Поэма
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2021
Наталья Полякова родилась в городе Капустин Яр (Астраханская область). Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Автор трех поэтических книг, лауреат премии им. Риммы Казаковой (2009). Главный редактор электронного журнала «Лиterraтура». Стихи публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Октябрь», «Новая Юность», «Новый Берег», «Урал» и др. Живет в Москве.
КАМЕНЬ, НОЖНИЦЫ, БУМАГА… (18+)
Поэма
Мы шли вдоль старого
серого
панельного дома.
Длинного, как депрессия.
Высокого, как мечты.
Я катила коляску,
а ты крутил сигаретку.
А мимо никто не шел.
Только голуби и коты.
– Как можно так?
Можно так как?
Нельзя так…
Нельзя, понимаешь ты?! –
сказала, притормозив,
и снова толкнула коляску.
А ты улыбнулся и глянул
куда-то вверх.
Будто там кто-то,
и ты ему будто:
– Баба… дура, что с нее взять…
Слезы, что дождь.
Все они как одна.
А вслух:
– Ну всё же нормально сейчас…
Не накручивай.
Накручиваешь зачем?
И вообще, это жизнь, деточка.
Привыкай…
Все так живут. А ты
просто жизни не знала.
Хотела простую жизнь –
вот она, получай.
А я, поправляя пеленку:
– Не может такого быть.
Быть так просто не может.
Чтобы у всех вот так.
У всех чтоб именно так…
– Может, – киваешь, – может…
И тут же, будто специально…
Будто бы знак какой…
Голос откуда-то сверху.
Женский красивый голос.
Голос, который мог бы
петь какую-то песню.
Любую простую песню.
А мог бы к обеду позвать.
И детский бы голос ответил…
А муж в это время на кухне
резал бы Дарницкий свежий
хлебным большим ножом
на деревянной доске,
маминой старой доске,
с выемкой посредине.
Резал бы и улыбался…
Но голос не пел и не звал.
Он резался о слова,
обрушивался
и рвался:
– Еще приведешь эту суку!..
Тварь эту,
б***ь эту в дом…
Выгоню нах**!.. Понял?!
И я замерла.
Опешила.
Остановилась,
голову подняла.
А это в открытую форточку
выпала чья-то боль,
маленькая трагедия
светлой большой любви.
С белой такой фатой
и нежным таким букетом.
Застольем, кражей и дракой…
А перед этим – конечно –
Хой и Чайфы под гитару,
водка с тархуном в подъезде
и папины Жигули…
– Так вот оно и бывает!
Так вот люди живут!
Слушай и убеждайся…
А я не сказала ни слова.
Во мне еще слышался голос.
Не эхо, но что-то такое…
Брошенный в пропасть камень.
Дальше пошли мы молча.
В коляске лежал младенец.
Во мне лежал этот камень.
А ты шел легко налегке.
А голуби брачные игры
устроили на газоне,
и крошек не замечали,
и нас не боялись почти.
Я думала, как так можно,
а вслух ничего не сказала…
А нам шли навстречу две дочери,
две мамы шли и две бабушки –
две женщины в общем шли.
Седые худые женщины.
Сестры или подруги.
– Какая красивая пара, –
сказала одна. А другая:
– Какой хороший малыш! –
и дальше пошли потихоньку,
под ручку друг друга ведя.
И вновь я услышала голос.
Откуда-то сверху голос.
Он резал весенний воздух,
как ножницы режут клеенку –
надрез и потом веди…
Мужской такой тенор, красивый…
А может, и баритон…
– Ах ты е**чая сука,
еще, б***ь, узнаю,
узнаю, б***ь, на х** убью!..
А женский ему отвечал –
гортанным таким,
бессловесным,
пронзительным криком,
понятным
на всех языках…
Я снова остановилась,
и остановилась коляска,
и остановился ты,
а время не остановилось.
А лучше бы остановилось,
и мы бы прошли эту вечность,
прошли бы сквозь эти стенания,
крики,
страданья,
мольбы…
И вышли с другой стороны
какими-то обновленными,
другими совсем людьми…
Я знала, сейчас ты скажешь:
– Вот, видишь. Простая жизнь.
Ты ведь хотела простую –
вот она, получи…
Тогда я тебя ударила.
Прямо в улыбку ударила.
С размаха рукой ударила.
В смеющееся лицо.
Я била тебя и царапала.
Ты корчился и закрывался.
А мимо шли добрые женщины,
те самые старые женщины, и
не видели
ничего.
И вот, пока я тебя била,
ты обнял меня за плечи,
в глаза посмотрел с улыбкой:
– Милая, вот тебе космос
из всех просигналил окон…
Что это простая жизнь…
Прими ее и живи…
И я перестала драться,
но ты этого не заметил,
ты мало что замечал.
И вспомнила, как недавно
билась в стекло пчела,
пока я ее не впустила.
А позже нашла на полу
две сухие пчелы.
И это напомнило Бунина,
рассказ, где был пол усыпан
телами маленьких пчел.
А небо над нами было
как сырая бумага,
скомканная бумага.
А после совсем намокло
и вовсе разорвалось.
И мы побежали к дому.
Коляска тряслась по кочкам,
по кочкам, по бугорочкам…
А мальчик спокойно спал.
Ты куртку стащил джинсовую,
на плечи мои накинул.
И так добежали мокрые
от дождика или слез.
И я
приняла
эту жизнь.
И мир наш, где книги и пчелы
знают побольше нашего.
Мир наш, в котором нам еще
надо расти и расти,
а дети взрослеют раньше нас…
Так мальчик мой, милый мальчик,
пойми меня
и прости…