Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2022
Дмитрий Тонконогов родился в 1973 году в Москве. Автор публикаций в журналах «Смена», «Знамя», «Юность», «Арион», «Дружба народов», «Новая Юность», «Октябрь», «Интерпоэзия» и двух книг стихов. Лауреат нескольких литературных премий. Живет в Москве.
ИМЯ
Проснешься не в своей кровати,
на электронном циферблате
мерцает только слово бля.
Лежишь, как русская земля.
Маршрут построен. Сердце в норме.
Вот пограничник ходит в форме,
горят стигматы на плечах,
подвижен в членах, скуп в речах.
Как по-литовски будет время?
Я уж не помню. И когда
зимы стеклянное растенье
пришло в большие города.
Средь белого, должно быть, шума,
как проходимец Аладдин,
я вбил случайно имя Ума
в свой файл Без имени1.
В тебе есть кратеры и лунки.
И если с населенным пунктом
тебя каким-нибудь сравнить,
то это будет город Дахла,
где никогда тобой не пахло,
да и сейчас не может быть.
Зима застряла в человеке.
Все фонари ушли в аптеки.
Всю ночь на улице метель.
Коты хранят свое молчанье,
чтоб появиться неслучайно
и утащить тебя в постель.
ЮОЗАС БУДРАЙТИС ФОТОГРАФИРУЕТ СНЕГ
Оптика, микросхемы – всего этого и не надо,
если ты посреди снегопада.
Достаточно лишь моргнуть –
и попробуй, забудь.
Лишнее потом удаляется.
Все, что кажется снегом, но им не является.
Дома, деревья, кривые дороги,
зимние неопрятные травы.
Даже птицы, которые,
казалось бы, имеют право
дополнять такие пейзажи.
Но нет. Идут в топку и они даже.
И вот.
Собранный как-то из Lego
в одном подмосковном селе,
иду по литовскому снегу.
А смысл ходить по земле?
* * *
Человек в пустыне – птица,
зренье острое дано,
но оно не пригодится,
потому что все – равно.
Каменистые просторы
безнадзорны и пусты.
Нет ни Библии, ни Торы,
только чистые листы.
Повело машину вправо.
И в песчаной пелене
вдруг возникла Братислава
с кораблями на спине.
И исчезла. Дело к ночи.
Муза белая, как мел.
Хорошо, что жизнь короче,
чем бы ты ее хотел.
ВЕЩИ
Детонька, куда вы пропали? Почему не звоните?
Меня навещает Сонечка, последняя из могикан.
Ночами не сплю, перед глазами Юпитер,
а может, и солнце, садящееся в океан.
Вчера приходила знакомая Плисецкой,
показывала фотографию, где она в компании детской
позирует объективу, а рядом с ней Майя,
ей бы поспать, бледная вся и худая.
А представьте: на свете только мы с вами,
гуляем по проезжей части или сидим где-нибудь.
Приходим домой и глубоко засыпаем,
так глубоко, что не выдохнуть, не вдохнуть.
Точно подметил, кажется, Алексей Силыч Новиков-Прибой:
все, что было моим, возьмет себе кто-то другой.
Но очень сомнительно, случись мне капут,
что курочку, масло и эту, забыла как называется, заберут.
КЛАССИФИКАЦИЯ
Старуха Линь бестелесна и холодна,
ходит повсюду так, словно она одна,
дети и внуки разбросаны по стране,
если вычесть ее из меня, то останется все при мне.
Старуха Лань суетлива, в ней много слов.
Читает «Отче наш» и смотрит поверх голов.
С другой стороны, готова выслушать и поддержать,
знает точку, на которую если нажать,
то происходит нечто, отличное от ничего.
Умирая, скажет – я любила его одного.
Старуха Лунь – посланец иных планет,
проходит сквозь стены: не успеешь моргнуть, а ее уж нет.
Задашь ей вопрос и получишь ответ такой –
там вдали за рекой начинается твой покой,
обрести его не получится, как ни крути,
если хочешь поймать, то чего-нибудь отпусти.
Матушка Феодосия – ключница монастыря
разглядела во мне святого Амвросия и неверного упыря.
Нет креста на тебе, но ты светишься изнутри.
Да хранят тебя Линь и Лань. И Лунь, черт тебя побери.
И навеки прищурив клюнутый беркутом глаз,
отворила мне райскую дверцу, где есть электричество, газ.