Опубликовано в журнале Критическая Масса, номер 1, 2006
Книга профессора истории Калифорнийского
Университета Юрия Слёзкина «Эра Меркурия. Евреи в
современном мире» вышла в 2005 году по-английски и по-русски (НЛО, Москва,
2005) и получила широкий и благоприятный отклик. «Джуиш
джорнал» назвал книгу «важной, провоцирующей и
блестящей», «Паблишер уикли» – «эксцентричной», «одной
из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих».
Суть книги раскрывается уже в названии и заявлена
с первой строки: «Современная эра – еврейская эра, двадцатый век – еврейский
век».
В книге рассматривается
история евреев в 20 веке, но не как частная история этноса, а как квинтэссенция
истории всего человечества в этот период. В ней как бы две составляющие: историческое
повествование и объединяющая его социологическая концепция. В качестве
«частной» истории евреев книга вполне, на мой взгляд, достойна интереса как
«краткое пособие» по предмету, тем более, что написана легко, остроумно,
энергично, с привлечением интересных материалов и ярких свидетельств. История
эта рассматривается в виде трех направлений исхода (идеологических и
географических) из черты оседлости Российской Империи: «в Соединенные Штаты,
оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального
национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной
исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору –
выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим
разочарованием» (цитата из аннотации к русскому изданию). Эту часть можно
даже рассматривать как своеобразную полемику с Солженицыным. Так, например,
незадачливый аргумент Солженицына, что евреи и в царской России, и в советской
жили лучше коренного населения, так что, мол, у них не было причин особенно
возмущаться, он опровергает следующим образом: «Александр Герцен восстал
против царя не потому, что он был «задавлен» так же, как его крепостные, а
потому что он считал себя равным царю, а с ним обращались, как с крепостным».
На манер Солженицына Слезкин старательно и обильно
приводит цифирь еврейских процентов для наукообразности своих «доказательств». Повторяет
он и концепцию (намеченную у Солженицына, а затем развитую А. А. Кара-Мурзой) о
том, что евреи не только разрушили Российскую империю в 17-ом, но и Советскую в
91-ом, то есть ставит евреев в центр как антицарской,
так и антисоветской деятельности (мол, советскую власть свергла интеллигенция,
а евреи были «ядром оппозиционной интеллигенции»).
Но в чем же связь еврейских скитаний с историей 20-ого
века и вообще «нового времени»? Связующее звено называется «капитализмом». Определяя
современный «век» как век капитала, отчуждения и специализации, Слёзкин полагает, что именно евреи, в силу исторически
сформировавшихся специфических особенностей, оказались наиболее подготовленными
к вызову «капитализма» и достигли при нем «триумфальных успехов». Эти
специфические особенности связаны прежде всего с их социальной маргинальностью.
«Смерть, деньги, болезни, торговля, магия и внутреннее насилие часто является
ремеслом людей с чуждыми богами, корнями и языками», ремеслом
«специализированных иностранцев», пишет Слёзкин, и
вслед за многими историками, экономистами и философами 19 века подмечает
«превращение изгоев в капиталистов». Причем речь идет не только о евреях; в
сходных условиях превращались в предпринимателей и армяне, несторианцы,
балтийские немцы, русские старообрядцы, греки-фанариоты и «евреи Юго-Восточной
Азии» – китайцы.
Такого рода социальная антропология не нова и восходит
к работам историка капитализма Вернера Зомбарта
(1863-1941), концепция которого была противоположной идеям Макса Вебера,
«выводившего», как известно, капитализм из протестанской
этики «стяжательства во имя спасения» и считавшего, что честь и слава развития
капитализма принадлежит как раз коренным народам, прежде всего немцам-протестантам.
(Отец Зомбарта оказался воплощением теории Вебера:
потомок французских гугенотов и хранитель кальвинистских добродетелей, ставший
крупным землевладельцем и промышленником, он был, по свидетельству
современников, человеком невообразимой скупости, постоянно повторявшим: «Богатым
человек становится не тем, что он зарабатывает, а тем, что он не тратит».) Зомбарт, современник и друг М. Вебера, признавал роль
протестантской этики, но полагал, что «капитализм создавали грабители,
откупщики, авантюристы и прочие маргиналы распадавшейся средневековой системы,
а благочестивые трудоголики из протестантов были лишь одной из таких групп»
(Вернер Зомбарт. Буржуа. С-Пб., 2005. Т. 1, с. 11).
Одной из маргинальных групп такого рода, и весьма важной, Зомбарт
считал и евреев. «1. Все народы обладают предрасположением к капитализму. 2.
Различные народы обладают им в различной степени». Евреи же «представляют собою
с самого начала уже почти сплошь специально воспитанный народ торговцев» (там
же, с. 269). Он посвятил довольно много страниц разбору религиозных,
исторических и психологических корней того предрасположения к
«капиталистическому духу», которое он отмечал у евреев, что дало повод некоторым,
опираясь на его труды, отождествлять капитализм и еврейство, как это сделал до
него и вполне самостоятельно Карл Маркс. В известной своей статье о еврейском вопросе («Zur Judenfrage», 1843-й год) Маркс
пишет: «Еврей эмансипировался на еврейский манер не только потому, что он
присвоил себе власть денег, но потому, что через него и без него деньги стали мировой силой, а практический еврейский
дух сделался практическим духом христианских народов. Евреи постольку
эмансипировались, поскольку христиане сделались евреями». … «Призрачная
национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека».
Добавлю еще, что Зомбарт,
как и многие другие, считал капитализм «величайшей трансформацией», охватившей
весь мир, а если учесть, что далеко не все успешно вписались в этот процесс, в
то время как евреи в нем преуспели, то легко себе представить происхождение одного
из самых ярких и живучих аргументов антисемитизма, отождествляющего еврейство с
капитализмом и эксплуатацией.
Смена общественных укладов, каждый из которых опирается
на определенные социальные и культурные «ценности», всегда сопровождается
переворотом в мире ценностей и идеологической борьбой, новые принципы жизни
отменяют или подавляют старые. Л. Мамфорд пишет в книге «Миф машины» (М., 2001.
С. 361-362): «Капиталистическая система ценностей, по сути, превратила пять из
семи смертных грехов христианства – гордыню, зависть, скупость, алчность и
похоть – в положительные общественные добродетели; а главные добродетели,
начиная с любви и смирения, были отвергнуты как «вредящие делу» – не считая тех
случаев, когда они делали рабочий класс более послушным и покорным
хладнокровной эксплуатации».
Борьба между традиционными, «средневековыми»
ценностями и ценностями капитализма ведется уже не один век. Тот же Зомбарт, характеризуя «предрасположенность народов к
капиталистическому духу», весьма образно озаглавил одну из своих работ: «Герои
и торгаши». Свою лепту в характеристику «еврейских ценностей», как ценностей
капиталистических, внес и Маркс: «То, что в еврейской религии заключено в виде
абстракции: презрение к теории, искусству, истории, человеку как самоцели –
есть действительная, сознательная точка зрения, добродетель денежного человека»
(та же статья).
В первой главе своего труда, названной «Евреи и
другие кочевники», Слёзкин, предельно (а вернее –
беспредельно) обобщает и противопоставляет две системы ценностей, называя их по
именам греческих богов Меркурия и Аполлона. Делает он это весьма размашисто, а порой
и противоречиво. Меркурий – бог кочевников, купцов и ремесленников, Аполлон –
землепашцев и воинов. Для «меркурианцев» «главный
ресурс» это люди, а для «аполлонийцев» – природа. К «аполлонийцам» относятся «князья и крестьяне», к «меркурианцам» – «все те, кто не пасет стада, не возделывает
землю и не живет мечом», «посредники, переводчики и перебежчики». Но Аполлон
был и покровителем скотоводов, а кочевники, да и купцы, во все времена не могли
не быть воинами. Конечно, последователи Меркурия – «ловкачи и умельцы», и сам
бог, едва появившись на свет, изобрел лиру, но и Аполлон был покровителем
искусств… Так или иначе мир по Слезкину делится на
тех, «кто не очень любит кочевых посредников, убежден, что физический труд
свят, насилие почтенно, а чужаков следует калечить», и тех, кто «не
любит князей и крестьян, ценит живость, подвижность, богатство и
любознательность». По его мнению, те и другие «на протяжении большей
части истории человечества жили бок о бок во взаимном презрении и подозрении»
потому что «слишком хорошо знали друг друга».
Основным вектором развития современности, по
мнению Слёзкина, является процесс исчезновения аполлонийцев и их неизбежного превращения в меркурианцев: «современность есть превращение всех до
одного в кочевых посредников: подвижных, хитроумных, разговорчивых,
профессионально гибких и социально отчужденных». В этом антропологическая
суть капитализма. И, конечно, поскольку евреи, по его мнению, изначально
подвижные, хитроумные и разговорчивые, то все человечество обречено
превратиться в евреев. Так сказать, метафорически.
Современная история характеризуется отчаянной арьергардной
борьбой аполлонийцев (не хотят исчезать, вот ведь
незадача) с победоносным будущим – превращением всех в евреи. К врагам
прогресса аполлонийцам причислены коммунисты, исламиты, фашисты, в общем, националисты и фундаменталисты
всех мастей. Но кто же противостоит всей этой аполлонийской
армаде? Очевидно, – его величество «мировой прогресс». Ведь даже сами евреи не
понимают своего счастья, которое им рисует Слезкин. Большинство
из них ринулось в начале 20-ого века в коммунизм, оказавшийся на поверку аполлонийской контрреволюцией, другая часть, правда,
поменьше, подалась в Иерусалим, в свой националистический, опять же аполлонийский, рай. И только те, кто поехал в Америку (как Слезкин) уловили веяние времени и сделали правильный, по-настоящему
меркурианский выбор: «Соединенные Штаты замечательны тем, что меркурианство является официальной государственной
идеологией, что традиционные меркурианцы – включая
евреев – не сталкиваются с правовой дискриминацией». Будущее, таким образом,
за США. Выбор Америки Слезкин считает и «самым
разумным», и самым «успешным» в социологическом плане: евреи США – «самые
богатые», «самые образованные» (следует соответствующий подбор цифр).
Вот, собственно, и всё. Можно было бы половить Слёзкина
на противоречиях, но особого смысла в этом нет: в такие размашистые концепты
укладываются любые противоречия. Все же некоторые, для примера, отмечу. Так, с
одной стороны, он считает, что современность – это век меркурианцев-космополитов,
а с другой, пишет, что «основной религией современного мира является
национализм», то есть аполлонийство; с одной стороны,
аполлонийцы у него ненавидят меркурианцев,
что понятно, ведь те, в раже буржуазного прогресса, хотят разрушить «аполлонию», но, с другой стороны, меркурианцы
почему-то любят аполлонийцев и сами себя ненавидят
(кроме Слезкина), тоскуя по аполлонийским
ценностям: «Большинство еврейских юношей и девушек, вступавших в
студенческие кружки, русские школы, тайные общества и дружеские компании,
представлялись – и приглашались – не как евреи, а как собратья по вере в
Пушкина и революцию, меркурианцы, жаждавшие аполлонийской гармоничности…» («Эра Меркурия», стр.
192).
И совсем уж странной «дополнительной» причиной, по
которой, согласно Слёзкину, «20-й век стал
еврейским», является «превращение евреев в универсальных жертв» в результате нацистского геноцида –
малопривлекательная перспектива для человечества. И, возможно, сам того не
желая, Слезкин тут намекает на жуткую перспективу
этого "еврейского века" м всех его последователей?
Впрочем, одну еврейскую теорию мира без евреев, коммунистическую, Слезкин убедительно разоблачил (правда, до него это уже
сделала сама История). В качестве альтернативы ему видится «библия абсолютной
бесприютности» (не становиться же еврейским националистом и отсталым аполлонийцем). Вот как он описывает «мировоззрение» евреев-меркурианцев (и свое в том числе), ставшее якобы
мировоззрением «современного человечества»: «человек ненасытного красноречия и
любопытства, странствующий в поисках просроченного времени, научного знания,
личного обогащения и повсеместного внедрения большей сердечности между людьми»
(стр. 107). Воистину ненасытное красноречие…
Похожие идеи о «нации парий» развивала (также опираясь на Маркса и Зомбарта) и Ханна Арендт. Именно отождествлением евреев с капитализмом и
космополитизмом она объясняла беды евреев в 20-м веке. Да и сам Слезкин пишет, что еврейская молодежь, ее революционно
настроенное большинство, стремилось освободиться от еврейства, даже ненавидело
его, ведя борьбу «с двойным злом традиции и «стяжательства»: еврейская
традиция сводилась к стяжательству… Евреи были единственными истинными
марксистами, потому что воистину верили, что их национальность «химерична»…»
(стр. 203). (У Маркса: «Что составляет светский культ еврея? Барыш. Что является мирским богом
еврея? Деньги».)
Любопытно, что современный российский философ (1940-2003), теоретик
антиглобализма и лауреат премии Солженицына А. С. Панарин в своей книге
«Искушение глобализмом» (дальнейшие цитаты по интернетовской версии http://www.archipelag.ru/geoeconomics/global/temptation/)
рисует похожую историко-социологическую схему, только с совершенно
противоположной интенцией: аполлонийцев он попросту
называет патриотами, а «меркурианцев» – «глобалистами»,
или «монетаристами», имея в виду все тех же евреев.
«Кажется, евреям самой судьбой определено быть глобалистами», пишет
Панарин в главе с весьма характерным названием: «Пятый пункт глобализма: евреи
в однополярном мире». Данная Панариным характеристика евреев как этноса,
ставшего идеологией, полностью вписывается в характеристику меркурианства:
«проявляет психологию вырождающейся племенной касты, оторванной от норм и
морали большого общества, полной подленького заговорщицкого подмигивания,
подчиняющей все свои "глобальные инициативы" сугубо клановым
интересам».
Будучи идеологическим аполлонийцем, Панарин разоблачает
меркурианство-глобализм, как очередной еврейский
проект «окончательного решения еврейского вопроса»: «В начале века это
окончательное решение связывалось с коммунистическим интернационалом, который
устранит не только национальные границы и барьеры, но и сами нации вместе с
национальными языками», теперь же все надежды евреев связаны с
глобалистской (меркурианской) Америкой. Панарин почти воспроизводит
меркурианскую апологетику Америки, данную Слезкиным («Сегодня
евреи фанатично возлюбили Америку. Разговор с современным еврейским
интеллектуалом почти всегда кончается восхвалением американской миссии в мире и
презрительными эпитетами в адрес архаических патриотов, сопротивляющихся глобальному
велению нашего времени»), а в порядке углубления теории рассматривает
«еврейский вопрос» в контексте политической борьбы России и Америки, выдвигая при
этом тезис об этнической вражде евреев к русским, об их, евреев, «расистской
антропологии, назначение которой — изобличить неисправимую туземную
наследственность, якобы ставящую русский народ в непримиримо конфликтное
отношение к демократической современности». Это вполне совпадает с тезисом Слезкина о коренной враждебности меркурианцев
и аполлонийцев: «Не приходится удивляться, — пишет Слезкин на 45-ой странице своего труда, – что все они
невысокого мнения об Иване. У тех, кто ценит живость, подвижность, богатство и
любознательность, мало оснований уважать князей и крестьян». Естественно, что
для Панарина евреи, от Троцкого до Чубайса, виноваты в постоянных заговорах
против русской государственности: «большевистская модернизация, и нынешняя
либерализация основаны на русофобии».
Кстати, в споре Вебера с Зомбартом Панарин, естественно, как аполлониец,
поддерживает Вебера: «Вебер, как истинно немецкий мыслитель, постарался
укоренить буржуа в национальную почву, слив мотив индивидуального призвания
("beruf") с надындивидуальными ценностями
религиозного спасения. В этом контексте представляется наиболее важным перерыв
стяжательской традиции: переход от спекулятивно-ростовщического, асоциального
капитала диаспоры к продуктивному капитализму современного типа, не
расхищающему, а умножающему национальное богатство». (Чтобы ясно было о каком таком «спекулятивно-ростовщическом
капитале» идет речь, он не забывает подчеркнуть его ярко выраженные национальные
черты, эти «архаические уклоны в избранничество, заставляющие вспомнить о
ветхозаветном, дохристианском архетипе».)
Панарин считает, что первоначально капитализм развивался по схеме Вебера
(этот вариант был бы желателен и для России), когда «протестантский
переворот способствовал не только национализации религии ("чья земля, того
и вера"), но и национализации предпринимательского сословия». При этом
он отделяет хорошего, «национального» капиталиста веберовского
типа от ростовщика-монетариста с его
«транснациональным всеотчуждающим жидовством»,
(«ростовщичество основано на остраненно-безответственном
и презрительном отношении к местному населению со стороны инородцев —
держателей заемного капитала. В известном отношении ростовщичество — такая же
авантюра захватничества и перераспределительства,
как и колониальные авантюры завоевателей Вест-Индии») и пишет о "терроре
монетаризма": «не является ли она /монетаристская революция/
превращенной формой старого революционного экстремизма, в котором, как
известно, задавали тон эти же обиженные инородцы, мстительные местечковые
честолюбцы и люмпен-интеллигенты?»
Как и Слезкин, Панарин признает, что современный
мир идет в сторону монетаризации, глобализации,
нигилизма и постмодернизма, и бьёт в набат, предупреждая о грядущем разрушения
«традиционных ценностей» и России, как их последнего оплота: «Монетаристы осуществляют тихий геноцид
оказавшихся незащищенными народов, подрывая условия их демографического
воспроизводства и всякой нормальной жизни вообще». Даже сегодняшний криминальный разгул в России
коренится в заговоре этих самых «глобалистов», который «неминуемо влечет за
собой целый шлейф криминальных монетаристских практик, включая такие сверхрентабельные, как торговля наркотиками, торговля живым
товаром, торговля человеческими органами».
Ну и, конечно (мы забыли о ценностях) современный «монетаризм — больше
чем одно из экономических течений. Он является сегодня, может быть, самой
агрессивной доктриной, требующей пересмотра самих основ человеческой культуры —
отказа от всех традиционных сдержек и противовесов… Все прежние
моральные добродетели, заботливо культивируемые человечеством на протяжении
всей его истории, отныне осуждены в качестве протекционистской архаики,
мешающей полному торжеству обмена». «Не случайно в число бранных слов
новейшей глобалистской лексики наряду с "патриотизмом",
"служением Отечеству", "верностью народной традиции" попали
также и "социальная справедливость", "равенство",
"солидарность", "сочувствие"». «Речь идет о настоящем
вызове всей мировой гуманистической традиции».
Подобно Слезкину, писавшему, цитируя Багрицкого,
о мотивах специфической еврейской мести во время Гражданской войны, Панарин к
обычной «страсти сребростяжания» капиталистов-отщепенцев
добавляет еще и чувство мести и реванша, «социального реванша со стороны
предельно самолюбивых групп, которые ощущают себя предельно униженными… Реванш
отщепенцев — вот что роднит бывшую большевистскую и нынешнюю монетаристскую
революции». Панарин приходит к выводам об абсолютной и неизлечимой
вредности евреев, но не как нации (мы, упаси боже, не антисемиты!), а как
социальной группы «ростовщиков» и «глобалистов». «Повсюду существуют
инородцы, еретики.., — цитирует он С. Московичи, — люди,
исключенные из общества из-за опасности, которую они представляют для общества,
если не для всего человеческого рода… Никакая другая роль не позволяет им
существовать и даже приобрести некоторое могущество. Лишь деньги могут
дать это, и они хватаются за них как за спасательный круг".
Национально настроенное еврейство, сионизм, Израиль – одинаково неудобны и Слезкину, и Панарину. Для Панарина сионист вроде бы союзник
(брат-аполлониец), но еврей в качестве союзника – это
уж слишком, и Панарин вообще молчит об Израиле. Для Слезкина
– это вроде бы враг, во всяком случае, оппонент, но после Холокоста объявлять братана-еврея
врагом мирового прогресса как-то неловко (хотя для многих, в том числе и «проеврееных», левых западных интеллектуалов антиизраилизм-антисионизм сегодня – общее место, и они его
совсем не стесняются), в результате, прямо не отказывая Израилю в праве на
существование, Слезкин объявляет Израиль анахронизмом («он был аполлонийским и антимеркурианским
в то время, когда западный мир, частью которого он являлся, двигался в
противоположном направлении») и не скрывает презрительной иронии по
отношению к еврейскому государству: «Ничто не выражает дух победившего
сионизма лучше, чем сталинская речь 1931 года: «Мы не хотим оказаться битыми…»».
Мол, в то время как мир повзрослел, Израиль, задрав штаны, все еще бегал за
комсомолом, то есть «по-прежнему принадлежал к вечно молодым, культивировал
атлетизм и немногословие, преклонялся перед огнем
сражений и тайной полицией, воспевал дальние походы и юных пионеров, презирал
сомнения и самокопания…», ну и так далее.
Вот так, на исключении Израиля из «исторического процесса», сходятся
противоположности: апологетика еврейского меркурианства
Слезкина и глобальный антисемитизм Панарина. Как
говорится, враг моего врага – мой друг.
Обе, с позволения сказать, теории являются как бы зеркальными отображением
друг друга. Как для Слезкина, так и для Панарина
евреи не народ, а «избранная» каста – движитель глобальных исторических процессов,
только Слезкин рассматривает их роль со знаком плюс,
а Панарин – со знаком минус. Но знаки легко переставить, так что оба ученых
автора оказываются по большому счету мифотворцами-шарлатанами,
и мифы их, как выражался Вл. Соловьев, «удобопревратны».