Дневник еврейской девушки. /Киев /
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2005
2000 год. Киев. 1 Марта. Сколько лет прошло с тех пор, как я сожгла свои детские дневники? Года три, наверное — целая вечность. Теперь попробуй быть честной с самой собой. Совсем, кажется, другой человек. То была девочка, вся ожидавшая чудес от жизни и от себя. А теперь где я? Что я? Трудно было бы представить себя тогда семнадцатилетней молодой женщиной, которая к тому же ждет ребенка. Сегодня можно отсчитывать начало шестого месяца. Я видела дом, в котором жила в детстве. Его совсем перестроили: подновили балконы, поджелтили фасад. А если зайти в подворотню, то все как раньше — старый двор, разрушенная веранда, щенок этот во дворе, в коробке с гвоздями — как будто тот же самый щенок. Это я ездила за бабушкиным пайком в синагогу. И сразу поехала в “Колизей”. Писем нет — это вогнало меня в депрессию на весь вечер. Уже четыре дня он не пишет, а я собиралась завтра ехать его встречать. Нужно просто отвлечься — завтра еще раз пойду смотреть почту. Пожелай мне удачи, как раньше! Мне кажется, что у меня стали слишком толстые ноги.
2 Марта. Такая беда — мои новые ботинки, у них лопнули подошвы, надо же было этой дуре взяться их мыть именно сегодня, теперь мне придется идти или в ее ботинках на высоченных каблуках, или в своих старых разбитых. Адик снова не пишет, может, у него просто нет денег? В квартиру купили стулья с зеленой обивкой, теперь хоть появилось ощущение дома, а не склада дряхлой мебели. Почему бабушка назвала его Адиком? Адик — это Аркадий, может быть. А Андрей — это уж никак не Адик, по-моему.
3 Марта. Сегодня должна прийти Рабин смотреть какой-то новый французский фильм. Рабин говорит, что там актриса на меня похожа. У меня сильнейшая депрессия, стараюсь с ней как-то справиться, разговариваю с птицей. Мне сегодня показалось, что он понимал, когда я плакала, он начал такие нежные звуки издавать, как будто утешал. Я боюсь даже сегодня идти смотреть почту, вдруг он снова ничего не написал. Небо так прояснилось, почти лазурное, а у меня снова весна в одиночной камере. Конечно, Рабин не пришла. Конечно, он не написал. Печально. Назад шла пешком, ближе к ночи это даже приятно — автомобилей мало, город уже настоящий. Возле банка “Финансы и Кредит” встретила Зима с новой девушкой. Он снова перекрасил себе волосы. В “Кибер-кафе” у подростка был день рождения, и такая забавная вечеринка, очень милая, где они все хотят казаться взрослыми и крутыми. Бог ты мой! Всего год назад я точно так же веселилась на вечеринках. Как будто меня отделяет от этого целая вечность.
4 Марта. Сейчас еду в гости к Зейгерман, она меня зачем-то искала, приятно будет пообщаться, не виделись с самой школы. Умер Шмулик дяди Мишин, такой красивый мальчик, а я ела картошку со сметаной, когда мне об этом сказали. Мама уезжала за обоями, а тут вошла заплаканная и спросила: “Ты кофе не молола?” “Не молола”. “Умер Шмулик дяди Мишин”. Вот такое дело.
5 Марта. Первое весеннее воскресенье. Думаю поехать на ипподром. Небо, вроде, очищается, светлое, только несколько облачков. Чудесный день, правда, на ипподром я попала часам к четырем, когда уже все заезды закончились, потому что задержалась в синагоге (и когда шла туда, встретила Митю из дома напротив “Bon-Bon”, его мама выгнала погулять, пока она будет убираться). Адик прилетает в пятницу! Я так хочу его встретить в Борисполе и, наверное, сойду с ума до пятницы. Встретила Анечку, милую рейвовую девушку, которую ужасно люблю. Теперь она учится в Институте международных отношений на юриста, но такая же сумасшедшая. И у нее собака — доберман Зукко Берт-Герутта, так кажется. Она первая узнала, что у меня родится ребенок и спросила, как его я хочу назвать. Я сказала, что не знаю и, впрочем, я еще сто раз передумаю, а что придумает Адик, даже не могу представить.
6 Марта. Совершенно бестолковый день.
7 Марта. День, кажется, все никак не закончится. Да, и какая-то неуемная возбудимость — надо прекратить пить этот токоферол.
8 Марта. Утром эта старая еврейская дура потащила меня менять ботинки, только бы менять! Теперь у меня болит позвоночник. Ну не бывает хорошей обуви за такие деньги! Только уродовать себя. Целый день я в Карфагене, теперь с подачи Эмилио Сальгари. Бывает же так, что чью-то историю в детстве так душевно и полно воспринимаешь, будто свою собственную. Проходит почти десять лет, а имена всяких там Ганнибалов и Гамилькаров вспоминаешь как имена своих старых забытых друзей. Удивительно! Теперь нашла учебник по истории и читаю со всеми подробностями: Пунические войны, план Карфагена, схема битвы при Каннах — наверное, у меня все-таки родится мальчик. Адик прилетает послезавтра, солнышко. О, Адик! Птица бьется о прутья клетки — я включила свет и мешаю ей спать.
9 Марта. Все, уже завтра! Cнова этот дурацкий синдром — боязнь выйти из дома, какой-то безотчетный страх. Залезла в ванну. Тем более с утра пасмурно было и дождь. Но мама пришла и сказала, что очень тепло и можно без шапки. У меня чистая голова, и “я опять иду гулять”. И весна! Я ее поймала в воздухе, в других горизонтах, в шуме ясеня, в песне птиц среди голых ветвей, во взглядах школьников на деревянной парковой лестнице, в загадочной эпичности деревьев, в этой обнаженности домов. О-о! Сю-пер!, как говорят во французских сериалах. Я сидела на лестнице, как той весной, когда мы познакомились. Если бы он сейчас появился, все те же чувства охватили бы меня, и с той же силой, что оборвалось бы дыхание.
11 Марта. Весна и солнце. Он приехал!. “Desert Rose” Стинга на всех радиостанциях, такси, ночной город. Вчера я вышла из дома в начале второго, потому что не знала, во сколько автобус на Борисполь. А оказалось, что они отходят через каждые сорок минут. Сухой снег, тучи, промозглая погода. Куда и делась начавшаяся весна? В три часа я уже в Борисполе. И эти растянувшиеся часы (рейс еще задержали: Tel-Aviv arrived. Istanbul expected 18.30) показались жизнью. Прогулки возле аэропорта нельзя выдержать более десяти минут — холодно — громадное небо, словно затаившийся зверь, стекает красными капельками закат, предчувствие чего-то огромного и страшного. Машина, распугивающая птиц. Впечатления от встречи, конечно, самые психоделические. Сидим на скамейке у аэропорта — ночь, холод, он курит и говорит о Стамбуле. Потом едем, едем долго, едем уже сквозь ночной город, высаживаемся возле Бессарабского рынка. Бродим по Саксаганского и Горького в поисках кафе. Это кафе из картонных цветов, шишечки в сердцевинах картонных маков, он дарит мне африканские бусы — в этом вся какая-то нелепость нашего существования вместе. Он постоянно уходит звонить, чтобы было, где вписаться хотя бы на ночь. Наконец, едем к китайчонку Ли на машине, и через час я уже ухожу, чтобы мои не выкупили, что он приехал. Сегодня я как проснулась, поехала к нему, и от самого Индустриального моста шла пешком. Там как всегда зависалово сквозь табачную пелену, совершенно нетворческое, обламывающая атмосфера, а Вадичка-педичка мямлит по телефону, видимо, не хочет вписывать. Из этого чада мы сбежали гулять и гуляли, пока я не замерзла, по Пушкинской, после зашли на студию возле центра развития моды, там был только прорисовщик, который толком ничего не знает. Теперь я греюсь здесь и ем жареную рыбу, и только сейчас засияло солнце. В шесть встречаемся в “Ребекке”.
14 Марта. Утром ели первый раз огурцы со сметаной. Я совсем забыла об открытии синагоги, потому что у Жени-флейтиста день рождения. Сейчас живем у Вадички на Ереванской. С утра искали Жене подарок — альбом по орнаменту. Нашли шикарнейшее голландское издание, но стоит 120 гривен. Больше ничего не было. На птичьем рынке купили щегла, который три года жил с канарейками, из-за неволи у него очень острый клюв. Клетка с птицей хорошо вписалась в их интерьер. Совсем измучались, вернулись в двенадцать, вечер был хороший — с Хабиби, с Мариной. Юля вся в красном, такая пламенная. Кошка Ша, которую они спасли от китайчонка Ли. Хабиби вылепил чайник.
15 Марта. Встала в семь, поехала сдавать кровь и сюда, переодеться в платье. Адик не поехал кровь сдавать, потому что сильно вчера устал. Еще эти кварцевые лампы — осталось три процедуры. Вечером Вадичка позвал нас в Динамо-Люкс и зашел. Они хотели сначала вдвоем идти, но я тоже пошла, и получилась не совсем приятная прогулка, еще дождь, мы все как бы отдельно идем по ночному Крещатику. Но Динамо-Люкс того стоил: Коган привез уникального финского типа — Мика… Мика Похьола — вау! Роллс-Ройс под дождем на углу гостиницы, графитти, высокая лестница, освещенная огнями, обыск при входе, негр-гардеробщик, игрушечный тигр, трехэтажное нагромождение галерей, обитые длинноворсовой тканью перила, диваны, оранжево-синяя карта созвездий, коридоры для барменов, огражденные цепями, тройные экраны, освещение, тень от контрабаса, стул, игра света на музыкантах и ударной установке. Я в высоких ботинках, черном длинном платье и черной шапочке. Ценз при входе — двадцать один год, но со мной взрослые парни и я беременна — меня пропускают без слов. И еще раз — вау!
16 Марта. Стоило провести целый день вместе — и к ночи поссорились, и конечно, нечего сваливать эту ссору на наши взаимные “измены” и на его марихуану. Я в плохом настроении, оттого что не хочу становиться его женой в том смысле, как они это понимают — такой женщиной, которая всегда есть под рукой для регулярных половых процедур, а ты себе проводишь время с подругами и оттягиваешься. Это самое отвратительное, что может быть. Я хочу, чтобы он был со мной, когда он со мной, а если находит другую девушку — то никаких камбэков, пусть с ней и живет. Только это по-честному и способствует прогрессу цивилизации. А то “уеду в Москву, погуляю, пересплю с какой-нибудь красоткой” — у меня вся истерика началась с этой его фразы, еще утром, конечно, после этого я о Москве и думать не хочу. А после: “А тебе-то что теперь?”, как будто я вещь, которая на время испортилась. Нет, день прошел хорошо, он хоть начал рисовать. Рисовал меня, я делала ему массаж. Он лежал, накрытый зеленым полотенцем, как шиитским знаменем. Ближе к вечеру ходили в “Кибер-кафе”, с тем, чтобы я потом вернулась. По дороге купили пакет сока и авокадо в магазине за Оперным театром. В “Кибере” нас чуть не развели на 15 гривен, но у Адика хватило смелости выяснить отношения. Я поехала домой, слушала по дороге Стравинского. Но забыла у него ключ, и он догадался вернуться. Пришлось играть в шахматы, и в конце игры, конечно, поссорились — он переставил фигуры на четыре хода назад, мне показалось, что неточно, и вообще, меня такое раздражает. Я просто смела их с доски и сказала, что он выиграл. Стирали носки среди ночи.
17 Марта. А утром у него другая измена — что ребенок может быть не от него. Представляю, что на самом деле может быть хуже для мужчины, чем сомневаться в этом! Мне его даже жалко стало, я бы с ума сошла, если бы на его месте у меня оставалась хоть капля сомнения. Даже я люблю в этом ребенке не то, что моего ребенка, а именно его ребенка. Теперь это зерно недоверия перекочевало и сюда, теперь и в его любви к ребенку не будет такой любви, которая могла бы быть. Я хочу привезти своего ребенка в этот мир на лимузине, пусть даже в самую убитую трущобу, которую мы еще, кстати, не сняли. Сейчас он ушел к Ли, а в четыре мы встретимся с ним на парковой лестнице, я так хочу встретиться с ним там в теплый весенний день, как позапрошлой весной и пойти — неизвестно куда и зачем. Конечно, погода стала премерзкой, на лестнице было холодно, и серо, и гнусно. Он поднялся снизу, мы сидели и разговаривали, потом шел сухой густой снег, но он разогнал гнусное состояние, и мы даже не знали, о чем говорить друг с другом и куда идти. Это я могу воспринимать его как позапрошлой весной, когда я приходила сюда прогуливать уроки и когда он впервые накурил меня травой, а для него я уже старый отработанный материал, этот красавец сидит со мной, а сам косится на девочек, которые сегодня пришли прогуливать уроки. Для него мое время кончилось. Ему со мной неинтересно. Зашли в L-Art, там фотовыставка “Взгляд пришельца” — слепящие неоновые прочерки ночного города. Потом заехали на Дегтяревскую, бабушка с мамой пили греческий коньяк из длинной бутылки, мы там поужинали. К вечеру Адик ушел и вернулся совершенно пьяный и обкуренный в три часа ночи. А в 12 позвонил Вадичка и попросил нас выметаться на выходных.
18 Марта. У него жуткое похмелье, два часа дня, а он спит. Утром, правда, просыпался, увидел, что солнечный весенний день и рассказал, как собирается провести эту весну, занимаясь исключительно девушками. Я понимаю, что он просто меня дразнит. Но мы все равно поссорились. А потом помирились и стали звонить, чтобы снять квартиру. Нет, пусть лучше уезжает в Москву. Я ходила в аптеку за таблетками от похмелья. Старая монашенка так долго-долго покупала лекарство. Ее держали под руки, и это растянулось до бесконечности. Ездили вечером в город и не попали в Дом кино на немецкие фильмы.
19 Марта. Весь день шел густой мокрый снег. Ветки отяжелели, дороги замело, как зимой, дома заснеженные. С утра мы собирались, ждали, когда придет Вадичка и нас выставит. Я звонила в квартиры, чтобы снять. Воскресенье. Пришла Зейгерман, и мы жарили рыбу и ели ее с апельсинами, она все говорила о том, как нужно правильно рожать ребенка, как будто она там знает! Потом она ушла и пришел Вадичка, сказал, что съезжать не к спеху, что он зайдет сюда после Дома кино и тогда мы уедем. И мы поехали смотреть полдома в переулке Рылеева. С сегодняшнего дня подорожал транспорт, и по совершенно заснеженному городу ходили пустые троллейбусы. Мы играли в снежки у парапета на останове Герцена. Переулок нашли довольно скоро, он состоит из двух- и одноэтажных особняков, и там очень немного таких небольших домиков, как наш. Такой себе заснеженный Беверли-Хиллз. Мы нашли дом с восьмеркой на калитке и долго пытались дозваться хозяев, потому что сад большой и дом далеко от калитки. Два куста шиповника с почерневшими ягодами по обеим сторонам лестницы, ведущей к калитке. Наша половина дома совершенно отдельно и очень чудные комнаты, и небольшая веранда, и кухня, и крыльцо под вишней, и даже отдельный дворик. Зеркало в резной коричневой раме, буфет, похожий на фортепьяно — все такое настоящее, спрятанное от города. Мальчик-негритенок Симон, внук хозяйки, все время выбегал на нас посмотреть — такой остроухий, и все вертел в руках потрепанную гривну. Завтра этот дом приходят смотреть другие люди, и нужно позвонить ей после семи вечера. Хозяйка сразу заметила, что у меня будет ребенок, и это ей не очень понравилось, потому что он может быть крикливым и будить Симку (это того негритенка с острыми ушами). Мой ребенок будет крикливым! Он будет каким-нибудь! Я даже сама себе не представляю, что он вообще будет. Хочу представить, но как-то не могу. Адик курил. Она сказала, что у нее жил профессор, вечно сидел на крыльце, чертил формулы и курил, и закурил всю вишню так, что она не цвела. Назад я ехала в полном восторге — замучила Адика своими воплями и нытьем, что я хочу жить именно здесь, и нигде больше. Потом мы шли по Воровского сквозь снег и тишину. Только собака, перебегая улицу, облаяла одинокий автомобиль и уже спокойно прошествовала далее. Вечером Адику стало плохо, и пришел Вадичка, сказал, что выметаться нужно утром, и что он остается здесь на ночь. Адик вышел меня проводить. А потом еще это! Они искалечили мою птицу — птица сломала ножку. У меня случилась истерика, и я рыдала до трех часов ночи, я не могла смотреть ему в глаза, он сидел такой жалкий на дне клетки, и со мной такое творилась, потому что эта птица как моя душа, и она должна была получить свободу весной. И то что я его оставила и доверила на целую неделю этим бестолковым старухам. Они выключили свет, когда он был еще в комнате, и он не смог залететь в клетку, и в темноте упал за шкаф, и лежал там всю ночь и весь день, пока они, наконец, о нем не вспомнили и не нашли.
20 Марта. Теперь здесь ужасно просыпаться. Раньше он будил меня, прыгал и перелетал в клетке, я открывала ему дверцу, и он вылетал, и кружил по комнате, радовался и пел. Теперь эта мертвая тишина и искалеченная птица с непонимающим взглядом. Он, конечно, летает, но совсем без радости, а все сидит и смотрит. Ненавижу их обеих. Я хотела поселить в своем доме радость, а теперь только сумбур, тревога, безнадежность, потому что это для меня больше, чем просто птица. Сейчас сижу у окна и жду, когда придет Адик, снег уже тает и капли бьют по жести окон. Они как будто убили меня вместе с этой птицей. Вообще, рассмотрим символику этой ситуации, как сказал бы наш историк. В комнате обычно выключают свет, когда там никого не остается, а они выключили свет и закрыли дверь, как будто причислили птицу к царству мертвых, как будто это не живая душа, она не считается, и на нее не полагается света, как будто это вещь и вообще ничто. I’ve gotta big desire! I wanna world set on fire! Вечер франкоманов в Доме кино. “Омнибус”, который взял Оскар в девяносто втором и “Мадам Бовари”, с которой все поуходили. В метро встретили Витю Глушкова, он разыграл пьяного, который навалился на меня, и только потом мы его заметили.
21 Марта. С квартирой ничего не получается, тот дом в переулке Рылеева сдали другим. Мы ходили в “Кинопанораму” на Тарзана. Потрясающе! Почти пустой зал и полеты в джунглях. Но это не потому, что он хотел меня порадовать — он сам хочет стать режиссером и не пропускает ни одного нового мультика. Нет, конечно, аниматор он хороший, но разница между режиссером и аниматором такая же, как между аниматором и прорисовщиком. Снег еще не сошел, но чувствуется весна от людей. В кафе на Пушкинской мы выбирали варианты квартир из свежей газеты. Были полтора часа в “Кибере”, потом смотрели закат на парковой аллее. Адик столкнулся с Женей Белым, у того родился ребенок. Женя настойчиво требует вернуть долг, надеюсь, наши дети не разделят судьбу кланов Монтекки и Капулетти. Закат потрясающий — с вертикальным багряным столбом. Птенчик, вроде бы, воспрял духом. Но я ему обязательно принесу самочку-канарейку, чтобы он не отчаивался. Сейчас никого нет — бабушка с мамой ушли в цирк на Пуримшпиль, а эта моя любимая психореактивная субстанция сейчас зайдет поужинать и возьмет в прокате хороший фильм.
22 Марта. Депрессия снова — предельное ощущение покинутости и отрыва. Ночные светящиеся улицы, джаз, бары — он остался там, я ушла. Я не хочу, чтобы это разрушение продолжалось. Наконец мы за все это время спокойно поживем вдвоем. Неужели чувство, что эта любовь была ко мне — только иллюзия? Вечером мы смотрели “Город пропавших детей” и “Поколение игры в Дум” до одиннадцати, пока мама с бабушкой не пришли с Пурима, с подарками, халвой, конфетами и трещотками. Офигеть — рав Моше выехал на лошади в костюме Наполеона! Офигеть — Кобзон и Клара Новикова! Сегодня с утра опять смотрели, но кайф уже не тот, что ночью. Мне еще дико страшно, что он меня бросит совсем. Потом мы ездили в поликлинику, чтобы он сдал кровь, но опоздали. Я прогревала нос тубус-кварцем, а он сидел, как дебил, и играл в тетрис. Люди ходят мимо и, наверное, думают: тоже мне, папочка, кольцо в ноздре, волосы полосатые, сидит и в тетрис играет. Еще на десять лет меня старше! Да это он притворяется таким дебилом, на самом деле он хитрый и жестокий. Потом это зависание до вечера с фильмами и компьютерными гонками. И мама, которая тихонечко так прокрадывается в дверь и спрашивает, что приготовить на ужин… Меня тошнит от этого — все, никаких семейных отношений, от которых он будет по вечерам сбегать в “Ребекку”, напиваться и развлекать новое поколение сбежавших школьниц… Мы уехали в город вместе. Улицы очищают. И снова вечер в “Ребекке” — два музыканта играют боссанову, общество в ожидании матча “Динамо” Киев—“Бавария” Мюнхен.
25 Марта. Нет, меня можно вообще не замечать. Вчера полдня играл в компьютерные гонки, а вечером ему со мной уже вроде как и скучно, потому что и так целый день вроде как со мной. Мы сходили в “Орки”, он отправил письма друзьям в Анкару, зашли на Пушкинскую выпить кофе и в Дом архитектора посмотреть ему рисовую бумагу. Потом ему со мной надоело и он отправил меня домой. Да я уже и устаю проводить вечера в барах. Он сказал, что ночевал у Ли, но от него пахло такими мерзкими терпкими духами. Вчера ночью мне приснился этот сон с черепахами, и вообще всю ночь снились кошмары. Мы встретились на площади Независимости, возле фонтанов. Интересно, смогла бы я вот так, беременная, на роликах? Но пробовать не буду, упаси Боже! Я сидела и смотрела небесное представление “Король летучих обезьян”, акт второй “Большая туча закрыла золотое солнце”. Мне было хорошо и радостно. Он почему-то не разделил моего восхищения. И мы поехали в пятом трамвае на Батыеву гору. Там сидел старик в вязанной синей шапке — он сдавал часть дома и просил подойти в апреле. Там повсюду в саду валяются гнилые яблоки, но мне там нравится. Потом мы вышли к парку и сидели на скамейке, как обкуренные. Я позвонила Ксении, чтобы зайти в гости, но ее не было, мы поехали ко мне поесть и отоспаться, но здесь опять зависалово, компьютерные гонки до часу ночи и эти семейные разговоры.
26 Марта. Совершенно напрасный день. “Вот и еще одно воскресенье прошло впустую”, — сказал себе Мерсо”. Вечером я ждала его до двенадцати и читала в кухне “Счастливую смерть” Камю, потом он пришел и я почувствовала, какие мы отдельные, неслитные, почти чужие. Это прекрасное чувство. Мы смотрели рисунки Хирошиге в большой энциклопедии, Голубую мечеть, где он был в Стамбуле, я приносила ему чай и у меня совсем исчезло это чувство собственности на него, ревности. Я не спрашивала, где он был и что делал, я просто рада была, что он зашел… я была просто рада увидеть его и дотронуться до его пальцев. Так почему же это чувство исчезает, когда люди начинают жить вместе?
27 Марта. Утром пел мой птенчик, впервые после травмы, и так красиво пел! Адик все время вызванивал Слепцова. У нас не осталось денег. Да, утром мы поссорились. Мне показалось, что он дурно со мной обращается, как с надоевшей беременной вещью, я ушла, сидела в кресле на балконе и плакала, но он пришел, и мы помирились. Он же пришел, а мог бы послать меня подальше и уехать себе в бар. Иногда мне кажется, что он меня все-таки любит. Мы разменяли деньги и выпили кофе на Пушкинской, я шла в синагогу, а по дороге мы зашли купить билеты на святого Матфея, но билетов не было. Мы зашли в синагогу. Я там осталась, а он еще гулял. Раввин сегодня сказал, что я ему очень нравлюсь.
28 Марта. Он снова ночевал у Ли. Я позвонила ему утром и долго добиралась, потому что из-за ремонта дороги все маршруты перепутались, хотела купить яблок, но у торговки не оказалось сдачи. И до пяти часов мне не удавалось вытащить его из этого диван-сарая. Пришел какой-то художник, занимающийся боди-артом, и этот бесконечный чай! Наконец, мы вышли, зашли в пельменную поесть, и он выпил водки, а меня заставил съесть стакан сметаны. Поехали в город. Весь март затянут облаками, холодный, ветреный. Потом зашли в аптеку и купили “Колдакт”, я сразу поняла, что Виталик сделает эфедрин, но Адик сказал, что будет только пить, не двигаться. Уже было темно, когда мы пришли к парковой лестнице. На одной из нижних площадок горели огни — это тусовщики зажгли восемь свечей, насаженных на ветку дерева, и мы провели чудесный вечер: вино, марихуана, немного коньяку, жгли первый костер. От меня до сих пор несет дымом. Люди все приятные — Зим с Максом, Катя Геза с каким-то Эльдаром, Проф со своей девушкой и другие, которых я не знаю. Катя включила Рона Бутса и мы слушали, пока они ходили за вином. Остывающие туманные холмы, деревья, чудные замки заброшенных домов, дальние огни, тепло от костра, разговоры наконец-то без шифров. У меня было настроение остаться одной. У него было настроение выяснять отношения. Ссора оказалась серьезной, и я так думала, что окончательной. Он бесконечно оскорблял меня, говорил, что я просто глупая слезливая малолетка, что нужно было сразу избавиться от этого ребенка, что зачем он только со мной связался. Я уже ночью шла одна по аллее до Львовской площади, не встретила ни души, ехала, и долго не могла выключить свет, ждала, пока птица залетит в клетку.
29 Марта. Я ждала, что он придет, чтобы забрать деньги и уехать. Я решила с этого дня рассчитывать только на себя и думать больше о ребенке. Но он пришел очень рано извиняться, сказал, что очень был огорчен этой ссорой. Оказывается, он всю ночь не спал и три раза двигался эфедрином, и сегодня он весь день еще был таким. Мы вышли какие-то растрепанные, неохалюсные, будто я с ним тоже всю ночь двигалась. От Золотых ворот не знали, куда идти, я увидела шпиль публичного дома, и мы пошли спросить, не сдается ли там мастерская, которую прежде снимал Богдан. Там никого не было. На Рулетке встретили Глюка, он сказал, что умер Вася, парень Донны, его убили в квартире Глюка три панка, копией японского меча, и теперь Глюку шили ритуальное убийство, потому что он член религиозной организации — они с Васей оба буддисты. Мне стало страшновато. Алику тоже было не по себе. Я предложила, чтобы он отоспался у меня, он уснул почти за столиком в массандровской распивочной. У меня он спал, как младенец, до вечера, и теперь ушел, я рада, что он освежился и выспался. Господи, первого числа мы будем жить вдвоем! Как я люблю апрель!
31 Марта. Вечер. Завтра апрель. Все, кажется, катится вниз. Мы два дня не выходим из дому, только позвонить, чтобы бабушка не слышала, или купить пиво. Он вечером уходит в “Ребекку”, позавчера, когда ночевал у Ли, чуть не уехал среди ночи в Москву с Ирочкой Андреевой. Лучше бы уехал. А сегодня ему снилось, как он гонялся на большой площади за медвежонком, а мне снилось, как Ирочка Андреева рисовала на его груди волка, чтобы сделать татуировку. Сегодня шел дождь, даже ливень. Завтра поедем смотреть квартиру в Китаево. Мне нужно купить корм для птицы, заехать в поликлинику и поздравить Рабин с днем рождения. Сейчас он взял еще двадцать долларов и уехал в “Ребекку”. Меня он держит в качестве казначея, чтобы не прогулять сразу все деньги. Сейчас вытащила птицу на балкон прямо в клетке, и будем созерцать ночь. Адик вернулся почти в три, слушал блюзы в “Бадди Гае” и танцевал с девицами — маленькими близняшками. Та, что выглядит старше — тот тип, что мне особенно не нравится, такая умненькая начитанная барышня, которая любит вести всякие интеллектуальные беседы.
1 Апреля. Апрель порадовал первым солнечным днем. Мы с утра поехали в Китаево. Вышли сразу возле нашего дома — он мне даже понравился — вокруг простор, только два недостроенных особняка справа и сопки, как в Биробиджане. Хозяйка пришла следом за нами, в беретике, славная такая. Квартира показалась мне огромной — коридор, две большие комнаты, одна из них угловая, как мне и хотелось, четыре кровати, резные комодики какие-то и древние шкафчики со стеклянными дверцами. Мы сказали, что решим и позвоним завтра. Пошли на Днепр. Это оказалось совсем рядом, через переезд. Эти умопомрачительные просторы, что нам открылись, песчаные пляжи, заливы, затоны, заболоченные перешейки, строения, похожие на испанские таверны пятнадцатого века, сосны, выжженные деревья в кустах краснотала… Именно в таких местах во Франции мог возникнуть импрессионизм. Город вытряхнул на улицы своих подростков — какое только самовыражающееся создание не встретишь сегодня на улице, вплоть до ходячей статуи свободы. Чистая беспредельная радость. Час сидели в “Колизее”, он отвечал на письма. Встретили Хамеля на горном велосипеде и Джоя. Джой — это его боксер. Хамель спросил, когда Адик отдаст долг Жене Белому, а то будем, говорит, выбивать. Потом заехали ко мне поужинать и он ушел. Сегодня, кажется, ночует у Ли.
2 Апреля. Сходили только на птичий рынок за кормом для птицы. “Давай купим тебе козочку — будешь Эсмеральда”. Мне как-то противно от его шуток. Как будто он издевается. Красный маисовый полоз, вокруг шведы с камерой и лохматым микрофоном. Погода снова хмурая.
3 Апреля. Я мыла птичью клетку. Он смотрит Вертова и сейчас поедет к Ли за какими-то своими вещами. В пять он зайдет сюда и мы поедем снимать квартиру. Купила для Рабин открытку и подарок — завтра подарю. Снова осмотрели квартиру и договорились, видели брата девушки в берете и ее жениха с большим серым догом. Это они так зарабатывают, сдавая квартиру. Брат — на учебу, а сестра на свадьбу.
4 Апреля. Завтра переселяемся. Будем жить в этих коридорах и комнатах, читать Хименеса и Лорку, встречать рассвет, смотреть альбомы Брейгеля и покупать книги у букиниста, играть на флейтах и барабанах и сочинять стихи. Господи, он такой хороший, славный, я его так люблю. Постараюсь сделать все, чтобы он был там счастливым, неважно, сколько это продлится. Сегодня бродили по аптекам и искали витамины для беременных, я зашла в синагогу и поздравила, наконец, Рабин, она такая грустная, ей одиноко. Встретила в метро Улицкую, она сначала стала меня расспрашивать, где я учусь, а потом увидела мой живот и так себе фыркнула, как кошка. Потом мы сидели на Пейзажной аллее на парапете. Сегодня Адик хочет спать на полу в спальнике, а завтра, наконец, сдать кровь, заключить договор об аренде и посмотреть чешский фильм по Достоевскому, а потом только ехать в Китаево.
5 Апреля. Переезд все откладывается. Дни на контрастах. Дом на колесах. Отличнейший теплый день. Девятнадцать градусов. Я гуляю в свитере, но утром вышла еще в пальто. Мы грелись на лестнице, я даже сделала две затяжки травы, и день стал вовсе чудесным, как будто снова сбежала из школы. Мы спустились по Воздвиженской, вышли к Днепру на плавучую пристань и ели яблоки. Вечером пошли смотреть чешское кино “Возвращение идиота”. У Франтишека постоянно из носа кровь. Вечер теплый и свежий и приятный.
6 Апреля. День, полный истерик и слез, все от двух затяжек вчерашних. Мы утром подписали договор об аренде, точнее, я и Денис, брат девушки в берете. Рассматривали альбомы семьи армян, которые жили здесь прежде, не заплатили много и смотались, а потом не смогли вывезти свои вещи.
7 Апреля. Китаево. Ничего нет, везде грязь. Мы ходили утром голые в ботинках, я начала убирать большую комнату. Вечером снова пошли на чешское кино, перед этим встретили в чайном магазине Вадичку-педичку, он спешил к дантисту и не пошел в кино. Там Адик пил коньяк, и мы ели шоколад, потом Ирочка Андреева дала нам программу театрального фестиваля, и мы поехали ко мне домой забрать кучу вещей. Бабушка подарила мне турку для кофе и сказала возвращаться, если что случиться. Что может случиться? Просто бабушка не доверяет Адику. К ночи мы добрались и сдвинули кровати, нет, еще жарили картошку, ели салат и разговаривали о каком-то чешском мультипликаторе, которого Адик обожествляет.
8 Апреля. Утром проснулись с таким ощущением, будто мы в гостинице. Мне сегодня исполняется восемнадцать лет. Снова пасмурный день, улицы после дождя, сейчас он принимает душ, и мы идем смотреть на озера и монастырь. Я пью зеленый чай в большой комнате и пишу партизанские записке на книге Альбера Камю. Я одела джинсовый комбинезон для беременных, желтую виниловую курточку, и мы вышли. Сыро, пасмурно, накрапывает мелкий дождь. Мы поднимаемся вверх по лестнице мимо ослепительно белого коттеджа и каких-то полупостроенных и полуразваленных сооружений и совершенно неожиданно попали в маленький околомонастырский городок у подножья сопки, на самом краю серого влажного леса. Городок состоит из ровных рядов двухэтажных зданий, замысловатых оградок, ухоженных сквериков и пустых тротуаров. Когда мы подходили к монастырю, звонили к обедне, и звон разливался по пустым голым весенним лесам, покрывающим холмы, сливался с голосами птиц. Мы прошли мимо монастырской пасеки и под звон колоколов подошли к церкви. За оградой наблюдалось суетливое движение. Старухи выбивали половики о мокрые стволы деревьев. Трещал дятел. Но я сразу спустилась к озеру и глядела там на воду. Я пошла по дороге между озерами и вышла на мыс, вдававшийся в первое озеро, потом меня догнал Адик, и мы сидели на бревне, искапанном аквамариновыми каплями лишайников. Дальше вдоль озера были спилены несколько деревьев. Ощущение вне времени, как на полотне Серра, все очень замедлено и значимо. Мимо прошла семья, и мальчик на самокате прокатил по грязной дорожке. Девушка в черной шляпе и платье пришла отдохнуть к озеру. Она похожа на грациозное животное. На гладь озера падали редкие капли, торчали, будто пушки, два серых ствола давно уже спиленных деревьев. Мы поднялись на холмы и долго бродили в лесу, разглядывали дальний, испаряющий холод Днепр, слышали грохот поездов, гул окраинных кварталов. Деревья еще голые, но вся земля уже покрыта зеленью и фиолетовыми цветами. Шуршали коричневые дубовые листья, наши силуэты мелькали сквозь тонкие стволы. Как будто отделяешься от себя. Когда мы возвращались через березовую рощу, то видели, как дятел выбирает дерево. Так смешно было за этим наблюдать, но мы не смеялись, чтобы его не спугнуть. Старое дерево, в дупле которого можно укрываться от дождя — на этих древних холмах это выглядит жутко, как будто разверстая пасть идола, сухой тростник вдоль берега озера, и чувствуется, что все это вот-вот нальется зеленью, в первый же солнечный день. Мы очень замерзли на этой прогулке и пили чай. Потом в честь дня моего рождения Адик решил угостить меня кофе и тортом, и мы поехали в город. Все кофейни были уже закрыты. Черный мокрый город, совершенно никуда не тянет, скучный дождь заливает витрины, как лобовое стекло автомобиля. У меня гнусное настроение, и Адик хочет меня растормошить, мы зашли в пиццерию на Бессарабке и ели пиццу с грибами, жуткая штука с привкусом вяленых грибов, в общем, настроения мне это не прибавило. В свой чудесный день рождения я чувствую себя, как ослик Иа-Иа. Не помог даже фруктовый салат со взбитыми сливками. Адик поздоровался с красивым арабом с двумя девушками. Я спросила, откуда он его знает. Он сказал, что с “Ребекки”, но это меня ничуть не успокоило. Мы пошли на почтамт, я звонила тете Рае в Хайфу — в отражении телефона видела влажное от дождя, красивое свое лицо, я еще не привыкла видеть себя такой взрослой и тревожной. Она обещала выслать денег ничего не говорить маме. Потом мы вернулись домой.
9 Апреля. Я отмывала квартиру, пока Адик ходил за покупками, он купил много нужных вещей, я и не догадывалась, насколько он может быть домашним и заботливым, гораздо в большей степени, чем я. Снова пасмурно, он уехал в город на стамбульский “Карагез”.
10 Апреля. Адик все-таки снова поступил работать на “Борисфен”. А вечером все равно ушел в “Ребекку”, а я читала “Степного волка”, принимала ванну и пила кофе. Он встретил Лешу Уманского и разболтал ему, что у нас будет ребенок.
11 Апреля. Утром мы гуляли на островах и рисовали. Вечером ходили в театр марионеток на чешского “Фауста”, а потом заехали на Дегтяревскую забрать птицу.
12 Апреля. Проснулись в пять утра, к восьми только встали, вышли к озерам и выпустили птицу. Потом я уехала в поликлинику сдавать кровь. Вечером встретимся дома. До заката я была на озерах, смотрела с мостка, как солнце садится за холмы. Ближе к ночи он пришел. Оказывается, снова задвинулся эфедрином у Ли, и как бы в оправдание сказал, что купил нам билеты на иннуитов и на египтян. Это мне типа подарок. Ну, типа, хорошо, спасибо.
13 Апреля. Теперь у него боль в макушке от этого эфедрина. К трем часам мы поехали на Подол. Сначала на машине до моста Патона, машина принадлежала какому-то воинствующему христианину, и он всю дорогу нас поучал. На трамвайной остановке стояли долго, потому что что-то случилось с трамваями. В кофейне на Подоле я пила виноградный сок, который отдавал размолотыми косточками. Встретили Джаггера — он совсем готов к брачному сезону — во всеоружии. На лестнице Проф заговаривал зубы малышке с проколотым пупком. Мы купили бутылку вина в массандровском погребе и пошли на Шванкмаера, это и есть его любимый аниматор. В первых рядах сидели самые оттяжные — мы с Адиком, Дима с Ксенией, его бас-гитаристкой, они сейчас живут на Саксаганского, и там же у них студия, Олег Скрипка со своей девушкой. Адик давно еще, когда был в моем возрасте, доставал ему траву. Вечером я готовила ужин, он курил остатки анаши, и, сидя на холодильнике в позе лотоса, мечтал о путешествии в Индию.
14 Апреля. Утром я долго гуляла у озер. Отовсюду рокот лягушек. Трясогузки прыгают по тропинкам. К пяти я поехала к Дому кино. Сеанс Шванкмаера отменили, подошел Адик с работой в папке, я рассматривала персонажей — тигренка и краба, потом он зачем-то взял с собой этого нудного Вадичку, такие два друга — Адичка и Вадичка, я им сказала, Адик меня чуть не прибил за это. Когда-то Вадичка был в него влюблен, но, я надеюсь, безответно. Мы гуляли вместе. Адик потихоньку надирался и стал злой и неприятный, даже довел меня до слез по дороге домой, и возле дома мы рассорились не на шутку. Ночью у меня был сильный жар. Ближе к утру я хотела принять прохладную ванну, но горячей воды не было, а холодная была совсем ледяная.
15 Апреля. Утром он, конечно, извинялся, я хотела рассказать ему бабушкину притчу о раввине и вспоротой подушке, но не стала, потому что почувствовала себя побитой и бессильной собакой, не способной морализировать, и слава Богу, он почти все забыл. Адик искупался в озере, где фонтан, замерз, снова получил в голову по эфедриновой трубе и поехал на Шванкмаера, на короткометражки. Я уснула одна в темной комнате и видела какие-то пластилиновые детские сны.
16 Апреля. Утром поднялись достаточно рано и вдоль черной реки пошли в Пирогово. Когда речка пересохла, поднялись вверх, там начался сильный гул и ветрище, и мы неожиданно очутились у огромного карьера, похожего на зарождение мира. Мы наблюдали пляску ветра и долго шли вдоль карьера. И вдруг вышли к карпатским домикам. Нас застал дождь, и мы заходили в различные волынские и карпатские избы с высокими крышами и запахом трав, прятались от дождя, как будто летели над этими просторами. Адик сказал, что его предки были лемки, это такой народ, который жил в Карпатах. Запах травы в домах, скамьи, покрытые войлочными покрывалами, деревянные церкви на холмах, как будто в этих домиках живут духи тех людей, которые там жили. Адик уехал на “Уроки Фауста”.
17 Апреля. Жаркий день, я одела впервые платье с капюшоном и высокие ботинки. Вечером мы встретились возле Оперного и пошли на иннуитов. Потом прогулялись по городу. Софийская колокольня сейчас в строительных лесах и выглядит удивительно, подсвеченная фонарями. Встретили тусовку барабанщиков — Мориц и Поль с палочкой — слетел с мотоцикла обкуренный.
18 Апреля. День совершенно какой-то майский — цветут абрикосы, свежий, газоны причесаны, ветерок шевелит нежные листочки. Потом я зашла к своему гинекологу, он снова надавал мне множество направлений, опять из меня выкачают кубов пятнадцать крови. У Адика оказался отрицательный резус. Отлично! Мне бабушка передала от какой-то своей подруги, старой врачихи, такую сверхмодную модель нижнего белья — бандаж называется. Только он мне не очень нравится.
19 Апреля. Деньги имеют свойство заканчиваться неожиданно. У нас совсем закончились деньги. Сейчас поеду к Рабин занимать. Но зато у нас есть на сегодня билеты в Каирский театр. Адик сейчас сидит рисует сцену, как тигр копает лапкой песок, оттуда вылезает крабик и отплевывается. Хорошо, что есть еще какая-то еда. И у меня, кажется, небольшая простуда и насморк. Буду спать в большой комнате. Позвонила Рабин, чтобы занять денег, она сказала, что рада будет меня увидеть, и чтобы я приезжала. К двум часам Адик поехал на студию, а я в синагогу. До пяти часов сидела у нее в офисе. Сегодня вечером начинается Песах, и все приходят за приглашениями на пасхальный Седер. Рав Моше учит речь, к нему пришла такая громоздкая дамочка с диктофоном с украинского радио, и он на невозможном украинском языке читал приветствие. Мы пили кофе, выглядывали из-за стекла и смеялись. Все приезжают за мацой, маца по семь гривен коробка закончилась, и есть только в подольской синагоге. Но подольская синагога — нам враги и конкуренты, и раввин приказал не говорить, что там есть. Йосик и Йолик прибежали из магазина такие радостные. Оказывается, один богатый человек купил ручную мацу за двадцать долларов коробка. А рав Моше так был занят с этой дамочкой, что даже не смог выйти с ним пообщаться. Потом долго гадал, кто бы это мог быть. Все кипит. В конце концов я забралась в библиотеку и читала Вавилонский талмуд древнего издания. Ничего не понятно, но как-то не по себе. В пять мы вышли прогуливаться по университетскому парку — Рабин такая красивая в шелковой голубой юбке, расписанной эвкалиптовыми листьями, в голубой кофточке, такая вся весенняя барышня. Хорошо, что она никуда не поступила и работает в синагоге. Рав Моше выдаст ее замуж. В парке множество детей. Новая скульптурка у пруда — мальчик поймал сачком рыбу. Мы его разглядывали и гладили его кудрявые волосики. Потом смотрели, как целуются голуби, она сказала, что голуби просто чистят друг другу клювы. “Разве голуби умеют целоваться?” И тут ей закрыл руками глаза молодой человек, и она долго не могла угадать, кто это. Мы еще гуляли, потом я возле театра ждала Адика и разглядывала людей. Потом он появился, и сказал, что очень рад меня видеть. Мимо шел Шура Кохановский, вел к ветеринару огромного бульдога, который расчесал себе шею, пригласил нас в гости. На этот раз сидели в партере. Ощущение от спектакля передавать не стану — это египетское представление в канун Песаха как-то особенно впечатляет, не по-детски и немножко страшно. На главпочтамте длиннющая очередь, так что звонить мы не стали, я поехала домой и долго шла, а потом мыла ноги из чайника, потому что стерла себе кожу потом и синтетическими колготками. Готовила ужин. После приехал Адик, я слышала, как такси затормозило прямо под окнами. Это когда у нас так мало денег, ездит на такси! Мы очень устали и рано легли спать.
20 Апреля. Теперь он рисует панораму заката, где Этельберт присоединяется к Нурику и птичке. Я провожу много времени возле озера, как героиня Уильяма Морриса. Перед закатом вокруг озер чинно прогуливаются монахи.
21 Апреля. Я поехала домой, чтобы забрать кое-какие рисунки. Бабушка меня отругала, что мы не пришли к ним на седер. Тоже мне. Всю жизнь была атеисткой и профсоюзной активисткой, а теперь будет мне рассказывать! Как будто это так важно. Вторую ночь сплю в большой комнате.
22 Апреля. Пасмурно, я поехала домой, Адик уехал к родителям. Хотелось бы мне познакомиться с его родителями, но я даже не знаю, как ему об этом сказать. Они даже не в курсе, что у него скоро будет ребенок. По дороге меня застал теплый дождь. Ярко-желтые мокрые форзиции, цветущие абрикосы, нежная зелень, дождь — все такое кайфное, что хотелось смеяться. Адик утром нашел свое серебряное кольцо со скорпионом, которое потерял неделю назад. Ему дали еще три сцены с этим Этельбертом, там появился новый персонаж — хамелеон. Но он вчера опять чем-то закинулся и еще заехал к Ли просить винта, это меня очень беспокоит. От родителей Адик привез египетскй барабан и этюдник.
23 Апреля. Ужасное воскресенье. Адик весь день не вылезал из постели и смотрел телевизор, и так до самой ночи, ссылаясь на то, что на улице дождь. Я слонялась по комнатам, ходила в магазин, готовила обед и принимала прохладную ванну. И только слышала его выкрики, что Никос Сафронов — плохой художник, что шоколада “Свиточ” в детстве вообще не было, что он не знает, как у других, но лично у него Моника была вовсе не первой и пр.
24 Апреля. Встала в шесть и поехала в лабораторию сдавать анализы. Эта большая медсестра, что берет кровь из вены, спросила, что это за деревянные зверьки у меня на шее. Мама подарила мне панталоны телесного цвета, с кружевами и вышивкой.
25 Апреля. Какое-то патологическое состояние неудовлетворенности, недовольства собой, смятения. Хорошо, что сейчас начался дождь. И первый весенний гром. Вчера я подошла к театру. Адика не было. Я встретила рыжего Митю, девушку Славу и Лешу, которого однажды брила. Мы зашли в больничный дворик, раскурили папиросу, я сделала затяжку только из чувства солидарности. Вчера Адик пришел в час ночи — пил в “Ребекке” с Тарасом Липольцем. После дождя и первых в этом году раскатов грома я вышла прогуляться. Сидела на скамейке возле озера. Влажный пар в воздухе, монахи в праздничном настроении, готовятся к Пасхе.
27 Апреля. Сегодня с утра у меня брали 20 кубов крови на голодный желудок. Утром зеленщики катят на рынок свои тележки, работники поливают стекла ресторанных окон. Нежная фаза весны закончилась. Зашел Адик, и мы смотрели “Черный кот, белый кот” Кусторица. Все достают, все говорят, как плохо мне в этой одежде и хорошо в той. Конечно, это платье красивое, но выйти в нем на улицу равносильно тому, что выйти в ночной рубашке. А подпись стоматолога я просто подделала, потому что с меня достаточно.
28 Апреля. Конечно, вчера он покурил, а сегодня у него отходняки и он отрывался на мне. Лучше бы он не поехал со мной. Только вышли из дому — он сказал, что я ему мешаю смотреть взглядом художника. И это называется вместе куда-то выйти. А могла быть приятная утренняя прогулка. И после он говорил мне только неприятные вещи, а мне казалось, что я сегодня очень красивая в этом платье. Да, так оно и есть — я постепенно превращаюсь для Адика в некую привычную деталь домашней обстановки, часть жизни, как постель, завтрак и постирать носки. А этот чудесный вечер он вовсе не желает провести со мной вдвоем, даже поговорить о чем-то важном кроме того, что мы будем есть на ужин. Я наконец-то вымыла голову, потому что шампунь у нас давно закончился, мама поняла, что у нас нет шампуня, и отдала мне тот, что купила себе. Я бы не хотела, чтобы она узнала, что у нас совсем нет денег.
29 Апреля. Он занял денег и купил еды, и мы ели форшмак из консервов. Какой это может быть форшмак из консервов, говорит бабушка. Она, конечно, права, но я не умею по-другому.Так наелись, что спали часов с семи вечера вчера до сегодняшнего утра.
30 Апреля. Мы решили пойти искупаться. Я одела платье с капюшоном и украшения. Мы сидели на скамейке возле озера. Пришла семья с белокурыми близнецами и пегой охотничьей собакой. Собака купалась, искала в воде палку. Я говорила, что сегодня хочу, чтобы у меня родилась девочка. Теперь все время по вечерам детеныш любит купаться в ванне, с ним можно даже играть, кажется, он даже реагирует на плеск воды. Пошли к Днепру и провели время на песчаном пляже. Он купался, а я только ходила у берега. Адик снова ездил домой и взял шахматы и нарды.
1 Мая. С утра играем в нарды, он показывает свои турецкие фотографии в студии. Я выиграла два раза подряд, потом он отыгрался. Сегодня мы пошли в поход до Днепра через вторую дамбу. Солнце, но ветрено. Я снова в платье. Сюрная прогулка длилась до половины пятого — заливы, дамбы, полуострова, мусорный ветер, то вдруг прекрасные парки и таинственные озера, домики на баржах. Он снова уехал, а я его жду.
3 Мая. Жизнь приобретает некий образ, свой особый вкус, наконец. Так случается только когда исчезают лишние деньги и вы действительно начинаете жить там, где живете. Я сплю в большой комнате, мы перенесли туда треугольный столик и два кресла, поставили у окна. Адик там работает, а в этой комнате у него спальня, кинозал и курильня. Целыми днями играем в нарды, сначала играли на равных, и были должны друг другу то по пять, то по три гривны, но теперь он наловчился делать мне “марсы”, и я должна ему что-то около пятидесяти. Это напрочь отбивает интерес к игре, потому что нет реальной возможности отыграться. Сегодня он рисует Дилипа в сцене, где он кричит: “Go on, Ethelbert! He knows what he is doing!” Сегодня ели это гадкое пюре. Он сказал, что вполне съедобно, наверное, соврал. Надеюсь, что меня уже ждет перевод от тети Раи.
4 Мая. После обеда ходила с мамой к гинекологу. Он весь цветущий и радостный, как каштан. Я уже успела прочитать целый трактат о преимуществах внутриматочной спирали. Но вечером у меня было отличное настроение, потому что я взяла у бабушки денег и накормила, наконец, Адика нормальным ужином — горячей картошкой и печенкой, и он еще пил пиво и мы играли в нарды, и я отыграла у него 30 гривен. Теперь мой долг 77 вместо 107.
5 Мая. Парад планет. День обещает быть чудесным. Он уехал на “Борисфен”, но там он долго не задержится, а поедет в “Ребекку” и снова вернется накуренный. Завтра платить за квартиру, и отговариваться буду я, потому что он уедет на работу. Еще у меня едва хватит денег, чтобы купить соль, которая кончилась, а я так хотела бы вместо этого купить ландыши. Их сейчас продают на каждом углу. Он никогда в жизни не дарил мне цветы. Ему даже случайно не приходило это в голову. Еще я хочу купить некоторой одежды для ребенка, и если тетя Рая не пришлет денег, так и придется всю одежду покупать в магазине глухонемых. Встретила девушку с “Теремков”, которая похожа на мальчика и была со мной в больнице в девятом классе. У нее теперь тоже все хорошо. Вечером снова играли в нарды, вся комната напоена запахом ландышей. Я сижу в постели, он придвинул к постели стол и кресло, и очень был похож в скудном освещении на дядюшку Дроссельмейера из сказки. Но к ночи у него жутко разболелась голова — снова перекурил.
6 Мая. Чудесный денек. С утра он побрился, надел темные очки и ушел. Я чувствую себя как инопланетное насекомое, у которого напрочь отсутствует брюшной пресс, и оттого все движения его становятся какими-то нелепыми, карабкающимися. Например, чтобы встать с кресла, оно лапками цепляется за подлокотники и поднимается только благодаря силе рук. Послеобеденные часы провела на пляже — загорала, гуляла вдоль берега и читала Гарсия Лорку. Хозяева не пришли за деньгами.
7 Мая. Такой ветер, что выходить из дому не хочется. Хочется, чтобы дали горячую воду и залезть в ванну. Утром мы играли на барабане и флейте. Сейчас он ушел, а меня гложет отчаянье — я смотрю его давние фотографии, с этой полячкой, Моникой. Конечно, он наверное сто раз чертыхается, когда видит меня утром в постели. Я еще могла думать, что он меня любит.
8 Мая. Эти дни я больше волнуюсь из-за того, что детеныш мой шевелится так, будто его что-то беспокоит, а я чувствую простуду и боюсь, как бы он тоже там не простудился. Поэтому мое внимание сконцентрировано больше всего на нем. Часов до двенадцати дня мы сидели в большой комнате, играли в нарды, и он курил траву, которую ему подарила ему вчера девушка на барабанном фестивале с кострами и танцами, после он поехал на студию. В доме на Дегтяревской пахло уксусом — они мыли все окна. Там я ела (утром у нас не было даже чая, и мы жарили гренки на сливочном масле), спала и играла в “Тест-Драйв”. Вечером он за мной зашел, мы запустили трассу по Сан-Франциско, а он ушел с мамой на балкон курить и выбирать ребенку имя. В метро рядом с нами ехала семья с маленькой белокурой девочкой, они ехали по тому маршруту, что и мы, и все время с нами в одном вагоне. Иногда бывает такое. Мы спешили, потому что он встретил Андрея Барыбина, который приехал из Люблина, и он будет у нас жить. Но вот уже двенадцать, а его все нет. Мы не стали доигрывать партию в шахматы, потому что ребенок все копошился и копошился, будто ему что-то не нравится, и только я легла в постель, пришел Андрей, и началось общение. Я оделась, доиграла партию в шахматы (выиграла), они курили, и партия тянулась бесконечно долго. Я не спала до трех, а они вообще до рассвета. Андрей принес холсты, набитые на огромные подрамники, гору красок, наконец, они вместе смогут заняться творчеством. Андрей рассказывал, как рожала и вскармливала детей его жена Рената, как ему досталась его мастерская в Люблине. Теперь он хочет, чтобы Адик поехал с ним в Люблин, и они сделали там мастерскую витражей и фресок.
9 Мая. Я спала в большой комнате, а они вместе в маленькой. Теперь они ушли покупать еду и устраивать обязательную экскурсию по монастырю. Они успели искупаться, выпить по бутылке пива, принесли ракушек, чтобы мы на них играли в нарды, а не на деньги. Потом большая комната превратилась в мастерскую (после того, как Андрею удалось растормошить Адика). Из найденных за буфетом реек они сколачивали для Адика два подрамника. Заняли у соседа пилу. Весь пол усыпан стружкой и опилками. Я ходила искать желатин, но нашла только лимонное желе на желатиновой основе, теперь оно стоит в банке на окне и неизвестно, получится из этого что-то или нет. Рабочие спят на солнце под цветущими каштанами, их обнюхивает сука с отвисшим выменем. Андрей писал маслом залив, Адик — акварелью, я ходила вдоль берега и собирала ракушки. День не самый идеальный для пляжа. Зато множество странных персонажей: беременная купальщица (это я), компания из трех мужчин, расписывающих пулю, девочки, стайками подбегающие к художникам, загорелая девушка, наверное, моя ровесница, с овчаркой, она бросает в воду палку, надевает юбку, желтую с крупными черными цветами, влюбленная пара, похожая на рекламу сигарет. Салют слышно, но не видно. Теперь по всей квартире разбросаны кисти, подрамники, холсты, сохнущая картина. Бутылку вина они уговорили и до трех беседовали на кухне. Потом этот реваншист решил отыграться в шахматы, и они снова не спали до рассвета.
11 Мая. Я спала с Адиком в маленькой комнате, Андрею постелили в большой, но он подумал, что это моя постель, и спал на железной койке, укрывшись ковриком с оранжевым оленем, только к утру замерз и решился взять одеяло, извиняться начал с утра, чем меня рассмешил. Теперь дом украшают еще две огромные картины. Все разъехались с утра, день прохладный и ветреный. На обратном пути в метро встретила Дузера, он шел с розой в руках встречать Ксюшу. Он был в восторге от нового обстоятельства, Ксения тоже очень удивилась, особенно тому, какой хитрый я нашла повод, чтобы и в этот раз не прийти на ее день рождения. Их Лешка приезжал две недели назад из Нью-Йорка, женился и сразу уехал, оставив жену здесь. Мы пошли к ним домой, я больше всего стеснялась ее родителей, а Ксения боялась, что Есаул меня напугает. Дузер накупил гору круассанов, трубочек с кремом, ватрушек и плюшек — мы это все ели на балконе и пили кофе. Дузер мне тоже купил розу. Потом они снимали меня цифровым фотоаппаратом. Я кажусь себе ужасной, но пара снимков есть приличных. Я поторопилась домой, пришла в девять, но никого еще не было.
12 Мая. Они с утра курнули и целый час говорили о том, как переоборудовать мастерскую. Наконец-то мы пили крепкий чай и ели бутерброды.
13 Мая. Адика все нет, уже одиннадцать, а обещал прийти пораньше, чтобы набить холсты. Но вчера-таки они сделали перестановку, до ночи двигали шкафы и кровати, теперь в маленькой комнате спит Андрей, а мы — в большой, и там же мастерская. Чудно! Андрей уехал сегодня домой как чумной, вспомнил, что у его мамы день рождения. Теперь они хотят сначала ехать в Польшу, чтобы заработать денег. Сегодня спрашивал, заехать ли ему в Варшаву к Монике, чтобы попросить у нее денег. Кретин! Просто даже нетактично заявляться к женщине, которая тебя до сих пор любит, чтобы просить денег.
14 Мая. В городе два дня стояла жара — вроде бы горят леса под Гомелем — Адик сказал, что по слухам в Киеве радиационный фон в семь раз превышает норму. До двенадцати он не выходил из постели. Потом пришел Андрей, и они занялись делом — набивали холсты на подрамники. Адик сияет от счастья, когда видит готовые набитые холсты — я им горжусь. Они воруют со стройки рейки и уезжают на концерт Мамонова. Мы целый день едим кашу, утром еще даже оставался хлеб. Мы не ужинали.
15 Мая. И не завтракали. Только когда собрались уходить, вернулся Андрей и принес еды — халву, хлеб, кефир и кофе. Вчера они с Адиком разминулись, и Андрей встретил какого-то Гришу, который “держит” часть Крещатика, и тот продемонстрировал ему целую иерархическую систему проституток. Андрей так ясно об этом рассказывает, тогда как Адик все время мутит с такими вещами, хотя он гораздо больше в этом замешан. Однако, как сказал его друг Вадичка-педичка, для сутенера он слишком проститутка. Вечером все свалилось, как снег на голову — и плита сгорела, и чайник. Андрей не выключил, и Адик на него за это сердился. И пришел Денис просить денег, Адик сказал, что заплатит десятого июня, Денис так посмотрел на мой живот и так мягко сказал: “Ну, живите…”, принес обои. Теперь работает только одна плитка, на которой чайник закипает только через час.
16 Мая. Утром Андрей уже сидел в кухне и грел чай, которого так и не дождался. По памяти нарисовал свою натурщицу Иду и рассказывал о ней, нарисовал Пьеро, похожего на девушку. Я вышла прогуляться только к вечеру. Встретила Андрея. Он забыл белила и возвращался за ними домой. Картину все время сносило ветром и она падала. Фонтан, обычно похожий на эмблему Макдональдса, ломало ветром и превращало в стену брызг.
17 Мая. Весьма насыщенный день. Утром у Адика депрессивное настроение, и даже ощущение трагизма и краха всей жизни. Он меня задел тем, что спросил, где мой финансовый вклад в нашу семейную жизнь и когда я вообще собираюсь снова звонить тете. Оказывается, Андрей разболтал этому Грише, где мы живем, а Гриша — друг Жени Белого, которому Адик до сих пор должен. Я пошла звонить Богдану и узнала, нужна ли ему еще беременная натурщица, но Адику не сказала. Богдан уже сделал в мраморе тот мой бюст, который начинал, когда Адик меня с ним познакомил. К нему заходил его друг — художник, точнее, скульптор, и мы пили чай с бергамотом. Потом Богдан делал с меня какие-то наброски. Наконец-то я наслушалась хороших блюзов. Вообще, общение с Богданом меня ободрило. На почтамте я позвонила тете, но никто не брал трубку. Чудесный солнечный день. Студенты из художественной академии греются на траве. Все рады меня видеть: и девушка с зелеными волосами, и Ян, и Геза. Потом, конечно, появился Адик. Мы купили Адику сигареты и желатин и сидели на Львовской площади у фонтанов. Вечером снова пошли звонить, стояли в бесконечной очереди, он пил кофе. Он даже не спросил, откуда у меня деньги. Перевод тетя выслала, и удивилась, почему я его до сих пор не получила. Я так устала сегодня, что когда мы в девять пришли домой, я упала на кровать и долго ждала, когда мой пульс придет в норму. Так издеваться над своим ребенком я больше не намерена.
18 Мая. Усталость чувствуется и сегодня — почти уснула в ванне, едва доплелась до дивана и уснула совсем мокрая и раздетая, накрывшись детским одеялом. Утром ушла в банк спрашивать о переводе — там у входа дождевая завеса — прорвало трубу. Перевод не пришел, но, может, скоро будет. Когда ехала в автобусе, увидела в нашем окне свет, значит, Адик дома. Купила ему бутылку его любимого пива, и он очень обрадовался. Он был в одних джинсах, такой красивый, и сколачивал подрамник, после он купил еще еды и ужинал. Голая пустая комната, стружки на полу, кильки балтийские в томатном соусе и детский стульчик пирамидкой — нам же ничего не нужно больше для счастья. Вечером было очень странное состояние — полнолуние, я сидела на окне и слушала соловьев.
19 Мая. Сейчас гроза и дождь. Адик ушел на студию. Умирающая роза на окне в последний раз вдыхает дождь. Так грустно-грустно. Соловьи не поют, везде слякотно и я не выхожу из дому, чтобы не поскользнуться, но там чудесно: ливень поднял множество запахов. Над нами поселились соседи с собакой, у собаки сильный звучный голос. А вообще-то наша квартира оказалась темной, сырой и какой-то чахоточной. Вечером раздался долгожданный стук в дверь, но силуэт меня жутко испугал — я подумала, что это один из маджахедов Жени Белого, но это Адик постригся, и теперь я его боюсь, все в нем изменилось, будто другой человек, настоящий бандит, жуткий даже. Наряду с этим страхом у меня возникла новая волна любви к нему. Когда это существо, незнакомое и почти чужое, вовсе из другого мира, оказывается вдруг нежным, и у него такие мягкие губы. Он принес продукты и яблочный сок для меня. Он получил деньги. Но теперь мы все готовим при помощи кипятильника.
20 Мая. А утром он заявил, что тоже как Роже Вадим будет производить детей через каждые пять лет, и непременно от разных женщин. Сегодня мы делали турецкую окрошку из мелко нарезанных огурцов и айрана, а завтра пойдем в китайский ресторан. Сегодня мне удивительно везет в нарды, и мой долг сократился. Сейчас он уехал на день рождения к своей маме, а после будет искать драп — он обещал раскурить девочку на студии, которая его постригла. Теперь он хочет научиться готовить белое сам и двигаться здесь. Самое ужасное, что я не могу этому препятствовать. Иначе он будет делать это с китайчонком Ли и со всеми ими вместе, и грязными шприцами.
21 Мая. У нас ночевал Андрей. Андрей попрощался — он уезжает обратно в Люблин. Адик с ним не поехал. И мы вдвоем, как только выглянуло солнце, вышли прогуляться после ливня по древней дороге в разломе леса. Мокрые листья дрожат, молочаи спускаются по склону оврага, вдруг за поворотом — словно вспугнутые, вспархивают и разлетаются горизонты. Снова начался ливень и сильная гроза, но мы уже шли домой. Дождь закончился, и Адик уехал в “Ребекку”.
22 Мая. Ливень снова все утро. Приятно так под его звуки лежать в постели. Утром наверху выла собака под звуки ливня, так протяжно, заунывно и по-человечески грустно, как муэдзин. И нам уже скучно друг с другом просыпаться, но это хорошо — легче будет расстаться. Перевод пришел от тети Раи. Теперь хватит денег на прокат лимузина! После потопа в банке чинят паркет. Адик поехал по своим делам. Небо, наконец, просветлело. И так чудесно вокруг, цветут акации, и влажный их запах, и соловьиные трели… Вечером явился к часу ночи, и я пошла, завернувшись в одеяло, открывать ему дверь. Он был пьян и накурен, и пока пил кофе и ел фаршированную бабушкину рыбу и курил на балконе, захлебывался идеей отделать Женю Белого, он был похож просто на стриженого бандита.
23 Мая. Рано я съездила в поликлинику, когда вернулась, он только встал и принял душ. Мы слушали Бреговича, и мне было невыносимо грустно. Адику я честно отдала его выигранные деньги, и мы пошли покупать краски в магазинчике академии, там студенты, зачеты — живая такая атмосфера, краски по пять гривен тюбик и больше. После на Сенном рынке покупали водоэмульсионку. Рабочие несли старинное зеркало с мудреной резьбой, в котором отражались торговцы, что продают живых раков. Крестьяне продают грязную редиску с машины, босые солдаты пересаживают газоны. Потом встретили мальчика Птицу с подругой, они искали того, кто мог бы водить по городу приезжую француженку, Адик дал им телефон Зима. И я поехала домой, а он остался.
24 Мая. Сегодня у Адика больное настроение. Мы вышли прогуляться к Днепру. Он угощал меня гематогеном. Снова облака затянули небо. Слюнявые пузыри на ивовых ветках. Адик купается. Мальчики поймали рыбок в банку. Мы их выпустили. Это были живые и мертвые рыбки, они не уплывали, а болтались в грязных мелких волнах, мне было неприятно на них смотреть. Он уехал снова в “Ребекку”. Да, конечно, он приехал на такси в час ночи, постучал в дверь и стал, прислонившись к стене. Потом он меня ударил по лицу. Раньше он себе такого не позволял. Наверное, он очень пьяный. Разделся, начав с того, что швырнул кольцо в угол с обувью. Лег. Потом ушел и исчез. Я нашла его — он лежал на полу в маленькой комнате, и все вокруг в пятнах, похожих на кровь, я его разбудила и попросила подняться на кровать и укрыла одеялом.
25 Мая. Встала в шесть посмотреть, как он спит. Рассветные полосы на стенах. Как ребенок. Эти пятна не от крови, а от вина, это меня успокоило. Но, конечно, полдня ушло на его драгоценное похмелье. Я ходила за продуктами и на переезде чуть не попала под поезд — собиралась уже шагнуть, но услышала жуткий крик — это обходчица в оранжевом жилете орала на меня. Меня прошиб холодный пот, когда я увидела поезд. Потом мы играли в нарды, и теперь он уехал на рынок за зеленью. И после этого достаточно паршиво, когда он смотрит фильм про хорошенькую девушку и говорит, что хочет такую и на такой бы он даже женился. К ночи мы ходили за пивом и наблюдали жизнь обитателей Китаево. Вечером все кричат, какое-то массовое гулянье без повода, молодой послушник покупает водку. У меня настроение какой-то культурной чужести с Адиком, он просто меня не любит, не знает, не хочет видеть.
26 Мая. Впрочем, может быть, я ошибаюсь в числах. Настроение у меня сегодня ностальгическое. Вспоминаю школу. Если он еще раз посмеет меня ударить, я вернусь домой. К вечеру он снова уехал в город, и хорошо, если купит краски, как обещал, а то снова напьется, только и всего. Правда, утром он сходил со мной на пляж, но все равно, чувствовалось, что как бы в извинение, что это только для того, чтобы с чувством выполненного долга уйти. На пляже мы играли в нарды и бросали друг в друга кубики. Густо разрослась ряска. Горячий песок. Ротвейлер вырыл яму в песке и там прохлаждался. Женщина путешествует за своим черным спаниелем, который убегает от нее по всем пляжам. Я купалась и плавала впервые этой весной. Когда плаваешь, беременности вовсе не ощущаешь. Он стряхивал на меня капли со своих щетинистых волос. Его теплая кожа и горячее плечо, ощущение собственного тела. Тех денег, что он у меня выиграл, у него почти не осталось, а красок он так и не купил. У шкафа стоят незагрунтованные холсты.
2005 год. Хайфа. 1 марта. Тогда я пообещала не писать больше дневников. На седьмом этаже родильного дома я была одна в палате очень долго. Окна выходили на правое крыло здания, где в третьем этаже всю ночь светилось окно реанимационного отделения. Там, под стеклянным колпаком, мой ребенок. Я вижу в окне силуэты врачей, которые передвигаются, торопятся, исчезают. Я вижу несколько стеклянных колпаков. Под которым из них моя дочь — не могу предположить. В какой из моментов этой ночи она может умереть — мне будет известно только утром. И все время вспоминается теория “кота Шредингера”. С тех пор я ненавижу кота Шредингера, и самого Шредингера, который все это придумал. Пятьдесят на пятьдесят. Три ночи пятьдесят на пятьдесят. Ультрафиолетовую лампу в шесть утра включает нянька. Ультрафиолетовая лампа обозначает утро. Я узнаю, что Ривка жива. После целый день я узнаю и знаю, что она жива. А вечером начинается кот Шредингера. Ривку я назвала в честь бара. Когда уже была в состоянии шутить. Теперь я даже в состоянии снова писать дневники. Да, Адик! Когда меня везли в больницу, я убеждала себя, что это все не из-за него. Но эти три ночи все переменили. Сейчас я курю на лестнице и думаю, стоит ли снова заводить дневник, описывать каждый свой очередной день. А что, собственно, описывать? Шумят соседи. Тетя Рая точно так же, как раньше бабушка, каждое утро прячет украшения под паркет. Только раньше они боялись бандитов с нижнего этажа, теперь боятся бахаев с верхнего. Работа надоела. Пурим еще не скоро. Нет, я не буду больше писать дневников, гораздо важнее общаться с людьми, которые тебя окружают в каждый новый момент жизни. Меня в этом убедили. Долго пришлось убеждать. Но для этого нужно учить совсем новую азбуку — гой, гоим, гойский.