Опубликовано в журнале Критическая Масса, номер 3, 2004
Вступ. статья, подгот. текста, сост., примеч. Д. П. Шраера-Петрова и М. Д. Шраера. СПб.: Академический проект, 2004. 606 с. Тираж 1000 экз. (Новая библиотека поэта. Малая серия)
МАКСИМ Д. ШРАЕР, ДАВИД ШРАЕР-ПЕТРОВ. ГЕНРИХ САПГИР — КЛАССИК АВАНГАРДА
СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. 263 с. Тираж 1000 экз.
Не секрет, что претендующие на определенную степень академизма издания классиков русской послевоенной неподцензурной поэзии крайне малочисленны: довольно полные тома Олега Григорьева, Леонида Губанова, Владимира Казакова, Вадима Козового, Николая Ладыгина, Роальда Мандельштама, Георгия Оболдуева, Яна Сатуновского, Евгения Харитонова, Игоря Холина, Николая Шатрова и немногих других, как правило, лишены аппарата (либо таковой сведен к минимуму — например, в двухтомнике Харитонова 1993 года) и весьма сомнительны с текстологической точки зрения1.
Еще малочисленней исследовательские работы, посвященные этому ряду авторов. Вспоминаются монографии Леона Робеля о Геннадии Айги, Е. В. Хворостьяновой об Олеге Григорьеве, работы С. Е. Бирюкова, Л. В. Зубовой, И. В. Кукулина, В. Г. Кулакова, Ю. Б. Орлицкого, Ст. Савицкого, Н. А. Фатеевой, отдельные фрагменты трехтомного учебника Н. Л. Лейдермана и М. Н. Липовецкого — совсем мало, если учесть плотность населения на карте русской поэзии второй половины минувшего века2. Исключение здесь составляет весьма и весьма обширное бродсковедение, могущее представить пространную библиографию.
На этом фоне практически одновременно в двух петербургских гуманитарных издательствах появляются подготовленные отцом и сыном Шраерами том стихотворений и поэм Генриха Сапгира и монография, посвященная этому же поэту.
Нельзя сказать, что жизнь и творчество Генриха Вениаминовича Сапгира (1928—1999) вовсе обойдены вниманием аналитиков. Существует посвященный Сапгиру сетевой ресурс (http://sapgir.narod.ru), печатались критические и исследовательские статьи. Наконец, издан отдельный том: «Великий Генрих. Сапгир и о Сапгире» (М.: РГГУ, 2003). Судьба этой книги крайне показательна как пример положения дел в сапгироведении. Подготовленная вчерне вскоре после смерти поэта (основа сборника — воспоминания и доклады, зачитанные 19 ноября 1999 года в московском Георгиевском литературном клубе), книга многократно переверстывалась, меняла место издания, состав, объем, концепцию и наконец чудом появилась на свет. В ее составе неопубликованные тексты Сапгира, воспоминания о нем, исследования и эссе о его творчестве, библиография (кстати, практически полная на тот момент, что удивительно, если знать об издательском пути «Великого Генриха»). Главное достоинство этого тома — полифоничность, соседство разных взглядов и оценок сапгировского творчества и даже личности покойного автора. Но здесь же и недостаток — эклектичность, невозможность вычленить из калейдоскопа мнений сколь-нибудь убедительный портрет Сапгира. Подобным образом за полистилистикой, разнообразием манер сапгировского письма часто не видят инвариант его творчества. В этом смысле хотелось бы солидаризироваться с мнением Всеволода Некрасова: «…есть целый массированный, авторитетнейший слой, контингент, который в Сапгире привык видеть именно такое обилие, калейдоскоп манер и методов, случаев продуцирования, театр масок и экзерсисов — демонстративное видимое постмодерновое отсутствие некоего авторского ядра, отправной и опорной точки… Но мне плохо верится в реальность такого авторского отсутствия, несмотря на все демонстрации — как научные, так и авторские»3.
Итак, перед монографическим исследователем Сапгира стояла прежде всего задача построения целостной картины его творческого метода (или же здесь надо говорить о «метаметоде», об общей стратегии письма, преобразовывавшейся в различные манеры?).
С другой стороны, перед издателем большого сапгировского избранного вырастала проблема представить весь творческий путь поэта, не нарушив авторской воли. Сапгир неоднократно подчеркивал, что он пишет книгами, при этом под книгой подразумевалось вполне жесткое образование, едва ли не аналогичное циклу. Вместе с тем невозможно представить в однотомнике все поэтическое наследие такого плодовитого автора, как Сапгир, приходится выбирать, и именно качество выбора, а не сам он говорят о профессионализме составителя. Необходимость однотомного избранного усугублялась до последнего момента и тем, что «Избранное» (М.; Париж; Нью-Йорк: Третья волна, 1993) по вполне очевидным причинам не включало циклы, знаменовавшие поздний сапгировский расцвет, а предполагаемый четырехтомник, выходящий в том же издательстве, затормозил на втором томе (тт. 1, 2: 1999), и неведомо, когда продолжится и продолжится ли вообще.
И вот — два издания, подготовленные Давидом Шраером-Петровым и Максимом Шраером. Первый — поэт и прозаик, ленинградец, перебравшийся в Москву, приятель Сапгира, сначала советский поэт и переводчик, позже диссидент-отказник (вторая часть фамилии изначально функционировала самостоятельно, как псевдоним). Второй, сын первого, поэт и филолог, также знакомый Сапгира. Оба давно живут в Соединенных Штатах.
Несколько загадочно появление двух книг практически одновременно. Есть в этом что-то, отдающее рекламной кампанией (об этом, впрочем, ниже). Рассмотрим покамест оба издания per se.
Том стихотворений и поэм, то самое давно чаемое однотомное избранное, вышел в Малой серии «Новой библиотеки поэта». Это само по себе есть событие знаковое: из всех поэтов, чье творчество связано с второй половиной ХХ века, лишь Булат Окуджава доселе удостоился отдельного тома в «НБП» (правда, в Большой серии). Даже обещанный давно том Бродского все никак не появится. «Пробивание бреши» в консерватизме редколлегии серии само по себе замечательно, хотя, справедливости ради следует отметить: отдельные издания Крученых и братьев Бурлюков уже подготовили таковой акт. Вообще возникает ощущение, что Малую серию редколлегия «НБП» воспринимает как полигон, испытательную территорию, — или же, что было бы обиднее, как своего рода площадку молодняка. То есть альтернатива: либо представленные поэты слишком «взрывоопасны», либо «не доросли».
Вот теперь — Сапгир. С одной стороны, это значит, что академики признали его (единственного помимо Бродского, если не считать все-таки советского Окуджаву) достойным перейти из андеграунда в сонм классиков. С другой — хоть и классиков, но второго ряда, «малых» (издай уважаемые коллеги том Сапгира в Большой серии — и многих досадных сокращений делать бы не пришлось). Вообще с Малой серией парадокс: позиционируется она как более популярная, нежели Большая, на деле же печатает по преимуществу поэтов экспериментальных, требующих максимально выверенной подачи, расширенного аппарата, подробного анализа…
Впрочем, к составителям сапгировского тома это все не относится, спасибо, что удалось пробиться в Малую серию. Посмотрим собственно на их работу.
Предисловие к книге является сокращенным вариантом отдельно изданной монографии, о которой ниже. Важен состав. Шраеры сами указывают исключенные циклы и книги: «Люстихи» (1964), «Путы» (1980), «Стихи для перстня» (1981, кроме поэмы «Вершина неопределенности»), «Монологи: Книга для чтения и представления» (1982), «Черновики Пушкина» (1985), «Встреча» (1987), «Лица соца» (1990), «Женщины в кущах» (1995), «Еще не родившимся» (1984, 1996), «Новое Лианозово» (1997), поэмы «Камень» (1963), «Рундала» (1984), «Блошиный рынок» и «Единоборство» (обе — 1985). По словам составителей, в этом списке преобладают «прежде всего книги и циклы, которые сильнее других пострадали бы от неполной публикации» (с. 525). Полностью отсутствуют, по недоброй традиции, стихи для детей и переводы (а среди последних, меж тем, переводы из Овсея Дриза, которые являются неотъемлемой частью сапгировского наследия: «До какой-то степени можно сказать, что Овсей Дриз, так, как мы его знаем, персонажный автор Сапгира. Генрих практически создал русского Дриза. Никто из нас не знает, каков Дриз на идиш. Мы знаем Дриза сапгировского. Это больше, чем перевод, даже больше, чем то, что называется конгениальный перевод. Некоторые поздние стихи Дриза, например из „Хеломских мудрецов“, вообще не имеют авторской рукописи. Дриз иногда „наговаривал“ подстрочник, а Генрих делал из него стихи. Но главное то, что он из себя „сконструировал“ еврейского поэта, который стал частью русской поэзии»4). К указанному составителями добавим: нет и не упомянуты даже поэма «Быть — может!» (1981), имеющие самостоятельное значение переводы из Уильяма Блейка, стихи из повести «Армагеддон».
Включенные же в книгу книги и циклы все (!) представлены не полностью; единственное исключение — «Этюды в манере Огарева и Полонского» (1987). Впрочем, составители невнимательны: «Псалмы» (1965—1966) представлены в таком же объеме, что и в собрании сочинений, который, как указано, послужил в данном случае источнком публикации. Повторю еще раз: само по себе изъятие тех или иных текстов из книги хоть и досадно, но не смертельно. Важно, что именно изымается.
Так, классические «Голоса» (1958—1962) представлены двадцатью шестью текстами из пятидесяти трех — сокращение вполовину. Нет таких объективных шедевров, как «Смерть дезертира», «Радиобред»5, «Разговоры на улице», «Провинциальные похороны», «Боров», «Бог». Зато из «Московских мифов» (1970—1984) исключены лишь пять текстов (в том числе три — из раздела «Жития»), и логику этих изъятий я постичь не в состоянии. «Сонеты на рубашках» (1975—1989) также пострадали «не сильно» — выпало двадцать сонетов, но среди них классический текст «Она» и «Сонет Данте Алигьери», соположение которого с двумя «Сонетами Петрарки» является довольно значимым. Изъятие «Стихов для перстня», учитывая минимальный объем этого цикла, необъяснимо. Сильно и произвольным образом урезаны «Дети в саду» (1988), «Дыхание ангела» (1989), «Параллельный человек» (1992), «Собака между бежит деревьев» (1994) и особенно «Тактильные инструменты» (1999): «формальность», экспериментальность этих книг не делает отдельные стихи из них взаиморепрезентирующими, заменяющими друг друга.
Меж тем причины такого жесткого сокращения находим в монографии Шраеров: «Среди поэтических книг и циклов Сапгира, созданных в начале и середине 1990-х годов, есть большие и меньшие удачи». В этих книгах «местами видны творческие швы и чертежи, в которых порой выпячен метод…» (с. 109). И далее: «В 1990-е годы на самоселективность Сапгира негативно повлиял тот факт, что его стихи в последние годы шли „нарасхват“… Поэт торопился возместить упущенное за годы непечатания» (с. 110). Если Вс. Некрасов высказывает частную позицию, говоря о «Голосах» как вершине сапгировского творчества, предпочитая ранние стихи Сапгира поздним, то Шраеры волюнтаристски реализуют собственную вкусовую позицию (нисколько не доказанную в монографии и тем более в ее сокращенном варианте — предисловии к тому Малой серии).
Комментарии к стихотворениям и поэмам Сапгира, на первый взгляд, выгодно отличаются от постоянно критикуемых и высмеиваемых примечаний в стиле: «Десница (устар.) — правая рука». Такое ленивое и оскорбительное для читателя заполнение места не является в нашем случае основным содержанием примечаний (хотя не думаю, что стоило пояснять, что такое лендлиз и кто такие конунг и клошар). Порой сомнения вызывают указываемые подтексты и интертексты. К примеру, в стихотворении «Премьера» комментаторы видят закодированное упоминание Ахматовой (с. 532). Столкновение имен «Анюта» и «Ахмет» может, конечно, навести на эту мысль, но закодированное имя «Анна Ахматова», даже если это и верно, ничего не добавляет к пониманию текста. Меж тем прямо называемый как один из авторов драмы, премьера которой описывается в стихотворении, — Назым Хикмет, аттестованный комментаторами «турецким поэтом и деятелем международного коммунистического движения» (с. 531). Если бы Шраеры вспомнили, что он еще и драматург, как прямо им напоминает сам текст Сапгира, они бы открыли хикметовскую пьесу «Чудак» (1955, Москва), главного героя которой зовут «Ахмед» (переход «д» в «т» никак не может смущать, учитывая превращение Сабгира, как он писал свою фамилию молодым, в Сапгира). Зато в комментарии к тому же тексту поминается зачем-то Сельвинский (только за упоминание Эриний?). Этот пример не единичен: много явно необязательных параллелей, зато практически нет контекстов из Кропивницкого, Сатуновского, Холина, Лимонова, и это понятно, так как сложно работать с не напечатанным по-людски материалом, но оттого не менее обидно.
Впрочем, все перечисленное выше (и то, что можно было бы перечислять и перечислять дальше) не делает том Сапгира в «Новой библиотеке поэта» книгой неудачной. При существующей ныне чудовищной неразработанности самой проблемы изучения и комментирования новейшей поэзии, при общем невнимании филологов к русской неподцензурной словесности работа Давида Шраера-Петрова и Максима Шраера, безусловно, должна быть оценена как добротная.
То же можно сказать и о монографии Шраеров, вышедшей в «Дмитрие Буланине». Заслуга авторов книги — тщательный просмотр всей доступной литературы о Сапгире, умело цитируемой в подробных примечаниях к основному тексту и в библиографии. Думается, без этого свода не обойдутся последующие исследователи. Странно, однако, что просмотр печатных источников (в том числе, не в последнюю очередь, сетевых) помешал Шраерам ознакомиться с бременским архивом Сапгира — меж тем он вполне доступен и открыт. Не успели? Можно было бы поработать и подождать с изданием, тем паче сокращенный аналог того же текста вышел в качестве предисловия к другой книге…
Для мини-монографии (основной текст занимает менее 120 страниц небольшого формата) книга довольно насыщенна. Биографический очерк и анализ творчества не разделены, а переплетены, что, может быть, в данном случае, оправдано. Несколько раздражают некоторые неловкости в тоне повествования: «Некоторые из них <т. е. лианозовцев> еще живы…» Как-то это нехорошо звучит. В главе о «детском» Сапгире (с. 48—55) напрочь забыт его постоянный соавтор Геннадий (Генрих) Цыферов, а ведь их совместное творчество не всегда дает нам возможность различить, кто и где и что именно сделал6. Почти ничего не говорится в книге о прозе Сапгира, которая его занимала в последний период творчества чуть ли не более всего.
Неоспоримое достоинство книги — фрагменты, посвященные стиху Сапгира (с. 33—39). Говоря о сапгировской микрополиметрии, Шраеры вплотную подходят к актуальнейшей проблеме разделения микрополиметрии и гетероморфного стиха, поставленной недавно Ю. Б. Орлицким. К сожалению, авторы дали лишь беглый очерк этой интереснейшей проблемы. Зато довольно подробно они говорят о сапгировском абсурде (с. 21—33), и это чисто схоластическое перечисление различных «фигураций абсурдизма», которое могло бы быть ценным как каталог разнообразных приемов, сводит их различие и особенности функционирования на нет.
Здесь же возникает и знакомая по комментариям к тому «Стихотворений и поэм» проблема произвольных сравнений. Немаленькие в масштабе книги фрагменты текста посвящены сравнению Сапгира с Ионеско и Беккетом (с. 24—26), Гинзбергом (с. 65—66), Ч. К.Вильямсом (так у авторов) и Гертрудой Стайн (с. 107—108). При этом сами Шраеры пишут: «Здесь нас интересует не столько выяснение генезиса абсурдизма Сапгира (что практически недостижимо по ряду понятных методологических и историко-социологических причин), сколько попытка сопоставить творческие искания Сапгира конца 1950-х — начала 1960-х с экспериментом творивших в одно время с ним западных авангардистов» (с. 24—25). Вновь, как это частенько происходит при разговоре о послевоенной неподцензурной словесности, типология не дополняет, а подменяет историю литературы. Меж тем одно сопоставление «Голосов» с книгой Крученых «Говорящее кино» (1928), безусловно известной Сапгиру7, дало бы куда больше, нежели рассуждение о том, что на что похоже. Это же касается и сопоставления Сапгира с другими лианозовцами, которое у Шраеров, увы, крайне бегло и не всегда убедительно.
Шраеры предлагают своего рода сводную таблицу особенностей поэтики Сапгира, «Формулу Сапгира» (с. 42—48). В этом аналитическом своде множество ценных наблюдений, связанных со стихосложением, языковыми особенностями, стилистическими и жанровыми параметрами сапгировского письма. Несколько озадачивает раздел «Тематика и проблематика», включающий, кажется, вообще все, что возможно. Не это важно, важно, что анализ в данном случае не ведет к синтезу, к пониманию того авторского «Я», которое скрывалось за сапгировскими отражениями и масками. Но, впрочем, глупо предъявлять такие требования к пробной, в сущности, работе.
Вторая половина монографии — уже не монография, это воспоминания Давида Шраера-Петрова о Сапгире, доселе уже дважды публиковавшиеся, изящный, но затянутый текст, в котором избыточно педалируется еврейство Сапгира (мое слово против шраеровского: никогда ничего такого за Сапгиром не замечал). Быть может, в этой републикации — объяснение, зачем Шраерам было издавать эту книгу отдельно? И вообще, почему бы не воспринять эту неожиданную сапгироведческую активность отца и сына Шраеров как автопиаровскую акцию? Не хотелось бы думать, что так, ведь мы в самом деле должны быть благодарны Давиду Шраеру-Петрову и Максиму Шраеру за их полную недочетов, но важную и ценную работу. Но если вдруг и так — что ж, пусть это будет стимулом для иных исследователей и публикаторов Сапгира, а не вывеской: «Место занято».
Данила Давыдов
1 Наша попытка текстологически выверенного издания новейшей поэзии, кажется, осталась единичной. См.: Нина Искренко. Стихи о Родине / Подгот. текста и коммент. Д. Давыдова. М.: АРГО-РИСК, 2000. Еще один, довольно неожиданный пример корректного с текстологической точки зрения издания: Александр Башлачев: Стихи, фонография, библиография / Сост. О. А. Горбачев. Науч. ред. Ю. В. Доманский. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. Хорошо откомментированы немногочисленные публикации прозаика Павла Улитина.
2 В данном случае речь идет лишь о существовании тех или иных работ, но не об оценке их качества и вменяемости.
3 Великий Генрих. С. 254.
4 В. Пивоваров. Его голос // Великий Генрих. С. 328.
5 Всеволод Некрасов посвятил именно этому тексту цитировавшееся выше эссе, в котором говорит о «Радиобреде» как об одном из ярчайших сапгировских стихотворений.
6 См. об этом эссе: Е. Лемминг. Кто заплатит алименты лягушонку // Великий Генрих. С. 223—230.
7 Пользуюсь сведениями, любезно сообщенными Л. С. Родовской (Сапгир), вдовой поэта.