О книге Галины Нерпиной «Остролист»
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2023
Елена Сафронова – прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор журналов «Знамя», «Вопросы литературы», «Урал», «Дружба народов» и др. Автор двух книг литературной критики и публицистики: «Все жанры, кроме скучного» (М.: Вест-Консалтинг, 2013), «Диагноз: Поэт» (М.: Арт Хаус Медиа, 2014). Автор романа «Жители ноосферы» (М.: Время, 2014). Лауреат Астафьевской премии в номинации «Критика и другие жанры», премии журнала «Урал» в номинации «Критика», премии Союза писателей Москвы «Венец» в критической номинации, премии «Антоновка 40+» в номинации «Критика» и др.
Название новой книги стихов Галины Нерпиной[1] как минимум двузначно. А если вдуматься, оно таит и больше смыслов.
Книга «Остролист» – это 53 стихотворения, как недавно написанные автором, так и перекочевавшие из предыдущих книг.
Самое прямое толкование названия связано со словарным определением остролиста – декоративного кустарника семейства падубовых. Поэтическое значение имеет то, что кустарник этот вечнозеленый и настолько нарядный, что во многих странах его ветви и плоды становятся украшением для дома к Рождеству. Из остролиста сооружают рождественские букеты и венки, столь проникновенно воспетые, скажем, английской классической литературой в стихах и в прозе. Есть соблазн предположить, что Нерпина пошла по тому же пути – будет говорить о природе, о ее чудесах и красотах и о том, как эти дары использует человек, какой символизм, возвышенный, религиозный, любовно-сердечный или трагический, в них закладывает и какое пленительное впечатление рождается в итоге. И Нерпина не обманывает первых ожиданий. Она, действительно, пишет о природе: о смене сезонов (диптих «Времена года»), о лете («Июль», «Август»), постепенном умирании-засыпании природы («Осеннее») и зиме («…и снег долгожданный», «Метель, метель…»). В ее зимних картинах значительное место занимают новогодние и рождественские праздники – и то, что наступает после них, как в стихотворении, посвященном старшей подруге, прекрасной поэтессе Татьяне Кузовлевой:
Когда новогодняя елка
последнюю снимет серьгу –
и тонко чернеют иголки
на хрупко-крахмальном снегу,
и утром как будто приснится,
что свет расширяется вдаль, –
зима начинает двоиться
и перетекает в февраль.
Приметы времен года служат постоянным фоном действия, которое разыгрывается в стихах Нерпиной почти всегда, даже если текст кажется чистым «размышлизмом». Образцом того, как тонко поэт переходит от пейзажной лирики к философской, может служить стихотворение без названия:
Весь в бабочках, мигающий пейзаж
так радостен, как будто перед взлетом.
Так много солнца в доме этим летом –
что дом уже как будто и не наш…
(…)
У нас сегодня счастья – пруд пруди.
Безоблачная летняя суббота.
И лишь одна не сделана работа:
забыть все то, что будет впереди.
Для «пасторального» прочтения книги есть и чисто стилистические резоны. Ведь Галина Нерпина – поэт классического склада, может быть, даже демонстративно классического. Она требовательно следит за формой стиха, за гармонией формы и содержания, за лексикой (ничего «сниженного», разговорного, даже иронического) и стилистикой – высоким слогом, восходящим к поэтическому языку пушкинской эпохи. «Родство» с Золотым веком Нерпина подчеркивает всеми способами. Так, в «венец» ее нового сборника вплетены стихи с заглавиями «Гоголь» («Нет, не идут слова-поводыри, / а, как интриги, медленно плетутся; / не светятся – сочатся изнутри. / И озаряют голову безумца»), «Пушкин» («Но как только петел старый, / встрепенувшись, прокричит, / этот путник запоздалый / к нам в окошко постучит. / Все, что сбудется вначале, / он нам смолоду сулил»). В иных стихотворениях Нерпина использует мигом узнаваемые центоны: «Летит расхристанная птица / и машет – вся я не умру! – / морозной пылью серебрится / и рассыпается к утру». Кстати, использование природных символов для обозначения человеческих чувств или социальных проблем – одна из достойнейших традиций русской классической поэзии, а мы уже выше говорили о том, какое развитие оная традиция находит в творчестве Нерпиной. Наконец, в стихах автора встречаются и эпиграфы из поэзии благодатного XIX столетия: «Розы расцветают… В.А. Жуковский».
Однако смысл стихотворения Нерпиной диаметрально противоположен собственному эпиграфу («Песне» Жуковского). Напомню, там автор по весне радуется: «Все с зимой ненастной / Грустное пройдет; / Сердце будет ясно; / Розою прекрасной / Счастье расцветет», – а в качестве перспективы видит «лучший край» иной жизни «в долине рая», тоже сравнимой с цветущей розой. Нерпина отвечает Василию Андреевичу строками, лишенными какого-либо оптимизма и веры в неземную лучшую жизнь. Ее текст не столько о человеческом бытии, сколько о поэзии:
А человек – пространство нежилое:
он просто нижет временно слова.
Вот он стоит с заточкою в руке –
и словом равнодушно точит слово.
И ничего не замечает снова…
И розы расцветают
вдалеке.
Именно поэтому стоит не гнаться за поспешными выводами, сколь бы логично они ни выглядели. Обратимся ко второму значению заглавия книги «Остролист». Это подспудное значение интуитивно угадывается сразу: «остролист» звучит травматично, режуще. На что намекает такое истолкование? На острый край белого листа бумаги? На лезвийную бескомпромиссность поэзии? На ее жестокость и опасность для каждого творца – чему явственно посвящено стихотворение с эпиграфом из Жуковского?..
Развивая образный ряд данного «зловещего» контекста, мы не сможем пройти мимо того факта, что алые «лакированные» ягоды остролиста имеют цвет свежей крови. И даже в рождественском убранстве дома они несут трагический символизм, напоминая: Тот, кто родился в этот день, прольет свою кровь во имя спасения рода человеческого… Галина Нерпина в своих стихах издавна соединяет прекрасное и драматичное, находя оригинальную стилистику и концепции. На подобных оксюморонах, по моему мнению, и строится своеобразие ее поэтического языка.
Несколько лет назад я писала рецензию на книгу Нерпиной «Свет и тьма» (М.: Время, 2014). Процитирую собственный вывод из тогдашних рассуждений: «От умения поэтессы заглядывать “за грани” – как реального мира, так и привычных раскладов стихосложения (в которых бабочки олицетворяют безмятежность, а пчелки – изобилие), – и рождается у читателя понимание: оказывается, поэзия, при всей своей красоте – дело страшное! Точь-в-точь – самосожжение. Поэт прибегает к этому последнему средству, чтобы пробудить, лишить покоя окружающих. Ибо покой – это сон разума, а сон разума рождает чудовищ»[2].
В качестве названия для рецензии была выбрана строка из стихотворения Нерпиной: «Кто летает против правил». Рада подчеркнуть, что два «программных» текста для моего отзыва, а может быть, и для сборника «Свет и тьма», – «Пчела» и «Кончил жук самосожженьем…» – вошли в новую книгу, насколько можно судить, без изменений и доработок. Эти стихи составляют дилогию о «самоубийстве» насекомых – и о той неожиданной для беспечного человека разумности, которая пронизывает мир и наделяет поступки букашек надрывным смыслом. Но тексты о пчеле и жуке и в первой книге шли не подряд, и сейчас стоят поодаль друг от друга. И к ним добавляется третий текст, выворачивающий наизнанку уже не поведение насекомых, а… кустарник, Божье творение, по определению бессловесное, недвижимое, неспособное ни на какие «поступки». Однако у Нерпиной кизил становится полноценным участником до боли серьезного действа:
Ты навеки когда-то меня поразил,
в спелых каплях сияющий куст.
Потому что Спаситель увидел тебя,
потому что я скоро умру.
Всем известно давно:
кто пророс из копья,
тот бесстрашно стоит на ветру.
Нерпина окликает известную античную легенду, согласно которой кизил «родился» из копья Ромула, основателя Рима: воитель очертил этим копьем границы своего будущего города, а потом с силой воткнул оружие в землю, и оно расцвело красными ягодами. Слово «кизил» тюркского происхождения и означает «красный». Но в этих стихах поэт соединяет копье Ромула с копьем, казнившим Спасителя, и это большая лирическая и даже мифологическая дерзость, придающая тексту особый пафос.
Надо также отметить, что жук и пчела из «старых» стихов – далеко не единственные представители племени насекомых, фигурирующие в книге «Остролист». Двое из них простились с жизнью, но насекомый народ неубиваем и по-прежнему населяет поэтическое пространство нашего автора:
Смотри, как тонко яблоко гниет –
подробно и разносторонне…
И что-то отвлеченное поёт,
когда его вращают на ладони:
про тень и свет
в летающем саду,
и про стрекоз, несбыточных и важных,
и про жуков, имеющих в виду
вернуться – чтоб
не огорчать домашних.
В этих двух четверостишиях отражаются и продолжаются все ключевые темы и образы книги «Свет и тень», словно бы свидетельствуя, что поэт не изменяет с годами своего художественного мировоззрения и не переделывает звучание собственного поэтического голоса. Эксперименты с формой, с содержанием, с изложением чаще всего свойственны неофитам. Нужны ли они Галине Нерпиной?.. Она – состоявшийся автор со своей узнаваемой манерой, достаточно универсальной, чтобы уместить в классическое русло практически все вечные темы русского стиха. Формулировка о жуке-камикадзе прозрачно относится и к самому автору. Нерпина – тот поэт, что «летает против правил», разрушая стереотипы, при всей своей верности классическому поэтическому канону. И это не вопреки, а благодаря: классика всегда ставила во главу угла наличие у стихотворца собственного взгляда на мир и индивидуального голоса. Каков же голос нашего автора? Думаю, Нерпина его обрисовала очень четко:
…с абсолютным слухом первой скрипки,
С блаженным мороком рассеянной улыбки
И точным временем наоборот.
[1] Галина Нерпина. Остролист. – М.: Воймега, 2022.
[2] Елена Сафронова. Кто летает против правил // Дружба народов. 2015, № 9.