Опубликовано в журнале Критическая Масса, номер 3, 2003
Николай Митрохин. Русская партия
Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 624 с. Тираж 0000 экз. (Библиотека журнала “Неприкосновенный Запас”)
О русских националистах советского периода писали уже не раз, в том числе такие известные люди, как Джон Данлоп. Но Николай Митрохин сумел выделиться на этом фоне: он написал самое широкое и самое детальное исследование, причем опирающееся не только на анализ официальных и неофициальных публикаций, но и на лично собранный богатый архив интервью с русскими националистами, как достаточно известными сейчас, так и полностью забытыми. В этой книге деятельность русских националистов рассматривается почти во всех ее секторах и аспектах — от общеизвестной активности «патриотических писателей» до практически неизвестных попыток установить связи с армией.
Многие представляют феномен русского национализма в послевоенные советские десятилетия как механическую совокупность все тех же «патриотических писателей» вместе с их партийными покровителями и диссидентов-националистов вроде многолетнего сидельца Владимира Осипова. Но это верно лишь в нулевом приближении. Автор как раз и пытается описать всю структурную сложность и динамичность и одновременно определенное единство того круга, который принято называть «русской партией». Можно спорить о том, насколько определенным по персональному составу был этот круг, но его внутреннюю взаимосвязанность автор доказал.
Главная, для политической истории и самого Митрохина, линия в книге — это линия официальной части «русской партии», группировавшейся в аппаратах ЦК КПСС и ВЛКСМ. Автор настаивает, что речь идет об определенной генерации аппаратчиков, выращенной в Высшей партийной школе в конце 1940-х, т.е. «русская партия», проявившая себя в верхах в 1960-е годы, стала прямым продолжателем сталинского варианта национализма. Политической реализацией такового была оппонировавшая Хрущеву, а потом и Брежневу, известная «группа Шелепина». Под ее покровительством сформировалась определенная идеологическая группа и в ЦК ВЛКСМ, возглавляемая его первым секретарем Сергеем Павловым.
«Группа Павлова», конечно, не была организацией в прямом смысле слова, но вела себя как организованная и эффективная аппаратная группировка вполне определенных, сталинистско-националистических, взглядов. Она оказывала мощное влияние на сферу культуры, устанавливала контакты чуть ли не со всеми потенциально активными группами в не вполне устойчивом между 1956 и 1970 годами советском обществе. Чего стоят знаменитые отряды «бригадмильцев», фактически — боевые дружины, созданные «павловцами». Очень интересны так называемые «экспериментальные площадки», на которых «павловцы» стремились вербовать себе кадры «снизу», из полуоппозиционной среды (самый известный такой проект — Университет молодого марксиста).
Именно подробное описание функционирования устройства и деятельности этой аппаратной группировки (а другой формы «большой политики» в советской жизни не предусматривалось) можно счесть главной заслугой автора. Он отслеживает формирование «группы Павлова» и, особенно детально, ее оттеснение в конце 1960-х укрепившимся брежневским режимом, не признававшим вообще никакой идеологической вариативности. Но как не могли «павловцы» действовать в период своего расцвета без поддержки сверху, с уровня Политбюро, так не смогли бы они, рассеянные и вытесненные в сферу управления культурой (литературой, в первую очередь), действовать и после 1970 года без такой поддержки. Доказана поддержка со стороны «шелепинцев», но автор также отмечает членов Политбюро Дмитрия Полянского и Виталия Воротникова, кандидата в члены Политбюро Петра Машерова, секретаря ЦК Михаила Зимянина. Конечно, они составляли меньшинство, но ведь выступающее за стабилизацию большинство и не стремилось совсем уж добить националистов.
Реальная угроза, по мнению автора, возникла только с приходом к власти Юрия Андропова. Но «русская партия» отнюдь не была подавлена и им; во-первых, Андропов скоро умер, во-вторых, мнение автора о принципиальной антипатии Андропова к национализму кажется недостаточно обоснованным, так что у генсека-чекиста, наверное, и не было причин добивать националистов так же последовательно, как правозащитников. Так или иначе, именно при Андропове развернуло свою, вполне легальную, деятельность «Общество книголюбов», при нем же переименовавшееся в Историко-литературное любительское объединение «Память».
То, что можно назвать националистическим диссидентством, первоначально действительно развивалось параллельно аппаратной части «русской партии». В 1950-е годы были известны только две возможности — создавать подпольную революционную группу или жить альтернативной культурной жизнью без претензий на участие в официальной. Националисты реализовывали оба сценария. Автор подробно описывает все известные ему подпольные группировки националистического толка, и их немного. (Отдельный вопрос — были ли группировки, не обнаруженные КГБ и так и оставшиеся неизвестными. Вероятно, хоть сколько-то серьезных таких групп не было: иначе они как-то проявили бы себя в «перестройку».) Наиболее колоритна, наверное, группа Алексея Добровольского (ныне — религиозного лидера неоязыческой общины), готовая на любые идейные и эстетические формы антикоммунистического протеста, но остановившая все-таки на национал-социализме. (Это, кстати, хороший ответ на популярный вопрос, откуда, мол, фашизм в стране, победившей Гитлера. Он родился именно как очевидная форма протеста и расцвел в этом качестве в начале 1980-х.) Но не менее интересны и первые шаги полу- и неофициальных националистических литераторов, таких как Станислав Куняев, Вадим Кожинов и другие.
1960-е годы стали для националистов пиком и одновременно финалом подпольной линии. В 1967 году был разгромлен Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа (ВСХОН), сумевший довести свою численность до 28 полноценных членов (были еще кандидаты) и надолго ставший легендой антисоветского подполья. (Интересно, что лидеры ВСХОН, видимо, из-за их абстрактных террористических планов, так и не были реабилитированы в 1990-е годы.) Более поздних подпольных организаций автору обнаружить не удалось.
В 1970-е началась и закончилась демонстративно открытая (как у правозащитников) деятельность «внесистемных националистов» — издание журналов, из которых самым известным был и остался «Вече» В. Осипова. Но были и другие, например, «Московский сборник» Леонида Бородина (сидевшего в сове время за ВСХОН, а ныне — главного редактора журнала «Москва»). Имелись, конечно, и анонимные программные манифесты, в первую очередь — «Слово нации», написанное Анатолием Ивановым (Скуратовым) после консультаций с другими националистами. Автор отмечает две особенности националистического самиздата. Первая — его подчеркнуто православный характер (и особую роль о. Димитрия Дудко). Вторая — готовность редакторов прекращать издание при реальном давлении КГБ; здесь автор усматривает отличие от демократического самиздата, но это все-таки неточно: журнал «Поиски» был так же прекращен под давлением, сворачивалась на время «Хроника текущих событий», а редактора-националисты сдавались «слишком поздно», поскольку все равно садились.
Националистическое диссидентство было разгромлено к началу и в начале 1980-х значительно основательнее, чем демократическое. Может быть, тому причиной был больший конформизм националистов, может быть, отмеченное автором пресечение в 1970-е преемственности русского национализма в политических лагерях. Так или иначе, понятие «русской партии» к концу советской власти оказалось связано исключительно с легальной ее фракцией.
Со своей стороны, эта фракция, представленная «павловцами» (автор различает еще старших и младших «павловцев»), сама стремилась привлечь в свои ряды внесистемную, но еще не окончательно «запятнанную» конфликтами с КГБ часть внесистемных националистов. Начиналось с вышеупомянутых «экспериментальных площадок», большую роль сыграло движение в защиту памятников, возникшее в 1957 году. Хотя здесь первоначально доминировали именно националистически настроенные защитники памятников, а не просто идейные националисты; Илья Глазунов, например, не был избран председателем созданного в 1965 году клуба «Родина».
«Русский клуб», созданный при ВООПиК в 1967 году и просуществовавший до 1972 года, стал площадкой для сближения чиновничьей основы «русское партии» и совершенно вненоменклатурных православных националистов-гуманитариев типа Кожинова. Конечно, слияния не произошло, но произошел существенный сдвиг, которому немало поспособствовал брежневский режим, вытеснивший «павловцев» из партаппарата в литературу. Чтобы дать представление о том, насколько далеко зашло сближение, приведем фрагмент из недавнего интервью газете “Завтра” Валерия Ганичева, тогда — руководителя издательства «Молодая гвардия» и фактического лидера «русской партии», а ныне — председателя правления Союза писателей России и сопpедcедателя Вcемиpного Руccкого Народного Собоpа, опекаемого Московской Патриархией: “… помню, как Вадим Кожинов и Сергей Семанов в самолете, когда мы летели уже из Тбилиси домой, встали где-то над Краснодаром со своих кресел и заявили: «Мы пролетаем над землей, где героически погиб Лавр Корнилов, просим всех встать!» И все встали, даже секретарь ЦК ВЛКСМ Камшалов постоял. А это все-таки 1972 год был…”
Именно в процессе этого слияния стали частью «русской партии» писатели-деревенщики, числившиеся до того в либералах (в советском смысле этого слова). С другой стороны, люди типа упомянутого С. Семанова субъективно так и остались на самом краю номенклатурного мира, тяготея скорее к созданию оппозиционной партии, но объективно они стали частью советской машины.
Для авторы это важный вопрос: была ли «русская партия» винтиком этой машины или оппозицией ей. И ответ звучит основательно: была внутриаппаратной оппозицией, так же как и легальная «либеральная» оппозиция в духе «социализма с человеческим лицом». (Автор, кстати, не скрывает своей антипатии к обоим вариантам такой оппозиции, не забывает указать на примеры непоследовательности значимых фигур из числа «детей XX съезда»: Константину Симонову припоминает участие в «космополитической» кампании конца 1940-х, Александру Н. Яковлеву — в травле братьев Стругацких, причем с антисемитским подтекстом.)
Внутренние процессы в «русской партии» должны были вести и вели к ее идеологической трансформации: изначальный ортодоксальный сталинизм (пусть в позднем, имперско-националистическом, варианте) все более поддавался под давлением нового, православно и/или этнически сфокусированного русского национализма. Автор пишет, что, в конце концов, чистый сталинизм просто исчез. Но нельзя не заметить, читая книгу, что «красный патриотизм» как более широкая идеология не только сохранился тогда в «русской партии», но и продолжал доминировать (не по числу персонажей, а по их совокупному общественному весу) над «белым». Другое дело, что со временем «красные» и «белые» националисты стали толерантнее друг к другу.
С другой стороны, некоторые «белые» внесистемные националисты в той или иной степени сотрудничали с диссидентами демократическими. К сожалению, этот аспект деятельности подсоветских русских националистов в книге Митрохина оказался почти не затронут. Хотя и отмечается, что Лев Регельсон и Виктор Капитанчук, ученики Феликса Карелина, предтечи современного православного национализма (автор именует его, и справедливо, «»серым кардиналом» православного самиздата 1960-1970-х годов»), активно сотрудничали в правозащитном движении с о. Глебом Якуниным. Зато упущен гораздо более известный пример такого сотрудничества — работа Игоря Шафаревича в сахаровском Комитете прав человека. Заодно отметим целый упущенный сектор русского национализма — в естественно-научном мире; особенно был заметен национализм в 1970-е годы как раз в математике. Между тем, Шафаревич уже тогда был националистом, что и проявилось в сборнике «Из-под глыб» (знаменитую «Русофобию» он, правда, написал позже, в 1980 году). И это не мешало ему участвовать в либеральном по сути правозащитном движении, а либералам — поддерживать с ним отношения. От себя могу добавить, что, когда уже в разгар «перестройки» в СССР в первый раз приехал из Израиля автор известной книги о национал-большевизме и соавтор Шафаревича по сборнику «Из-под глыб» Михаил Агурский, он по-прежнему не готов был резко осудить его, даже за «Русофобию» и даже вне официального интервью, а лишь сетовал на недостаточную гуманитарную образованность этого математика, ставшего идеологом.
Так что же объединяло столь разных людей в диапазоне от ЦК КПСС до диссидентских кружков? Сам по себе русский национализм — не столь определенная идеология, чтобы обеспечить нужное единство, скорее людям было бы естественно бесконечно размежевываться из-за определения его оттенков. Но этого не было, а было, как свидетельствуют персонажи книги, именно чувство общности. Автор дает совершенно однозначный ответ на этот вопрос — таким объединяющим фактором был антисемитизм. Многие персонажи книги именовали еврейский вопрос «основным» (по аналогии с пресловутым «основным вопросом философии»).
Антисемитизм был преимущественно устным, можно сказать — фольклорным. Причем, даже устно евреев предпочитали именовать сионистами, а то и троцкистами. В антисемитском фольклоре партийно-культурной элиты бытовали довольно специфические сюжеты. Например, «отрицательный еврей» («положительный» должен был фигурировать в любом письменном тексте) был, как правило, старше «положительного русского». Постоянно муссировалась тема жен-евреек (реальных или выдуманных), управляющих своими мужьями-партократами. А тема сексуального соперничества русского и еврея, выделяющаяся в культовом для «русской партии» романе Ивана Шевцова «Тля», была продолжена уже в 1970-е в фантастике ефремовской школы, развившейся, кстати, на идеях неоязыческого крыла «русской партии».
Можно счесть странным, что целое общественное движение держалось только на столь негативном чувстве, как антисемитизм. Но, во-первых, это не простое негативное чувство, а комплекс идей и представлений, дающий весьма широкий набор и позитивных националистических ассоциаций — с империей, с православием, с народными чувствами, с антикоммунизмом (что было важно для части националистов) или сталинизмом (что было важно для другой части). А во-вторых, другого объединяющего чувства так и не нашлось.
Им могла бы, теоретически, стать религия, но в советской действительности это было нереально. Для православных активистов «русской партии» их православие не всегда далеко выходило за рамки этнической религии. Сталинистам религиозность вообще была не свойственна. А ведь были еще и неоязычники, что не так уж и странно: христианство для выросшего в атеизме антисемита представлялось слишком еврейской религией и не слишком национальной. Конечно, неоязычники были (и остаются) меньшинством в русском национализме, но их влияние оказалось удивительно широко и устойчиво.
А насколько вообще было велико влияние «русской партии»? Как ее деятельность была взаимосвязана с теми социально-политическими процессами, которые происходили в стране? Эти вопросы не вошли в книгу (предлагаемые автором случаи влияния общей социальной динамики на динамику развития «русской партии» носят все-таки характер правдоподобных гипотез). Понятно, что небольшая «русская партия» не повернула развития СССР, да и трудно это было сделать кому бы то ни было. Известно, что ее активисты напрочь провалились в постсоветской политике (автор объясняет это не только несоответствием их идей запросам времени, но и низкими моральными качествами русских националистов). Но, тем не менее, «русская партия» внесла свой вклад в позднесоветскую историю, и изучение этого вклада — предмет уже другого исследования. А то книга Митрохина и так перевалила за полтысячи страниц насыщенного текста.
Александр Верховский