/ Москва /
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2005
Ольга ТАТАРИНОВА — поэт, прозаик, переводчик (Москва)
Д
опустим, что никакая я не поэтесса, и даже вовсе не писательница, а просто безумно люблю поэзию, с детства, можно даже сказать — боготворю её, и это, видит Бог, истинная правда, а как же иначе, если лучшим, чем одарила меня жизнь — так уж случилось, — оказалась поэзия. И поскольку людям свойственно соотносить так или иначе мир со своим опытом, я и полагаю, что поэзия — это высшее проявление человека как носителя сознания, что именно поэзия, в самом широком смысле, возвышает человека над инстинктивной жизнью, что поэзия — это музыка смыслов, коими овладевает человек с помощью речи, что целью любого языка является смысл и что язык поэзии, этот сверхъязык по отношению к исходному своему материалу — бытовому языку как средству внутринационального общения, — способен выразить такие смыслы и такие чувствования, и даже предчувствия, за которыми не поспевают ни наука, ни даже религиозные конфессиональные постулаты. И весь вопрос в том — на каком уровне у данного народа находится его поэзия: ведь поэзия, поскольку она решается в языке, есть наиболее замкнутое национальное явление. Она — как грибы: они растут только там, где сохранены грибницы.Русская поэзия прошлого прекрасна, уникальна, даже в сравнении с величайшими поэзиями мировых языков, дорощена к началу двадцатого века до высочайшей культуры слова, успела, кажется, развить всю мощь и гибкость русского синтаксиса и выразила себя удивительнейшими образцами внутреннего звука — этой тайны тайн истинной поэзии. Один Блок чего стоит! А Иннокентий Анненский! А Маяковский! А Эдуард Багрицкий! А Есенин! А вершина, кончик иголочки в яйце этой тайны — Георгий Иванов! А кто помнит, как в семидесятые годы Андрей Чернов реконструировал (пусть гипотетически) звучание “Слова о полку Игореве”, и вдруг услышит сегодня молодого поэта (или прозаика? — как и в случае с вышеозначенным памятником) Сергея Кромина — тот уж никогда не усомнится, что главное в русском слове (как и “Слове”) — его звучание. Да что там говорить! Ни у одного народа, утверждаю я как переводчик западно-европейской поэзии, нет такой музыкальной кипарисовой шкатулки. Недаром Ницше, этот маг немецкого языка, по признанию самих немцев, обмолвился в одном из своих писем, что все благоустройства Запада готов отдать за звучание (tonung) русской печали. А ещё он говорил, что музыка делает свободным ум. Может, здесь и собака зарыта — то есть диалектическая связь между тотальной несвободой и деградацией именно звучаний, тотальной глухотой и самой современной поэзии, и сортировщиков её.
Когда молодёжь страны ахнула и моментально влюбилась — вопреки воле руководящих органов и на зависть литературному истеблишменту — в непонятно чем таким взявшие “за жабры” строчки:
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я вернусь умирать,
то это ведь произошло в условиях, когда от неё за семью печатями были скрыты сокровища вроде
Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка,
От неё даже дыму
Не уйти в облака…
И другая, столь же лицевая сторона медали — образность, этот самый сверхъязык поэзии. Уж он-то интернационален! Я имею в виду, структура метафоры различима и в подстрочнике, разумеется, грамотном. А символ как средство художественной выразительности апеллирует исключительно к количеству извилин и внутреннего духовного опыта, знание языка тут мало помогает, как мы видим по беспомощным, бессмысленным пародиям на высшую нервную деятельность в массе якобы поэтических якобы переводов отличников загранпоездок, да и нынешних эмигрантов, давно уже и успешно живущих и добра наживающих на языках, с которых переводят. А что говорить об ассоциативном образе, вошедшем в обиход европейской поэзии как раз одновременно с грохотом железного занавеса! И наконец, сама жизнь идей — не путайте, пожалуйста, с идеологией! Разве мы знаем, чем дышит действительно озабоченный осознанием себя современный человек — то есть состояние философии, имена, взгляды, идеи эти вот самые? Мы же видим только мировой телевизионный боевик — теперь уже в “модном” жанре Reality Show, прямо с места пыток, терактов и боевых действий. Не это ли нынче поэзия современности? Разве тут место Державину, который хоть рядом с Сенекой, хоть рядом с Сократом — царь, червь и Бог одновременно! Но в сознании, а не в поясе шахида (а в поясе шахида, хочу заметить, всё человечество, если кому-нибудь это ещё не ясно, все эти орущие стадионы, возбуждённые самыми низкими инстинктивными кнопками — будь то футбол или Тату, все эти не знающие никакого удержу в жажде потребления обитатели несоизмеримых с их духовной мизерностью апартаментов — все они в поясе шахида). Тут может быть, конечно, вечный Баратынский — но кто его заметит, кто его приветит, кто его назовёт по телеку? — “Слово звучит лишь в отзывчивой среде”, П.Чаадаев. Вот и торчит на всех каналах Вишневский в качестве цвета русской поэзии.
Тем не менее, за мою долгую жизнь мне выпадали минуты очарования в общении с живущими. Поэтами, я имею в виду — поскольку речь идёт в данный момент о них. Я люблю Павла Соколова. Послушайте, какой был поэт:
сегодня звёзд не будет больше, ветер
не принесёт дыханья океана,
по волосам не потечёт сиянье,
не засмеётся вишня, не заплачет,
и с облаков не явится нам чудо, —
всё на сегодня,
расходитесь.
Люблю Галину Погожеву, Санчука, оба они теперь далеко от России — а могло ведь быть и иначе, люблю, конечно же, Александра Ерёменко, единственного, кто удостоился славы, натуральной народной славы, но, конечно же, не удостоился заботы о своём даровании, люблю петербуржца Аркадия Илина, тонкого наследника мирискусников, люблю спокойного, взвешенного в каждом слове умницу Бунимовича, именно за то, что знает цену слову, Александра Тимофеевского и Александра Голембу, о котором до сих пор мало кто ведает как об оригинальном поэте, конечно же, люблю своих учеников — Болычева, Козыреву, Ярослава Еремеева, Александра Кроткова, Сергея Кромина, Илью Оганджанова, Елизавету Кулиеву, Москаленко, люблю Катю Шевченко и многих, многих других, о ком не скажешь в нескольких словах. Спасибо им за очарование жизни, такой ведь, если б не они, удушающей и жестокой!