возвеличивали его. Поэзия Пиндара “вертикальна” ещё и потому, что она стремится “вознестись” над землей, породниться с небожителями. Отсюда и постоянное использование гипербол, “мощный” метафорический арсенал, даже прихотливый синтаксис Пиндара свободен от законов речевой гравитации.
Закончим это вступление словами Сумарокова, который глубже многих постиг красоты древнегреческого лирика: “Пиндар порывист, но всегда приятен и плавен: порывы и отрывы его ни странны, ни грубы, ни пухлы; и нет во стихотворстве ни приятности ни великолепия без плавности и некоторой нежности”.
Шестой пифийский гимн Слушайте, потому как сегодня нивы Харит вспашем, и поля Афродиты, близясь к храму в Средоточьи тряской Земли, где сокровищница возведена гимнов, в позлащенной дубраве Аполлона - в честь пифийской победы Ксенократа - для счастливых отпрысков Эммена и Акраганта, речного города. Ни зимний, плеснувший из тучи ливень гремящий, как грозное войско, ни ветер не изведут песен моих, не смоют - потоком илистым - в глубь морей. При ясной погоде прозрачна людская хвала. Она твоего отца, Фрасибул, и весь род возносит по случаю блестящего триумфа колесничного в долине Криссы. Ты победу посадил одесную, следуя заповедям, которыми сын Филиры могучего увещевал Пелида на склонах гор, вдали от родимого дома: прежде всех богов, благоговей пред Кронидом, молний владыкой и громов, и чти родителей, пока их длятся дни, с не меньшим тщанием. В прежние времена этот завет хранил яростный Антилох, умерший за отца в единоборстве с царем эфиопов, людоубийцей Мемноном, когда в колеснице Нестора конь, пронзенный стрелою Париса, пал, - Мемнон уже потрясал копьем, и дрогнуло старца мессенского сердце, мысленно к сыну воззвавшего. Не разбилось о землю слово. Не мешкая, божественный Антилох сошелся с врагом но за спасенье отца заплатил жизнью, яркий явив пример добродетели в век свой древний. Но те времена прошли, а теперь с Фрасибулом никто не сравнится в сыновней верности. Он красив, как отцов брат, не по годам умен, справедлив и скромен. Он постигает мудрость в жилище муз. А тебя, Посейдон, управляющий бегом коней, бог-Сотрясатель, окружил он великим почетом. Сладка его мысль во время попойки приятельской, подобна сквозному труду пчелиному. Седьмой пифийский гимн Краеугольный камень хвалебной песни в честь колесницы могучего Алкмеонидов рода, славословье мое - широким Афинам. Какой же край и дом какой во всей Элладе сравнится с афинским? У каждого города на устах сказ о гражданах Эрехтея, возведших храм тебе, Аполлон. О Мегакл, у тебя и у предков твоих на счету пять истмийских побед и две - в дельфийской Кирре, а ещё блистательная одна на олимпийских в честь Зевса играх. Радуясь новой победе, печалюсь, ибо завистью отплатили тебе за доблесть. Неисповедимы, гласит молва, пути счастья процветшего. Одиннадцатый пифийский гимн Дочери Кадма, Семела, наперсница олимпийских богинь, и ты, Ино Левкотея, в чертогах живущая Нереид, пусть благородная мать Геракла пойдет с вами к Мелии, в сокровищницу золотых треног, в храм, чтимый Локсием и названный им Исмением, в обитель правдивых пророчеств. О дети Гармонии, сюда в одночасье скликает он сонм славных послушниц, чтоб на изломе сумерек божественную пели Фемиду, Пифона и Средоточье Земли, в котором справедливость властвует - в честь семивратных Фив и состязаний в Кирре, где Фрасидей прославил очаг отцовский, третий в семье венценосец, стяжавший победу в обильном плодами царстве Пилада, давшего кров лаконцу Оресту. Он спасся - благодаренье Арсиное кормилице! - из властных рук убившей его отца, свирепой матери, коварной Клитемнестры. Она к Ахеронту тенистому спровадила клинком бронзовым - Кассандру, Приама дарданского дочь, вместе с душой Агамемнона. О безжалостная, что растравило в тебе гнев ненасытный, не Ифигения ли, закланная в Еврипе, вдали от дома? Или ложе сластолюбца тебя привадило, и приручили тебя ночные объятья - вот ненавистная в женах напасть, которую скрыть нельзя. Неразборчивы пересуды горожан, вот и тешатся злоязычием. Зависть идет по стопам достатка, а нищего духом кто и услышит. Великий вернулся Атрид наконец, чтобы сгинуть в славных Амиклах, и обрек на погибель провидицу-деву, разграбив ради Елены дома троянцев и Трою спалив. Юный наследник нашел убежище в изножьи Парнаса у старца Строфия, но Арес помог Оресту, и он мать покарал, и с Эгистом свел счеты. Неужто я, как обмороченный распутьем, с дороги сбился, или с налета отбросил шквал мою лодчонку? Твой голос серебром оплачен, Муза. Cумей теперь о многом петь для многих - Пой Фрасидея и отца его Пифоника, стяжавших каленую славу - победителей в ристалищах колесниц, прытче луча промчавшихся на досточтимых играх Олимпийских, А в Пифоне, в забеге на стадий их рьяная нагота всем грекам была в укор. А мне бы милость богов снискать в посильных свершениях, ибо средней руки хозяйство благоденствует в городах. Чур тебя, роскошь тирана! Пусть разделю с другими плоды труда, но не дам для зависти повода. Но если достигший вершины - лишен гордыни, покоелюбив, он за пологом смерти - ещё счастливей. Он потомку в наследство оставит лучшее достояние - доброе имя, что прославило Иолая, сына Ификла - гимнами, и твою, Кастор, мощь, и тебя, Полидевк-владыка. О дети богов, вы в Ферапне проводите день, а другой - на вершине Олимпа.