О книге Александра Мельника «Время летучих мышей»
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2025
Ольга Кравцова – поэт. Родилась в Ставрополе. Окончила факультет филологии и журналистики Ставропольского государственного университета. Автор двух поэтических книг и ряда статей о современной поэзии. Составитель нескольких литературных сборников. Призер фестиваля «Эмигрантская лира» (2020, номинация «Неоставленная страна»).
Главный мотив новой (пятой по счету) книги[1] Александра Мельника яркой искрой вспыхивает уже в первом стихотворении «Игра». Это неотступное и преданное служение Свету, движение к нему.
Познать и осознать игру жизни, ее земные правила, всегда было смыслом существования мудрецов. Иначе и невозможно, ведь, как давно известно, отсюда «нельзя уйти, здесь возможно только выиграть».
А эмиграция, смена языковой среды, часто служит пусковым механизмом для распаковки неких кодов сознания. Поэтическая речь становится не только инструментом лирического повествования, но глубоким ментальным руслом интуитивного познания.
Проницательный Дмитрий Бобышев в предисловии к книге пишет: «Лирический герой легко “выбалтывает” то, чего бы не надо говорить автору: тут и крупицы горького опыта, и самоирония, и внезапно расцветший сантимент». Но, возможно, это просто качество характера, присущее человеку очень честному, очень ранимому, а также следствие той внезапной свободы, которую обретает сознание в эмиграции. Когда преодолеваются видимые и невидимые границы, распадаются внутренние «скобы» привычной, устоявшейся, замкнутой в себе личности. «Да здравствует пьянящий воздух без границ!» – только ли здесь о птицах, о чайках? Или: «в гармонии с собой, природой и погодой, / не замечая слов “война” и “недосып”».
Как и должно быть, в поэтическом монологе раскрывается характер героя. И в этом характере нечаянно обнажается многоликое авторское «я»: он и ребенок, он капитан корабля жизни, неутомимый странник, созерцатель и путешественник. Он и мудрец-волшебник, играющий с призрачным шаром – живым и меняющимся глобусом-планетой… «Я дроблю пространство на маленькие острова, / потому что нельзя объять необъятное, / устраиваю кораблекрушения, и невиданная трын-трава / показывает все, что под нею спрятано». Не эта ли игра образов создает невиданные прежде пространства и новые миры? Но вместе с ними приходит и новая печаль, не познанный ранее опыт – на пути веры, поиска и осмысления смерти и бессмертия.
Давно уж за полсотни, но в мозгу
я тот же мальчик, злящийся на згу
за то, что никогда ее не видел.
Такие «роли» сознания многочисленны. Но «мальчик» вдруг увидел и это: «Земля еще кружится по орбите, / вокруг шумит вселенский кавардак. / Что значит жить? Вдоль путеводной нити / идти из мрака в непроглядный мрак. / Над миром снова небо заалело, / сверкнуло солнце в капельке росы, / и то, что ночью ныло и болело, / опять поет и смотрит на часы». Так осознается круговорот жизни. День и ночь, свет и тьма, мир и война, жизнь и смерть, «игра со смертью» – вот оно, непрерывное таинство земного бытия. Нет начала, нет конца, только лишь движение – к свету…
А «мрак», так часто встречающийся в стихах, «потусторонний».
Недолог божий день – пернатые всех видов
летают над землей, закатанной в бетон,
и в поисках еды быстрей иных болидов
проносятся порой. Так было испокон
веков, но темнота становится все гуще,
все явственней звезда мерцает в вышине.
Победу или смерть готовит день грядущий,
а чайки снова спят на каменной стене.
Ночь, мрак и есть «время летучих мышей». «Черным катком надвигается ночь. / Брошен канат и опущены сходни. / Все нестерпимее жар преисподней – / не обойти его, не превозмочь». Время темных сил, смуты, катастроф, вампиров и вурдалаков.
Всем хочется летать – и чайкам, и вампирам.
Попробуй-ка поспи весь день вниз головой!
Когда приходит ночь и темень правит миром,
выходит вурдалак за кровью чумовой.
При этом ночь и день связаны естественно и неразрывно: «Но даже в темный век врывается рассвет». Как и две базовые категории бытия – время и пространство. Они меняются, подвластные воле поэта, движение жизни вдруг теряет свою рутинность и превращается в волшебство: «Переварив по кусочкам пространство, я наутро / принимаюсь за время, возомнившее о вечности, / прокручиваю день за днем прожитую кама-сутру / и преисполняюсь мудрости и беспечности». Так соединяются в одно два качества, становясь единым целым в характере автора: беспечность, свойственная детям, и мудрость, свойственная знатокам бытия и волшебникам.
Глупыш, болван, балбес, дубина, простофиля
не носит в голове подобного утиля –
дурачится, чудит, бухает наконец,
полюбит без ума какую-нибудь врушу,
чтобы потом отдать за правду-матку душу –
и знает только Бог, кто истинный мудрец.
Смерть и бессмертие у Александра Мельника тоже подчинены земным осенним октавам. «Земная осень чуть наклонена…» Как вдруг близка эта мягкая, перетекающая игра образов, в которой «ось» и «осень» своей амбивалентностью отражают движение и звучание! «У глобуса поскрипывает ось – / мелькают континенты под рукою. / Пусть говорят – он жил с покоем врозь. / А что покой? В пути не до покоя…»
Некое продолжение сказанного можно уловить в другом, эмоционально близком стихотворении: «Вечны лишь Бог, пара-тройка стихов и отчасти / животворящие свойства девичьих утроб».
Взгляд поэта живо и чутко фиксирует все проявления преходящего – плеск волны, случайную каплю, малейшее колебание тонкой паутинки жизни. «Над вспыхнувшей геранью паутина / поблескивает в солнечных лучах».
И еще две родные для поэта стихии – любовь и творчество. «Не оазис, а бездна любви, / растворенной в смеющемся взгляде – / разбуди меня им, оживи / ради нескольких строчек в тетради».
Все происходит и рождается по любви, просто потому, что иначе и быть не может. И любовь к поэзии так же огромна, как мир, который поэт видит и созерцает. Не будет ошибкой сказать, что две большие реки, любовь и творчество, в его сознании вливаются в единое русло, и возможно, оно и есть то, что определяется словом судьба. Во всяком случае, именно так воспринимаются строки стихотворения «Римский дождь»:
Мне было проще заново родиться,
чем излечить себя от слепоты.
Так в темноте полжизни пролетело,
но повстречала странница меня –
в один момент вдохнула душу в тело,
и я прозрел от яркого огня.
[1] Мельник А. Время летучих мышей. Льеж: Maison de la Poésie d’Amay, 2024. 81 c.